Родина крылья дала - Коваленок Владимир Васильевич (мир книг .TXT) 📗
Если мы будем постоянно петь только хвалебные дифирамбы, то никогда не научимся понимать истинного положения вещей. Я позволил себе говорить правду, так как был в полете не в первый раз, а поэтому мог более или менее реально оценивать ситуацию, не беспокоясь о том, кто и что про меня скажет. Я хотел бы всегда работать ровно, объективно давая оценку себе, технике, всему экипажу. В любом другом случае будет виден только внешний блеск, а на деле — самообман».
«14 мая. В космосе очередной международный! Советско-румынский. Великолепно! Завтра мы их будем встречать. Это моя четвертая встреча: Мирослав Гермашевский, Зигмунд Йен, Жугдэрдэмидийн Гуррагча и Думитру Прунариу. Не здорово ли? С четырьмя космонавтами из социалистических стран пришлось работать на станции «Салют-6».
«26 мая. Программу выполнили. Я счастлив. Готовимся к посадке. Ура! Остальное продолжим на Земле».
Страницы бортовых записей закончились. Перелистывая и перечитывая их, я снова пережил полет. Он был трудным, насыщенным уникальной работой по программе.
Можно было бы не делать комментария, оборвать запись на 26 мая — дне посадки. Но возникнут вопросы. Со страниц дневника видно, что в полете не все шло гладко. Так оно и было. Я повторяю, что космические полеты проходят значительно сложнее, чем преподносят их отдельные журналисты.
Урок жизненной правды дал нам XXVII съезд нашей партии. Поэтому я раскрываю свои сокровенные мысли, которые были только «для себя».
Почему третий полет был трудным? Я долго думал об этом: и на борту, и после посадки. Проанализировав все, пришел к выводу, что в третьем полете я переоценил свои физические возможности. Объявив сразу же после 140-суточного полета, что намерен и дальше принять участие в длительных экспедициях, я тем самым предлагал себя на новые длительные полеты. Провести год на орбите стало моей целью. Однако заявление о необходимости увеличения продолжительности полета до такого срока было преждевременным. Горькую правду я выслушал от Владимира Александровича Шаталова, Георгия Тимофеевича Берегового, Георгия Михайловича Гречко. В деле освоения космоса личное должно быть подчинено общественному, уступать ему первое место.
Вспоминаю и подготовку к этому полету. Летом 1980 года Алексей Архипович Леонов объявил мне о назначении в состав запасного экипажа пятой экспедиции на «Салют-6». В это время конструкторы космической лаборатории тщательнейшим образом проанализировали состояние станции, проработавшей в космосе два года. Специальная экспедиция в составе Леонида Кизима, Олега Макарова и Геннадия Стрекалова должна была выполнить ряд ремонтно-восстановительных работ, обеспечивающих дальнейшее надежное функционирование «Салюта-6». Они это сделали. Подготовка к пятой экспедиции с участием международных экипажей началась. Я готовился один — не было бортинженера. Стал усердно изучать корабль «Союз-Т». Корабль был новый, построенный с учетом новейших технических достижений. Впервые его испытали Юрий Малышев и Владимир Аксенов. Кизим, Макаров и Стрекалов готовились на нем. Мой будущий бортинженер Виктор Савиных был в составе их дублирующего экипажа. Проводив товарищей на орбиту, он в ноябре подключился к подготовке вместе со мной. С Виктором Савиных я был знаком и раньше: он принимал участие в нашей подготовке к 140-суточному полету как специалист в области оптических исследований и испытаний оптических приборов. Спокойный, рассудительный, думающий инженер нравился мне основательностью своих суждений, умением видеть главное. При первой нашей встрече обсудили вопросы предстоящей подготовки и сошлись во мнении, что готовиться будем в полную силу, хоть и являемся запасным экипажем. Первые тренировки на комплексных и специализированных тренажерах дали хорошие результаты. Виктор безукоризненно ориентировался во всех особенностях эксплуатации нового корабля, а я совершенствовался в освоении новой техники. К концу декабря инструктор экипажа стал проводить с нами тренировки по всей программе предстоящего полета. В короткие минуты передышки строили планы на будущее: мы надеялись войти в состав одного из основных экипажей на новую орбитальную станцию «Салют-7».
