Его знала вся Москва - Сидоров Евгений (читать книги регистрация TXT) 📗
– А номер какой обсуждаем? – неожиданно спросил редактор.
– Первоапрельский!
– Значит, все в порядке. Читатель ждал от нас чего-то оригинального, остроумного. А мы его разыграли…
Наш Дмитрии Павлович
Я был удивлен, когда в далекой Братиславе переводчик спросил у меня, не привез ли я случайно с собой из Москвы книгу стихов Дмитрия Зуева.
– Простите, но он никогда не был поэтом.
– То есть как это не был? Сошлюсь на авторитет великой русской актрисы Щепкиной-Куперник. Заполняя как-то анкету, на вопрос – «Ваш любимый поэт?» – она ответила: «Дмитрий Зуев».
– Может это однофамилец нашего бывшего сотрудника? – засомневался я. – А помните, не упоминала ли Щепкина-Куперник название книги?
– Ну как же, «Записки фенолога».
Я рассмеялся.
– Да, это не однофамилец. Это старейший сотрудник «Вечерней Москвы». Он действительно никогда не писал стихов. А Щепкина-Куперник, видимо, имела в виду поэтичность книги. «Заметки фенолога» многие годы печатались на страницах газеты, а потом были собраны в отдельную книгу.
Переводчик – твои глаза и уши, когда находишься в зарубежной командировке, без него и шага не ступишь. Мы с ним быстро подружились. А тут еще нас сблизил
Зуев. Мой переводчик просил, чтобы я рассказал ему все, что знаю об этом человеке-легенде, выспрашивал все новые и новые подробности.
У нас в редакции над Зуевым все немножко посмеивались, но отзывались о нем удивительно тепло, если угодно, с оттенком эависти, гордились дружбой с ним.
Как он выглядел? Копна седых волос, в правом глазу – неизменный монокль, с которым, казалось, он не расставался ни днем, ни ночью. Любил почудить. Уже немолодой человек, будь то дома или в редакции, он залезал на стол и прыгал с него, приговаривая: «Следи за моноклем». А тот, словно приклеенный, прикрывал глаз. Летом ходил в старом, поношенном пиджаке, зимой – в видавшем виды распахнутом пальто. Всегда при нем была авоська, нет, не с продуктами, а с множеством старых газетных полос. Авоська заменяла ему портфель, в ней он хранил свою будущую книгу. Зуеву в газете отводилось строк 70–80, ну в крайнем случае сто. Он же выкладывал на редакторский стол пятисотстрочные обозрения погоды. Если случалось, что в номер его заметка не попадала, сердился, вбегал в кабинет к редактору с криком:
– Совсем тут зазнались, обюрократились! Заполняете полосы макулатурой, дребеденью, а высокую литературу «Заметки фенолога» маринуете. Стыдно, да и только!
Правил его материал заместитель ответственного секретаря. Если Зуев не соглашался с сокращениями, он демонстративно хлопал дверями и убегал со словами: «Никого не желаю видеть». Заместитель ответственного секретаря, мы его называли «Митькин дублер», обреченно садился за письменный стол и писал за Зуева так похоже, что порой и сам Зуев сомневался, кто истинный автор.
Заходя в машинное бюро, Дмитрий Павлович актерски поставленным голосом возвещал: «Встречайте, явился». В эту минуту все смотрели друг на друга с надеждой, что не тебе предстоит печатать. Почерка Зуева разобрать никто не мог, а сам он диктовал свои материалы нараспев.
Зуев ориентировался в лесу лучше, чем в городе. Он обладал таким богатым запасом знаний и впечатлений, что мог писать свои поистине художественные миниатюры, не выезжая за город.
В первые послевоенные годы сотрудники редакции по воскресеньям любили коллективно выезжать в уютный подмосковный дом отдыха.
Неизменно с ними бывал и Дмитрий Павлович. Он вставал позже других и первого встречного спрашивал:
– Скажи, пожалуйста, ты давно на ногах?
– Да, часов с семи.
– А не помнишь, облачка были?
– Что-то не припомню, было довольно пасмурно, а потом и солнышко выглянуло.
Этого было достаточно, чтобы Зуев сочинял очередную миниатюру…
И родился М. Вечеркин
– Алло, редакция? Попросите, пожалуйста, к телефону Вечеркина.
