Убийство Президента Кеннеди - Манчестер Уильям (читать книги бесплатно полные версии .txt) 📗
Заключительные слова президента едва не потонули в реве мотора. Джим Суиндал прыжком пересек радиорубку, пристегнул на себе ремни и снова включил двигатель № 3.
Президент обнял свою супругу и Жаклин Кеннеди. Леди Бэрд — ее глаза были полны слез — подошла вплотную к Жаклин и сильно сжала ее руку.
— Ну, а теперь присядьте здесь, милая, — сказала она овдовевшей первой леди и повела ее к креслу, которое только что освободил Стафтон.
Сара Хьюз обняла Джонсона и прерывающимся голосом сказала:
— Мы все с вами.
Ей надо было спешить с поздравлением, так как самолет должен был подняться в воздух буквально через несколько секунд. Моторы Суиндала взревели, и, опускаясь в президентское кресло, Джонсон бросил Лему Джонсу:
— В путь!
Три посетителя — Сара Хьюз, начальник полиции Карри и Стафтон — едва успели сбежать вниз по трапу, который уже начал отъезжать от самолета.
В Далласе часы показывали 14.47, когда Суиндал оторвал стотонную массу самолета 26000 от закрашенной поперечными желтыми полосами взлетной дорожки бетонного поля Лав Филд. В салоне самолета Джонсон с удовлетворением заметил:
— Вот мы и летим. — Затем вызвал Джо Айреса и приказал подать чашку бульона. Леди Бэрд попросила принести галеты.
Жаклин Кеннеди встала.
— Прошу извинить меня, — вежливо произнесла она. Ей не хотелось обижать чету Джонсон, но в голове у нее все время мелькала мысль: «Я не останусь здесь. Я вернусь туда».
Пройдя стремительным шагом по коридору в хвостовую часть самолета, она увидела стоявших у гроба Кена, Лэрри, Дэйва и Годфри. Жаклин села напротив в одно из двух кресел по другую сторону прохода. Кен сел рядом с ней. Глаза их встретились, и Жаклин внезапно разрыдалась. Обильные слезы душили ее, и она долгое время не могла произнести ни слова. Наконец ей удалось справиться со своим голосом, и она заговорила так, словно это было еще 12. 30, когда удар только что обрушился на нее.
— Это свершилось, — сказала она.
— Это свершилось, — безжизненным голосом повторил ее слова О’Доннел.
— Ах, Кении, — воскликнула она сквозь слезы, — что же теперь будет?
— Знаете, что я вам скажу, Джекки, — ответил Кенн, — теперь мне на все наплевать.
Глубоко вздохнув, она сказала:
— О да, вы правы, вы совершенно правы. Ничто уже не имеет значения, кроме этой потери.
В хвостовом отделении, где стоял гроб, было очень, мало свободного места. Пожалуй, эта масть самолета была самой тесной. Однако все сотрудники Кеннеди стремились втиснуться в это пространство. Это было физически невозможно. Здесь просто не хватало места для всех. Поэтому к гробу Кеннеди началось настоящее паломничество. Возвращаясь оттуда, каждый медленно проходил мимо президентского кресла, в котором теперь восседал президент Линдон Джонсон.
Тем временем далласская газета «Морнинг ньюс», к ужасу ее руководителей и сотрудников, стала объектом стихийно хлынувших беспрецедентных оскорблений. Крупные рекламодатели из других штатов аннулировали свои контракты, местные читатели отказывались от подписки. Развертывалась длинная цепь последовательно наслаивавшихся обвинений: техасцы обвиняли Даллас, американцы — Техас, весь мир обвинял Соединенные Штаты. Однако не все звенья цели были одинаковы по значению. Некоторые люди и даже население целых городов занялись копанием в собственных душах. Редактор издающейся в Остине (Техас) газеты «Америкен» писал:
«Злодейское убийство, оборвавшее жизнь Джона Кеннеди, было подготовлено ненавистью и фанатизмом, гнилым духом самодовольства, придающим проповедникам этого фанатизма и ненависти вид респектабельности, равно как и нашей упрямой уверенностью в собственной непогрешимости, когда мы навешиваем ярлыки изменников или простофиль на тех, кто не согласен с нами».
