Петух в аквариуме – 2, или Как я провел XX век. Новеллы и воспоминания - Аринштейн Леонид Матвеевич

Я был почти уверен, что на меня будут давить, чтобы я переделал статью в духе принятых тогда идеологем: «Лермонтов – непримиримый враг самодержавия». Каково же было мое удивление, когда стало известно, что в московской редакции (а мы все свои статьи отсылали в Москву, в редакцию литературы и языка издательства «Советская энциклопедия») мою статью приняли буквально «на ура». Еще до этой статьи, бывая в Москве, я заходил раз или два в «Советскую энциклопедию», но никто на меня даже глаз не поднял: я коротко переговорил о каких-то текущих делах с одним из редакторов и ушел. Теперь же меня встретили как дорогого гостя: оторвались от своих столов, начали чем-то угощать и принялись обсуждать даже не столько статью, сколько вообще проблему монархии в России. Из довольно долгого и весьма интересного для меня разговора я понял, что в редакции господствуют оппозиционные настроения, но не либерально-оппозиционные, с чем я много раз сталкивался в среде моих друзей и знакомых, а оппозиционно-монархические, с чем я столкнулся тогда впервые. Монархических идей я не разделял, но уже одно то, что я стремился к объективности в изложении исторических фактов XIX столетия, воспринималось как то, что я разделял их взгляды.

Правда, в конце концов, где-то уже в высших инстанциях, мою статью о «Предсказании» все-таки немного «подправили».

Наиболее яркой фигурой в московской редакции «Советской энциклопедии» был Владимир Викторович Жданов, в то время, по-моему, никакой формальной должности не занимавший, но много лет до того заведовавший этой редакцией. Его слово по-прежнему было очень весомо и моральный авторитет чрезвычайно высок. Познакомились мы во время одного из его приездов в Ленинград в связи с выяснением каких-то договоренностей между Пушкинским Домом и издательством «Советская энциклопедия». Мы чем-то сразу понравились друг другу, и когда месяц спустя я приехал в Москву, Жданов принял меня как своего гостя: встретил на машине, отвез в издательство и пригласил жить у него на даче в писательском кооперативе «Красная Пахра», где я и провел несколько дней. Поселок по тем временам был в высшей степени элитным. Рядом с дачей Жданова находилась дача Твардовского, а с другой стороны, немного поодаль, за глухим высоким забором, – дача Юлиана Семенова.

Владимир Викторович провел со мной ознакомительную прогулку, сообщая, кому какая дача принадлежит. Меня удивило, что наряду с именами, которые были у всех на слуху, хозяевами дач были и совершенно неизвестные люди.

– В действительности, мало кто из писателей может себе позволить приобрести такую дачу, – заметил в ответ на мое недоумение Жданов. – На учредительном собрании нашего кооператива председатель прямо предупреждал: «Кто в ближайшее время не сможет выложить 100 тысяч рублей (в переводе на сегодняшние деньги приблизительно миллион долларов), лучше в кооператив не записывайтесь». Думаю, что число писателей, обладающих достаточными для этого средствами, не превышает одного процента от списочного состава членов Союза писателей. А подпольных миллионеров у нас сейчас немало, и большая половина членов кооператива из них и состоит.

Как бы отвечая на мой невысказанный вопрос, как он сам сюда попал, Владимир Викторович рассказал о том времени, когда в качестве зав. редакцией литературы и языка «Советской энциклопедии» он был центральной фигурой в редколлегии «Литературной энциклопедии». С большой иронией он рассказывал, как буквально каждый писатель осаждал его просьбами что-то изменить или добавить в его пользу в энциклопедической статье о нем. Дело в том, что первоначально в «Литературной энциклопедии» существовала некая градация: об одних писателях говорилось просто «русский советский писатель» или «казахский советский писатель», к имени других добавлялся эпитет «известный», к третьим – «выдающийся». Кажется, были еще какие-то градации, но я их уже не помню. Понятно, что мало кто из писателей был доволен своим статусом, обозначенным в энциклопедической статье. Те, кто значились просто советскими писателями, без повышающих их статус эпитетов, доказывали, что к их имени необходимо добавить «известный». Те же, кто уже удостоился эпитета «известный», полагали, что им подобает эпитет «выдающийся» и т. д. Страсти вокруг этого разгорались нешуточные: давление сверху (благо, у писателей всегда были высокие покровители), бесконечные телефонные звонки, просьбы через общих знакомых… Были, понятно, и попытки заинтересовать материально, о чем Владимир Викторович, разумеется, впрямую не говорил…