– Кого, кого?
– Вечер-ки-на. Не знаю, как его зовут: Максимом, Матвеем, Михаилом, но фамилию называю правильно.
– Что ответить? – спросила меня секретарь.
«Что ответить?» – повторил я про себя. Честно говоря, такого оборота дела я не предполагал, а времени на раздумье не было: абонент ждал у телефона.
Я сказал:
– Попросите товарища позвонить фельетонистам, они в курсе дела.
Так кто же он, М. Вечеркин?
С чего началась в нашей редакции служба этого необычного фельетониста?
Впрочем, с чего началось, теперь уже точно и не припомнишь. В редакции часто бывает так, что трудно вспомнить, кто первый подал идею. Трудно потому, что нередко от первоначальной задумки не остается и следа. Но тем не менее спасибо человеку, который первым сказал «а». Спасибо за то, что подал мысль. Кто-то тут же сочтет предложение типичным бредом, кто-то, наоборот, категорически заявит, что оно гениально, кто-то, поддержав и первого, и второго, уныло заключает: «Это уже было». И вот так, перебивая друг друга, что-то добавляя, нередко позабыв, с чего, собственно, все началось, журналисты дают жизнь новой газетной рубрике.
В данном случае мы были неоригинальны, породив М. Вечеркина. В «Известиях» несколько лет назад публиковались «Удивительные истории» Пантелеймона Корягина, который был собирательным псевдонимом двоих журналистов. У нас в газете за спиной Вечеркина должны были стоять разные авторы, работающие в сатирическом жанре. Хотелось, чтобы придуманного нами фельетониста окружали повседневные дела, заботы, которые несет всем нам столичная жизнь с ее темповым бытом, радостями, тревогами. Вместе с москвичами Вечеркин должен был утренним автобусом, трамваем, поездом метро отправляться на работу, а после работы – в магазин за продуктами, в гости, в кино или в театр. Его характер, привычки предполагали желание отдать час-другой телевизору, поболеть за любимую команду на стадионе, перемолвиться словечком с соседом во дворе, быть в курсе дел своего дома, улицы. Всегда ему предстояло занимать активную позицию, бороться за то, чтобы жизнь москвича становилась лучше, быт – удобнее, уютнее. Чтобы не только по долгу службы, но и по складу характера наш М. Вечеркин с интересом выслушивал, как бы сидя за семейным ужином, отчет о прожитом дне, жданных и нежданных встречах, разных событиях.
Раздавались голоса, предостерегавшие от «этой затеи». Говорили, что М. Вечеркин – фигура стенгазетная, что вообще такие приемы в журналистике отжили свой век и несозвучны нашим дням. Утверждали, что горожане с их рационализмом не воспримут выдуманного всезнающего и всеобсуждающего. В конце концов споры закончились. Решила редколлегия: «Вечеркину быть!»
Оставалось подобрать ему имя и внешность. Пока что он звался просто М. Вечеркин. Фамилия эта возникла, как нетрудно догадаться, из сокращенного названия газеты «Вечерка». А инициал «М» подразумевал, что он москвич.
Чтобы читатели могли представить себе, как выглядит наш новый корреспондент, художникам дали задание изобразить его внешность. Поступило почти сто эскизов. Один из них стал прообразом энергичного, всюду успевающего журналиста, который уже более 10 лет появляется на страницах вечерней газеты.
М. Вечеркин оказался бойким молодым человеком в очках, с карандашом в руках, с повязкой с надписью «ВМ» на правой руке. Впервые появившись перед москвичами 27 января 1976 года, он обратился к ним с таким приветствием:
Будем знакомы! Здравствуйте, дорогие читатели!
Разрешите познакомиться: меня зовут М. Вечеркин, и выгляжу я точно так, как нарисовал м. еня художник. Я – фельетонист. Мне поручена в газете постоянная рубрика.
Как известно, рубрик в газете нем. ало. Особенность же этой заключается в том, что все факты и все темы ее будут подсказаны вашими письм. ами. По сути дела, фельетоны мы будем писать вместе с вами. Так что пишите нам, дорогие друзья, пишите для новой рубрики, пишите мне – М. Вечеркину.
В тот же вечер раздался первый телефонный звонок, который озадачил дежурного секретаря и о котором я рассказал вначале.
