Черты и силуэты прошлого - правительство и общественность в царствование Николая II глазами современ - Гурко Владимир Иосифович
Само собою разумеется, что при таких условиях никаких сколько-нибудь существенных мер общего значения при Макарове Министерством внутренних дел ни осуществлено, ни даже предпринято не было, а заготовленные еще при Столыпине проекты реформы губернского и вообще местного управления продолжали пребывать в блаженном покое в различных департаментах министерства.
Ближайшим сотрудником в том деле, которое почти единственно интересовало и сосредоточивало в то время заботы и внимание правительства, а именно выборы в новую, Четвертую Государственную думу, Макаров избрал А.Н.Харузина. Человек этот, по природе неглупый и даже в известной степени способный, отличался необыкновенным честолюбием, неразрывно у него связанным с безграничным самодовольством, и был типичным карьеристом. Самодовольством дышала вся его маленькая на тонких ножках фигурка боевого петушка. При этом он отнюдь не был солидным, сильным боевым петухом, а именно маленьким, задорным и крикливым петушком.
Не останавливающийся в карьерных целях ни перед каким нарушением не только духа, но и буквы закона, Харузин проявил необыкновенную изобретательность в деле проведения выборов в законодательные учреждения и, следовательно, с точки зрения избравших его лиц, оправдал в полной мере оказанное ему доверие. В какой степени его деятельность оказалась полезной для государства — другой вопрос, хотя надо сказать, что он был лишь техническим исполнителем преподанных ему заданий.
Продержался Макаров на должности министра внутренних дел сравнительно недолго, как я уже сказал, ничем не отметив своего пребывания во главе внутренней политики государства. Споткнулся он на том же Распутине. Узнав через посредство департамента полиции, что у каких-то частных лиц имеются не то выкраденные у Распутина, не то проданные им несколько писем к нему государыни, Макаров приложил все усилия к их приобретению, что ему, за весьма крупную сумму, и удалось. Получив эти письма, Макаров поспешил передать их государю. С какою целью он это сделал, понять трудно. Письма государыни были, разумеется, самого невинного свойства, касались здоровья наследника и сводились к испрошению его советов и благословений. Изъять эти письма из частных рук и тем прекратить возможность их превратить в рыночный товар было несомненной обязанностью царского министра. Но этим, казалось бы, и должна была ограничиться его деятельность в этом отношении. Макарову захотелось, по-видимому, на этом еще выслужиться: проявить свою преданность царской семье, а также уменье охранить ее от всяких неприятностей. Формальный ум Макарова, очевидно, не позволял ему постигнуть, что передача писем государю могла быть и ему и государыне лишь весьма неприятной. Велико должно было быть, следовательно, изумление Макарова, когда в ближайшие дни после этого он безо всякого предупреждения был уволен от должности.
Заместителем Макарова явился полтавский губернатор Н.А.Маклаков. По внешности Маклаков был прямой противоположностью Макарову; круглый, розовый, с веселой улыбкой на лице, он был типичным провинциальным[638] франтом, дамским угодником, забавным рассказчиком и был известен как неподражаемый анекдотист. В сущности, Маклаков напоминал не столько провинциального администратора, сколько известный тип состоящего при таком администраторе чиновника по особым поручениям. Тип этот в провинции был весьма известен, а возлагались на него поручения не столько губернатором, при коем он числился, сколько губернаторшей по самым различным домашним и светским делам. На должности управляющего Тамбовской казенной палатой он сумел прельстить местную меценатку Александру Николаевну Нарышкину[639], очень близкую ко двору, что и дало ему место полтавского губернатора, где во время торжеств по поводу двухсотлетия Полтавской битвы с ним познакомился государь, которому он сумел понравиться[640]. Выбор государем Маклакова был, по-видимому, совершенно личным, и Коковцов никакого отношения к нему не имел.
