Карпатские орлы - Малкин Василий Максимович (книги полностью TXT) 📗

Старший лейтенант Игнатьев, обычно сдержанный, сейчас говорил горячо, с подъемом. Все мы тогда были в таком настроении.

К нам подошел капитан Юрков. А Михаил Андреевич, обращаясь ко мне, продолжал:

— А вы видели, товарищ гвардии майор, как артиллеристы красиво действовали?

— А как же, орлы!

— Да, орлы! Здорово нам помогли, — сказал Юрков.

Игнатьев и Юрков были правы в оценке артиллеристов. Взвод Оничко с двумя пушками шел со стрелковой ротой. Рота залегла перед селом под огнем немецких орудий. Оничко на открытой позиции развернул пушки и обрушился на гитлеровцев. Немецкие солдаты бросили свои позиции и удрали. Рота заняла восточную окраину села Нова-Бяла. В первой цепи атакующих бежал Игнатьев, рядом с ним — лейтенант Аленович, командовавший ротой.

Да, молодец был парторг Оничко, хороший командир взвода, опытный артиллерист. Уже после того как батальон ворвался в село, Оничко выдвигал свои орудия на прямую наводку и расчищал путь стрелковому батальону. В Нова-Бяле наши пушкари подвергли разгрому арьергардную группу немцев человек в тридцать. Эта группа пыталась прикрыть отход автоколонны с отступающей войсковой частью, но не выдержала нашего артиллерийского огня и пустилась в бегство. При этом большинство немецких солдат погибло. Автоколонне пришлось спешно уходить от наших снарядов. Одну из автомашин артиллеристы успели поджечь.

В этом же бою мне представилась возможность наблюдать дерзкие действия Турхунбая Ахмедова. Минометный расчет сержанта Кузьмича из батареи 107-мм минометов метким огнем подавил сопротивление пехотного взвода противника, находившегося на окраине села. Ахмедов со своим взводом бросился к немецкому окопу. Гитлеровцы пытались отбить атаку наших гвардейцев, но это им не удалось. В окоп полетели гранаты, вслед за ними ворвался Ахмедов со своими бойцами. Все было сделано уверенно, стремительно.

Ночью полк отдыхал, короток и неприхотлив солдатский отдых. Поужинав из походных кухонь, бойцы улеглись прямо на земле, завернувшись в плащ-палатки, ротами, чтобы не блуждать в поисках своего подразделения, если начнется ночная тревога. Бодрствовать остались часовые. Командному составу не пришлось отдыхать — одолевали неотложные заботы. Надо было учесть потери и трофеи прошедшего дня, представить отчеты и объяснения старшим начальникам, получить и уяснить задачу для боевых действий на предстоящий день… Бодрствовали и политработники, партийные активисты — им тоже не хватало времени: следовало помочь заполнить анкеты вступающим в партию, провести заседание партбюро, ротное партсобрание, проинструктировать комсоргов, агитаторов…

Разведка доложила, что противник остановился и занял оборону в деревнях Светлов и Кремлин. С подходом к этим населенным пунктам завязался бой. На него ушел весь день. Дело в том, что гитлеровцы, отступая, не успевали избегать нашего преследования. Почти во всех населенных пунктах они оставляли сильное прикрытие, оборонялись, не жалея мин и снарядов, тем более что при отступлении приходилось бросать много боеприпасов. Нам надо было почти каждое село брать с боем, стремительными атаками, часто — прямо с марша, без артподготовки.

В деревню Светлов мы вошли с севера. Вплотную к ее окраине подступал лес. Из этого леса мы выдвинулись к окраинному домику. Приближались сумерки. На моих глазах боец нашего полка вывел из дома 6 гитлеровцев. Они держали руки поднятыми над головой. Мы с Шульгой подошли ближе. Заметив нас, пленные заговорили, повторяя одно и то же: «Гитлер капут», «Гитлер капут».

— Красноармеец Нешивец! — представился нам конвоир.

— Где захватили?

— В этом доме. Ели курицу. Рота ушла в село, наступать. А мне ротный приказал проверить крайние дома. Говорит, прочеши, не спрятались ли фрицы.

— Вы один?

— Двое нас. Но товарищ пошел посмотреть в том доме, — указал Нешивец на избу напротив нас. — А я заглянул сюда. А тут — фрицы.

— Стреляли они в вас?

