Красная книга ВЧК. В двух томах. Том 1 - Велидов (редактор) А. С. (читать книги TXT) 📗

Дача в Краскове после взрыва

Литературная группа обслуживала статьями газету «Анархия», и члены ее писали листки. В задачи боевой группы входило устройство экспроприации (в Народном банке на Дмитровке, в Народном банке на Серпуховской площади [239]), организация и выполнение покушений (взрыв на Леонтьевском переулке Московского комитета РКП, участвовали в нем Соболев (руководитель), Барановский, Гречаников, еще трое, фамилий которых не знаю); организация покушений была поставлена очень конспиративно, и во все время не знал, какие покушения они еще готовились предпринять, знал только, что они что-то готовят к Октябрьской годовщине, об этом они часто говорили.

Взрыв на Леонтьевском был ими решен внезапно по предложению одного левого эсера, который пришел на Арбат, 30, часа в 3 того же дня, в который произошел взрыв. Ковалевич мне передавал, что этот левый эсер тогда же и предложил устроить взрыв Московского комитета.

Вообще анархисты подполья имели тесную связь с организацией левых эсеров через Ковалевича. Этого эсера я узнаю, если мне его покажут. Боевики также разбрасывали литературу по улицам. Бомбы и материал для адских машин привозили из Брянска (Бежицы). Хозяйка квартиры на Арбате, 30, знала, что живут у нее анархисты, но об их работе она не знала ничего. Платил ей Ковалевич очень хорошо. Жил там одно время Вася Азов, затем с месяц тому назад переехал на дачу, жили Таня Дедикова и я. Меня о засаде предупредил Цинципер, тогда я стал ночевать у Натальи Ивановны Сыровеж, дом № 7 по Второй Мещанской ул. [240] Это моя тетка, человек совершенно непричастный к делу. Литературу я передавал только в три места: 1) в обозную мастерскую около Донского монастыря, Морозову (его вызывал в контору), 2) на Рогожскую станцию Курской ж. д. в склад товаров Степанову и 3) на Курский вокзал, (в) паровозное депо, Яковлеву (старик туда ходил вместе с Ковалевичем) вместо Дормидонтова, которого не было, уехал за хлебом. Расшифровка адресов № 1 была на особом листе. Адреса № 2 не знаю, иногородние. Ковалевич был особенно озабочен подысканием квартир и рабочих, могущих распространять литературу. Но почти везде он получал отказ. Из-за недостатка квартир они принуждены были переехать на дачи. Дачи были две, на одной была типография, на другой изготовляли адские машины. Может быть, и то и другое было на одной из дач. Лев Черный иногда заходил на Арбат. Он в организацию не входил и все время резко спорил с Ковалевичем, абсолютно отрицая методы, которые применяли анархисты подполья. Живет Лев Черный на Зацепе, дома и квартиры не знаю. Печати и бланки они хранят на даче. Билет партийный Рассказовской организации Ковалевич получил, как он рассказывал, от легальных анархистов. Шура в Рассказове – моя знакомая еще с Харькова. С ней не виделся года два, к анархистам она не имеет никакого отношения.

Михаил Тямин.

Где находится Михаил Тямин, я не знаю. Он, если не ошибаюсь, обслуживает связи с рабочими,

Афанасии Тямин

Ввиду потери своего документа я взял часть документов брата и по ним жил. Часть же документов на Михаила Тямина мои личные, как-то: из штаба Бакинского военкома и др. Причина та, что не любил своего имени Афанасий и переименовал сам себя в Михаила.

Афанасий Тямин

Дополнительно показываю:

В 1 —м Троицком переулке, в доме № 5, во дворе, 1 —й этаж, живет Шурка-боевик. Кроме него может еще быть Дядя Ваня. [241] Брать надо осторожно, ибо возможно вооруженное сопротивление. Адрес этот я получил от Ковалевича на случай провала наших постоянных конспиративных квартир. Затем в доме Бахрушина на Тверской ул., [242] ход с переулка, часто собираются анархисты подполья. Там живет боевик Сашка под фамилией Розанов. К нему могут зайти и Барановский и Соболев. Типография, а может быть, и адские машины находятся на даче в Краснове по Казанской ж. д. Эту дачу дал подпольникам некто Педевич, служащий Продпути (у Ильинских ворот). Вероятно, на даче есть Таня (жила на Арбате, 30, 58), затем наборщики Паша, Митя, может быть, Соболев, Азов, Барановский. Прислуживает на даче девушка, которая не связана совершенно с подпольниками и находится лишь в услужении. Знаю еще, что Ковалевич, по его словам, был тесно связан с левым эсером Крушинским. Живет он на Арбате, в кв. Корневой бывал часто. Он высокого роста, плотный, волосы русые, борода окладистая, лет 36-ти.

Афанасий Тямин

Тов. Манцев(Тов. Манцев [243] – бывший председатель МЧК, который вел дело анархистов подполья.), почему вы не хотите предоставить мне свободный проход через ворота комиссии, то есть дать мне пропуск? Вы опираетесь на тот факт, что несвоевременным моим освобождением я могу повредить самому себе, то есть дать некоторые основания к подозрению. Некоторым лицам из числа легальных анархистов и нелегальных левых эсеров – это далеко не так. Никакого подозрения у них возникнуть не может, и если бы я думал, что таковые подозрения возможны, то поверьте, что я не просил бы вас об освобождении. Второе ваше предположение, что меня могут видеть входящим или выходящим из здания ЧК, также маловероятно по той причине, что я буду сторожем в своих посещениях ЧК.