Как бы то ни было, Маклаков, попав на должность министра внутренних дел, очень быстро сообразил, что для того, чтобы удержаться у власти, необходимо сблизиться с крайне правым лагерем и демонстративно высказывать определенно правые убеждения, выражать это в том, что к земству относиться по меньшей мере подозрительно, а с Государственной думой быть лишь в формальных отношениях и отнюдь не входить с ее выдающимися членами в близкие отношения. Опоры же нужно искать в Государственном совете, само собою разумеется, в его правом крыле. Эту линию Маклаков наметил себе почти с места и продолжал ее держаться до самого конца, причем, по-видимому, сам себя убедил, что он убежденный сторонник абсолютизма, хотя, по существу, едва ли имел какие-либо сознательно выработанные убеждения. Прибавлю, однако, что арестованный еще при Временном правительстве, а большевиками впоследствии расстрелянный, он держал себя во время нахождения в тюрьме и при совершенном над ним убийстве с достоинством и проявил благородное мужество.
Управление свое министерством Маклаков начал с немедленного проявления своего глубокого провинциализма. Подобно Столыпину, в должности министра внутренних дел он увидел всероссийского губернатора и счел поэтому нужным ночью объезжать полицейские участки города Петербурга, что было по меньшей мере бесцельно. Со временем он, однако, сообразил, что обязанности министра внутренних дел несколько иные, нежели градоначальника, и подобные экскурсии уже более не предпринимались.
Само собою разумеется, что никакими широкими государственными задачами Маклаков не задавался и никаких существенных проектов в Государственную думу при нем внесено не было, за исключением лишь одного, а именно проекта учреждения мелкой земской единицы, первоначально выработанного еще при Столыпине.
С проектом этим произошел, однако, весьма любопытный казус. Принятый с некоторыми изменениями в Государственной думе, он был с треском провален в Государственном совете в весеннюю сессию 1914 г., т. е. перед самой войной, причем за его провал работал в особенности… сам внесший его в Государственную думу Н.А.Маклаков. Действовал он тут под влиянием или, вернее, под давлением правого крыла Государственного совета. Причина же была простая — против этого проекта, как вообще против всяких проектов, внесенных Министерством внутренних дел, был П.Н.Дурново, не перестававший надеяться вновь занять должность министра внутренних дел на почве откровенно правых консервативных взглядов. Маклаков испугался, что на вопросе о мелкой земской единице правое крыло Государственного совета внушит государю убеждение, что он, Маклаков, недостаточно умело разбирается в вопросах внутреннего управления и что для охраны господствующего строя необходимо вновь вверить внутреннюю политику тому лицу, которое сумело в 1908 г. подавить грозивший этому строю взрыв.
Ранее чем перейти к характеристике Четвертой Государственной думы и краткому очерку ее деятельности, необходимо сказать несколько слов о характере выборов ее членов и о произведенном на них давлении правительства. Наблюдение за ходом выборов было поручено товарищу министра внутренних дел А.Н.Харузину, бывшему некогда моим сослуживцем по Государственной канцелярии. Карьерист чистейшей воды, он, разумеется, из кожи лез, чтобы выборы эти дали определенное большинство лиц, угодных правительству. Я подчеркиваю, именно угодных. Действительно, отрицать за властью право стремиться к получению такого состава законодательных палат, который был бы оплотом существующего строя и разделял бы в общем правительственную программу, просто смешно. Правительство, верящее в соответствие своей политики интересам государства, не только имеет право, но даже обязано стремиться к этому.
При этом надо, однако, делать, думается мне, строгое различие между стремлением заручиться в общем согласным с правительством большинством в законодательной палате и желанием иметь такую палату, где бы не было ни одного независимого в своих убеждениях и в своем образе действий человека, именно в среде, в общем стоящей на стороне существующего политического строя. Между тем одной из отличительных черт власти за все царствование Николая II было стремление превратить всех своих сторонников, а тем более всех своих агентов в «не смеющих свое суждение иметь» пешек. Господа министры этого царствования, отличавшиеся сами большой дозой угодливости и малой волевой энергией, малой решимостью и смелостью отстаивать свои личные убеждения, не могли допустить, чтобы среди их сотрудников, как вообще среди представителей той общественной среды, которая была с ними солидарна, были люди, не желающие ограничить свою деятельность слепым и безличным подчинением всем их взглядам и указаниям.