Состояние станции и программа полета предстоящей экспедиции вызывали озабоченность специалистов. Все чаще стали высказываться суждения, что надо посылать на станцию наш экипаж, так как у меня имелся опыт работы на «Салюте-6», работы с «Прогрессом», проведения ремонтно-профилактических работ. Это несколько обеспокоило наших коллег из основного и дублирующего экипажей. Они были в полной готовности к полету. Новое предложение вызвало по отношению к нашему экипажу неожиданную реакцию. На одном из совещаний командир отряда обвинил меня в том, что я очень уж стремлюсь уйти в очередной полет и забываю о своих коллегах. Это было горьким и необоснованным упреком. Попытки разубедить в обратном не дали результатов. На меня посматривали с недоверием. Чтобы как-то разрядить напряженность, руководство ЦПК им. Ю.А. Гагарина объявило, что основной экипаж будет определен по результатам проверок готовности Межведомственной комиссией. Такой подход заставил сильно призадуматься. Нужно было решить, включаться в конкурс, работать в полную силу или без напряжения сохранять позиции запасного. Мы с Виктором решили продолжать подготовку в полном объеме. Об этом я объявил Алексею Архиповичу Леонову — ответственному за весь процесс подготовки. Характер не позволял мне отступить. Задетое самолюбие и необоснованное обвинение только мобилизовывали. И в феврале совет главных конструкторов утвердил на полет наш экипаж.
Продолжаю до сих пор анализировать сложившуюся тогда ситуацию. Стоило ли так перенапрягать силы? Если уж было недоверие со стороны командования к нашей искренности, к желанию знать все и уметь так, как нужно для полета, то, может, стоило и отступить. Да и товарищи по совместной подготовке имели меньше опыта в полетах, им тяжелее все давалось. И это повлияло на мнение отдельных специалистов, которые высказывались за включение в основной экипаж меня с Виктором. Я не сомневаюсь, что оба экипажа выполнили бы программу, сделали бы то, что сделали мы. Неумение быть дипломатичным и гибким настроило меня и дальше готовиться в невыносимо трудном режиме. И мы получили право на полет. Но потеряли многое: отношение коллег по подготовке, отношение командования, которому пришлось менять свое первоначальное решение. Можно ли было все сделать иначе? Безусловно, можно было. Но у меня в этой сложной ситуации не хватило жизненного опыта. Подготовка в таком режиме отняла много физических и моральных сил. Кроме этого, мы не продумали программы работ начального периода полета. Он оказался напряженным. К началу полета мы пришли уставшие. Виктор без отдыха перешел прямо из дублирующего экипажа на подготовку. А мне пришлось в предельно короткий срок освоить новый корабль. С первых суток пребывания на станции мы оказались в постоянном дефиците времени. Я уже говорил, что приходилось работать без отдыха, часто недосыпая, а это ослабляло организм. К тому же мы около месяца не занимались физкультурой. Поэтому и возникли первые недоразумения с Землей. Специалисты ЦУПа не могли понять, почему мы недовольны нагрузкой дня, а мы не понимали их. Правда, стоило мне все обстоятельно обсудить с ними в сеансе связи, как могли бы возникнуть совершенно иные решения. Мог несколько отодвинуться срок прихода экспедиции посещения, можно было снять некоторые сложные вопросы программы. Но чувство ложного стыда не позволило это сделать. Я решил компенсировать все за счет своих физических возможностей. К чему это привело, можно судить по записям из дневника. Взаимное недопонимание росло, наше самочувствие ухудшалось. Основным виновником в создавшемся положении был, безусловно, я. Не лучшим образом сработали и отдельные звенья на Земле. Некоторые врачи, контролировавшие наше здоровье, не искали путей решения, а нагнетали обстановку, приписывая мне психологический срыв и ставя под сомнение дальнейшее выполнение программы. Нужно было успокоиться, отдышаться. Тогда я и попросил трехсуточный отдых.