Третье ваше предположение, что своим посещением квартиры левого эсера я могу внести некоторое подозрение (тем более что узнать там что-либо определенное навряд ли удастся), весьма вероятно, и поэтому я до приезда Розанова нахожу необходимым от всяких посещений куда бы то ни было отказаться, так что все ваши предположения неосновательны. Но у вас, мне кажется, имеется еще одно, четвертое, предположение, которое менее всего вероятно, но которого вы, не знаю почему, не хотите высказать. Четвертое предположение то, что, пользуясь свободой, я могу предупредить левых эсеров и до приезда Розанова они могут скрыться. Вот это-то предположение для меня важнее всего. Для вас это предположение является ни более ни менее как тормозом к удовлетворению моей просьбы. Для меня же это гораздо больше: оно говорит мне о многом, оно показывает мне совершенно другие стороны в жизни людей, а в частности и в тех допросах, которым подвергаюсь я. Для вас – это «исполнение служебных обязанностей», формалистика, не более. Для меня это вскрывает совершенно иные области в жизни человека, показывает, до какой низкой степени опустился нравственный уровень человечества.

Становится больно, поймите же. Нестерпимо больно за незаслуженную пощечину. Больно за то, что, подходя к людям с чистыми чувствами, с чистой юношеской, наивной верой, ты замечаешь, что все эти искренние молодые порывы бессмысленно и жестоко забрасываются грязью, оскорбляются ни на чем не основанными подозрениями и отсутствием доверия там, где оно должно быть. Для вас все мои показания ни более ни менее как «шкурный вопрос», для меня они вызваны не жаждой жизни, а сознанием всей важности переживаемого революционного момента и жаждой революционной творческой работы. Вы, наверное, поставите себе вопрос: где же было мое сознание в тот момент, когда я работал с ними? Оно было со мной, и работа с ними была вызвана желанием что-нибудь делать. Несмотря на те глубокие разногласия, которые существовали у меня с их методами борьбы, я все-таки работал потому, что не мог отдаться спокойному созерцанию борьбы двух миров: мира отжившего, мира кровавой вакханалии и опричнины, и мира нарождающегося, мира свободной яркой мечты действительности, мира социалистического. Тем более что в их действиях я не видел ничего контрреволюционного, за исключением «акта», которого ни я, ни они впоследствии не оправдывали. И, если не ошибаюсь, я уже писал вам о тех некоторых порывах, с доносом на имя которых у меня не один раз появлялись. С доносом не для того, конечно, чтобы их расстреляли, а для того, чтобы на время гражданской войны их изолировали от общества. Ибо они все-таки были революционеры, они будировали мысль общества, они не давали массам уснуть, отдаться апатии, и каждым своим словом (листовкой) они пробуждали, толкали вперед человеческую мысль. Здесь нет места контрреволюции. Ведь для каждого сознательного человека ясно, что в общем итоге их листки ничего не давали массам и все их призывы и лозунги были не более как разгоряченным бредом их фантазии. Ведь они видели индифферентность масс, они больше, чем кто-либо, не верили в возможность восстания, им больше удовольствия доставляло (как они выражались) «бесить большевиков», чувствовать, что они неуловимы, что даже ВЧК не знает ничего об их местопребывании. Но, тов. Манцев, они ли виноваты в том, что им пришлось сталкиваться и жить в условиях, толкнувших их на этот путь, на путь бессмысленного и бессильного возмущения против действий большевиков? Виноваты ли они, что среди членов РКП (б) есть люди, занимающие ответственные посты, далеко не революционеры, которые своими действиями толкают всех честных людей или вправо, или влево, или к пошлой обыденной жизни мещан. Для революционера путь один – влево, и они пошли. До этого большинство из них работало рука об руку с большевиками. Вы спросите, почему они ушли от партии, видя в ней людей далеко не революционных; трудно сказать, но мне кажется, потому, что люди они все с горячими темпераментами, не привыкшие ни к каким критическим анализам, привыкшие в действиях одного видеть действие всех. И отчасти потому, что были оторваны от внутренней организации и жизни ваших учреждений. Видите ли, прочитав данные вами мне журналы «Красный пахарь», [244] я совершенно другую кapтину увидел, я знал, что, несмотря на все трудности переживаемого момента гражданской войны, партией большевиков очень много сделано в смысле организации народного хозяйства и правильной постановки советских учреждений; те факты дали мне гораздо больше, нежели какая-либо агитация. Из них я узнал, что партия большевиков многое сделала, что она взяла довольно правильный путь к достижению намеченной цели. И в этот день я ясно и определенно поставил себе вопрос: революция или контрреволюция, прогресс или регресс действия большевиков? И ответил: революция. А если так, то всякие другие действия, каким бы именем они ни прикрывались, под каким бы флагом идеи они ни проходили, есть преступление по отношению к революции. И вот тут-то, сидя в руках с «Красным пахарем», я сказал себе: я с революцией, с партией большевиков за укрепление завоеваний и за организацию экономической жизни страны. В организационном смысле трудовой народ в лице РКП найдет незаменимого честного работника в моем лице.