В конце концов, вся эта система распределения титулов зашла в тупик, и редколлегия приняла решение отказаться от использования любых эпитетов и обозначать всех одинаково: «советский писатель».

За те дни, что я провел у Жданова, он рассказал мне массу анекдотов, прибауток и эпиграмм, бытовавших в среде писателей в 50–60-е годы и мне в основном неизвестных. Меня позабавили непритязательные и не очень приличные «серийные» эпиграммы, где по одной и той же модели можно было нанизывать то одно, то другое имя, например:

Дальше я не буду приводить конкретных писательских имен, но заключительная рифмующаяся с ними часть была на редкость разнообразной: «…как ей же третья половинка», «…как ей же пара бакенбардов» – и так до бесконечности.

Таково же рода нанизывания в эпиграммах по модели: «Илья Кре*лёв, стукач-надомник, / Недавно выпустил трехтомник» – Жданов даже превратил в анекдот:

«Петро Заньков, стукач-надомник…»

– Как, он тоже выпустил трехтомник?!

– Нет, он тоже стукач.

В действительности Владимир Викторович был человек очень добрый и деловой. Как раз в это время руководство издательства «Советская энциклопедии» вернуло в редакцию мою статью о дуэли Лермонтова, в которой я, в частности, доказывал, что Николай I не был организатором убийства Лермонтова, как это было принято сообщать в школах и во всех других случаях в советское время. Я писал в статье, что известное распоряжение Императора Николая 1841 г. об обязательном присутствии Лермонтова в полку «никак не вяжется с версией о заговоре: абсурдно полагать, что Николай I санкционировал заговор против Лермонтова в Пятигорске и одновременно потребовал, чтобы он не отлучался от службы на Черноморском побережье».

Жданов, поддержанный всей монархически настроенной редакцией, решил отстоять мою позицию. Он воспользовался своими былыми связями и вынес этот вопрос на уровень идеологического отдела ЦК КПСС, где согласились с моей формулировкой и аргументами о непричастности Царя к убийству Лермонтова. Впрочем, Жданову пришлось сделать маленькую уступку – вставить немного сглаживающую фразу: «абсурдно полагать, что Николай I, при всем его недоброжелательном отношении к Лермонтову…» [36] и т. д.

О книгах Л. М. Аринштейна

Никита Михалков – о «Непричесанной биографии» Пушкина:

«Дорогой и глубокоуважаемый Леонид Матвеевич!

Всю дорогу из Москвы в Канаду и до сих пор нахожусь под впечатлением Вашей блистательной работы. По уровню размышления, глубине анализа и понимания движения души гения Пушкина мне редко доводилось сталкиваться с чем-либо подобным.

Поздравляю Вас от всей души и благодарю за то, что дали мне возможность с Вашей помощью окунуться в эту пугающую и завораживающую глубину нашего гения Александра Сергеевича.

Обнимаю…»

Иван Толстой. Из радиопередачи на радио «Свобода» 29 ноября 2009 г. «Мифы и репутации»:

«…Несколько изданий выдержала книга Аринштейна «Непричесанная биография Пушкина», которую многие наши слушатели наверняка видели. Это рассказы и исследования из пушкинской жизни, толкующие и проясняющие многие темные страницы биографии поэта. Свобода и незашоренность, с которыми книга написана, делают ее одной из самых интересных в современной пушкинистике».