— Нет. Только наставили автоматы и что-то бормотали, вроде — отпусти, мол, и показывали в сторону леса, близко, мол, убежим. Золотые и серебряные часы предлагали. Я наставил карабин и говорю: «Руки вверх! Бросай оружие!» Тогда вот этот, рыжий, закричал: «Не надо стреляйт! Гитлер капут». И бросил автомат. И остальные бросили оружие, руки подняли.

Подошедшие связисты по приказанию М. Г. Шульги вынесли из избы трофеи. Михаил Герасимович стал их рассматривать, а я продолжал беседовать с Нешивцом. Оказалось, ему 36 лет, призван в армию из Западной Украины в 1944 году. Беспартийный.

— Кончится война — поеду к себе, буду землю пахать, — сказал Нешивец. — Теперь есть у нас земля, Красная Армия помогла нам забрать ее у польских панов.

В листовке, написанной 2 мая, сообщалось, что в бою за Светлов показали вдохновляющий пример и вели всех за собой красноармейцы Нешивец, Иванов, Пархоменко и Атаманов. Все они представлены к правительственной награде.

Одну из листовок я послал со своим ординарцем Костей Точилиным красноармейцу Нешивцу. Ординарец, вернувшись, рассказывал, что Ф. В. Нешивец с благодарностью взял листовку, смутился, сказал, что прежде о нем нигде никогда не писали: «Пошлю своим на родину — пускай подивятся, что и Федор стал человеком».

Итак, бой за Светлов затих. Наступила ночь. Мы сидели в деревенской избе. Шульга что-то обсуждал с начальником штаба. При слабом свете свечи я торопился поскорее закончить политдонесение, чтобы хоть немного в эту ночь поспать. Меня окликнул Михаил Герасимович:

— Комиссар, закусим. Пора и о себе подумать.

— С полным удовольствием.

— Не только закусим, но и по ковшичку выпьем, — послышался окающий голос. Конечно же, это был Иван Федорович Агеев со своим характерным волжским акцентом.

— Агеев? — начал Шульга. — Откуда ты свалился? И потом — что за бескультурье?.. «По ковшичку», — передразнил Михаил Герасимович. — Ковшами можно какую-нибудь бурду пить… А мы люди культурные…

Подали ужин. Шульга разлил вино в кружки и предложил:

— Ну, по ковшичку. За победу нашу близкую, братцы!

— За победу! — поддержали мы его.

— За артиллеристов выпью прямо из бутылки, — сказал Румянцев.

Весельчак был Румянцев, хороший артиллерист, товарищ отличный. Все мы в полку его любили.

3 мая полк ненадолго вывели из боя, чтобы он приготовился к выполнению новой задачи. Было это утром. Полк только что занял лесной массив. Кругом — сосны, ели; лес ухожен, во всем виден порядок. Население окружающих сел и местечек, как видно, сюда не допускалось. Так оно и оказалось: вскоре мы вышли к охотничьим домикам, блестевшим под утренними лучами солнца золотом сосновых досок.

Выйдя наружу, я оказался невольным свидетелем любопытного разговора. Группа бойцов из 3-й стрелковой роты осматривала домики. Солдаты цокали языками, охали, ахали, восторгаясь тишиной, лесом, комфортом.

— Вот бы нам такое… лес, домики, — говорил один из бойцов.

По акценту я понял, что этот боец из украинцев, которые пришли к нам в полк из-под Кракова.

— А что бы ты стал делать? — поинтересовался другой.

— В аренду сдал бы панам, большие деньги получил бы…

— Тю, дурья твоя башка, — отозвался третий боец. — Вон куда тебя потянуло! Как же ты с торгашескими думками в Советском Союзе собираешься жить?

— Дом отдыха был бы здесь хорош для рабочих людей, — по-хозяйски рассматривая виллу, сказал старшина Г. Г. Иванов. — Если бы это было у нас…

— Пальнуть бы в эти дома, или, как их… виллы, — со злобой сказал боец из Кракова.

— Это зачем же? — остановил его Жвавый, наш боец, из колхозников Приазовья. — Пускай добро остается людям.

— Людям? Папы вернутся — им и достанется, — недовольно буркнул краковец.

— Трудно сказать, как дело повернется, — промолвил Иванов. — Только думаю, что здешнему народу наша победа поможет подняться…

Я поддержал мнение старшины Иванова и красноармейца Жвавого.