Однако эта самокритика не встретила сочувствия среди столпов далласского общества. Из двух ежедневных газет в городе, пожалуй, лишь «Таймс геральд» была склонна предаваться размышлениям. Однако 22 ноября, после того как работа над вечерним изданием газеты была закончена, ее издатель воздал должное способностям своих сотрудников в выражениях, могущих служить рачительнейшим примером самодовольства. «Сегодня вы великолепно потрудились, — писал он в своем заявлении, опубликованном в то время, как самолет президента взял курс на Эндрюс — Ни одна газета нашей страны не могла бы лучше справиться со своей задачей в столь жесткие сроки. Все вы имели труднейшие поручения и без колебаний их выполнили». И лишь, как бы нечаянно вспомнив, что он упустил что-то, издатель добавил: «Сегодня печальный день».
Он добавил и еще кое-что другое, осветившее то смутное беспокойство, которое тогда охватило обитателей Далласа. «В предстоящие несколько дней нам надо будет писать об этой истории с наибольшим тактом, — наставительно говорил издатель далласской газеты, — раз все это произошло в нашем городе, мы оказались перед своего рода судом».
Да, их действительно строго судили, и они весьма болезненно ощущали это. Их местный патриотизм был в опасности. Далласу с большой буквы угрожало превращение в незаметный Даллас — с маленькой буквы. По словам спортивного обозревателя газеты «Таймс геральд», у жителей города было такое же ощущение, как у игроков, оштрафованных судьей на полпути н верному голу. В этих условиях не было смысла оспаривать решение судьи. Зрители все равно не поняли бы этого. Существовал только один выход: вернуться к своим воротам и начать все сначала.
Восстановить престиж города было, конечно, делом нелегким. Но населявшие северные пригороды Далласа крупные дельцы были мастера проворачивать большие дела. Разумеется, надо пойти на определенные жертвы. Необходимо публично отречься от некоторых малозначащих организаций. Конгрессмена Брюса Элджера придется принести в жертву. Но беда не велика. Следующей осенью его можно будет заменить Кэйбеллом, мэром Далласа. Пока же редакционные статьи газеты «Морнинг ньюс» должны звучать мягко. Конечно, никто не в восторге от того, что с каждым новым самолетом на аэродром Лав Филд прибывают толпы людей. Однако говорить им об этом ни в коем случав нельзя. Напротив, им следует показать, что значит гостеприимство по-далласски. Иногородних корреспондентов надо обеспечить столами и телефонами в редакции «Морнинг ньюс» и снабдить их рекомендательными письмами к людям, способным рассказать им, что из себя в действительности представляет город Даллас.
Начальник полиции Далласа Джесс Карри мог бы причинить наибольшие неприятности отцам города. Он уже запачкал парадный портрет Далласа, а сейчас ему доверили взять под стражу Ли Освальда. Ни в коем случае нельзя было бы допустить, чтобы он еще проявил хотя бы малейшую грубость в отношении журналистов, наводнивших пять отделов на третьем этаже полицейского управления.
От начальника полиции и окружного прокурора Генри М. Уэйда теперь требовалось, чтобы они примирились с этим нашествием и терпели все возникающие из-за этого неудобства. Они обязаны знакомить прессу со всеми имеющимися у них сведениями об известном арестанте, который содержался в одной из камер для особо опасных преступников на пятом этаже. Карри и Уэйд строго следовали такого рода указаниям. Попав под перекрестный огонь журналистов, они уступили их требованиям, но, поступая так, они навлекли на себя новые беды. Ведь политика уступок журналистам неизбежно влечет за собой полную и безоговорочную капитуляцию перед ними.
Репортеры-ветераны были в ужасе. Анри де Турнюр из парижской «Франс суар» сказал одному руководителю фирмы «Нейман — Маркюск»:
— Из всех полицейских, каких мне только приходилось видеть, ваши настроены наиболее благосклонно в отношении прессы. Да поможет вам бог!
Опытные юристы также были крайне обеспокоены.
К вечеру 22 ноября сотрудничество властей Далласа с корреспондентами газет и телевидения приобрело такие масштабы, что в Вашингтоне бодрствующий на своем посту заместитель отсутствующего министра юстиции став серьезно опасаться, возможно ли будет после всего этого оспаривать апелляцию подсудимого, если он будет осужден в подобной обстановке. Карри и Уэйд без участия каких-либо адвокатов со стороны обвиняемого фактически чинили суд над ним по телевидению. Они раскрыли прессе козыри обвинения не менее пятнадцати раз.
