Тайны Кремлевского централа. Тесак, Фургал и другие. Громкие дела и «Странные» смерти, в российских - Меркачёва Ева Михайловна
— Павел, Александр, выглядите немного грустными.
Мамаев: — Да нет, это кажется. Все нормально.
Кокорин: — Устали, наверное. Я лично устал.
— От чего? От жизни?
Мамаев: — Как можно от жизни устать? Нет, что вы. Все хорошо у нас, мы полны сил и оптимизма.
Кокорин: — Я устал от того, что много всего — и план надо выполнить на работе, и успеть потренироваться. И пока ведь все тут новое, непривычное, нужно время, чтобы втянуться.
— Все еще осталась обида на суровый приговор?
Мамаев: — Не обида, это другое. Наказание должно быть соразмерное. Не должно быть так, как сейчас. Мы не говорим сейчас про нас конкретно. За 10 месяцев пребывания в СИЗО много историй послушали от сокамерников, и сделали вывод — не всегда, к сожалению, справедливость в нашей стране ставится во главу угла.
— Если бы вы не попали за решетку, не узнали бы всех этих историй.
Мамаев: — Конечно же, не узнали бы. Мы вообще много чего не увидели бы, и может быть, многого не поняли бы.
Кокорин: — Сто процентов — это был необходимый опыт.
Мамаев: — Как там Бутырка?
— Там сейчас делают новое грандиозное футбольное поле. Спортзал переоборудовали. Во всем этом есть и ваша заслуга, Павел. Тему занятий спортом в СИЗО подняли после футбольного матча, который вы провели. И только сейчас в прогулочных двориках следственных изоляторов стали появляться турники, тенистые столы, баскетбольные корзины.
Мамаев: — Видите, и от нас есть польза. Вообще тюрьма не так страшна. Все ведь зависит от отношения. Ничего страшного не произошло. Мы живы-здоровы. Ограничения надо воспринимать как определенный этап, который надо пройти. Поверьте, на воле можно найти больше плохого, чем здесь.
— Только не говорите, что скучаете по Бутырке!
Кокорин: — Нет, конечно. Но вот что хотел бы сказать. Не понятно все то, что происходит в СИЗО (речь не только о Бутырке). Люди ведь по факту еще не признаны виновными, но они живут намного хуже, чем уже осужденные в колонии. Следователь может ограничивать их во всем, в том числе не разрешать свидания, телефонные звонки близким.
Мы общались в СИЗО с заключенными, которые сидят по 3–4 года и за это время ни разу не видели и не слышали родных. Ну какая семья так сохранится? Кто тебя ждать будет на воле? Здесь звонить можно хоть каждый день, нужно только карточку купить. Только приехал, а уже можно длительное свидание.
— Вы тут втроем, верно же?
Мамаев: — Да, мы и брат Саши — Кирилл. Вы не знаете, что с нашим товарищем Протасовицким? Заявляли, что мы все вчетвером поедем в одну колонию, и только во время этапирования выяснилось, что его с нами нет. Мы за него переживаем, парень хороший. Он пострадал в большей степени из-за нас, так же, как маленький (имеет в виду брата Александра Кокорина Кирилла — Авт.). Мы же — камень преткновения.
— Александр Протасовицкий сейчас в колонии в Брянской области. Расскажите, как вас сюда везли. На самолете?
Мамаев: — Ну да, бизнес-классом! Ева, вы издеваетесь? Везли нас в столыпинском вагоне, так же, как и всех. Ехали ровно сутки с остановками в Туле, Курске и Орле. Не было матрасов, так что спали просто на деревянной лавке. Неудобно, если честно.
Каждый из нас ехал в отдельном «купе», без сокамерников. Вместе мы в первый раз оказались только в СИЗО Белгорода, где пробыли три дня. Все эти дни говорили — наговориться не могли, соскучились по общению друг с другом, так что время пролетело незаметно. Вообще легче все испытания переносятся, когда ты с друзьями. А мы ведь знаем друг друга 11 лет, доверяем, породнились. Саша — крестный моей дочери. Спасибо замдиректора ФСИН Валерию Максименко за то, что нас отправили в одну колонию, и вообще за поддержку.
— Как вас приняли в колонии?
Кокорин: — Все было как у всех. Сначала попали на карантин. Раздели догола, выдали робу. Забрали все неположенные вещи — цветную одежду для спорта, например. На карантине мы пробыли ровно неделю, после чего попали в 8-й отряд. Видели там большое помещение, где телевизор смотрят? Вот мы туда зашли, там все собрались и подняли за нас кружки чифира (очень крепкого чая — Авт.), сказали: «Добро пожаловать». Это такой обряд. Никакой «прописки» не было. Не нужно было ни на какие вопросы каверзные отвечать, никакие задания выполнять.
Мамаев: — Как мы поняли, здесь нас весь лагерь ждал. Арестанты приняли по-доброму. Всем интересно было с нами поговорить, так что в первое время «голова кипела».
— Научились пить чифир?
Мамаев: — Еще в «Бутырке».
— Я думала, это уже не принято в тюрьме.
Мамаев: — Везде, где мы были, пили чифир. Сначала нам заваривали, потом мы сами научились. Никакого секрета там нет — чай и кипяток.
— А фене научились? И как относитесь к криминальной субкультуре?
Мамаев: — Оставим первый вопрос без ответа. Ну а второй вообще не актуален для нас, профессиональных спортсменов. Мы — «про другое».
— Видела ваши кровати здесь. Они обе на втором ярусе. Это почетнее, чем на первом?
Мамаев: — На самом деле мы так и не разобрались, сколько узнавали, начиная с Бутырки. Видимо, кому как удобнее. У меня в камере были ребята, которые спали только наверху. И какие бы места ни освобождались на нижнем ярусе, они отказывались туда «переезжать».
Кокорин: — Я спал в Бутырке на нижнем, сейчас на верхнем. В общем, никакой разницы…
— Один из ваших болельщиков, читатель «МК», просил спросить у вас — какие ощущения, когда спишь на тюремной кровати?
Мамаев: — На шконке? Да нормально. Матрас, подушка есть. Где и было действительно неудобно, так это в «столыпине».
— А ведь сейчас ваши кровати даже никак не отделены. А что, если ночью рукой заденешь соседа по лицу или ногу на него закинешь?
Мамаев: — Ноги забрасывать в тюрьме не приветствуется. Про «задеть по лицу» — у меня, кстати, было такое в Бутырке. Там один сосед во сне пару раз меня нечаянно ударил. В колонии все спят обычно мертвецким сном и не шевелятся, потому что тут устаешь на работе и свежий воздух.
Кокорин: — Ты можешь с другом после отбоя говорить сколько хочешь, но в 6 утра будь добр встать. Так что обычно все сваливаются в 22.00.
— На зарядку ходите?
Кокорин: — Тут не спрашивают, все должны ходить. Но если человек болеет, то он освобождается.
— А какие там упражнения делаете? Помните, как пел Высоцкий: «Лягте на пол, три-четыре»?
Мамаев: — Примерно (усмехается). На самом деле никто не требует, чтобы все четко выполняли какие-то упражнения.
Кокорин: — В зависимости от возраста и состояния здоровья человек делает то, что может. Кто-то и присядет, и отожмется, а кто-то просто потянется.
— Думаю, зарядка в колонии шла бы веселее, если бы вы ее проводили.
Мамаев: — Вот этого точно не надо. Пусть зарядку другие проводят, а мы будем продолжать работать и тренироваться.
— Расскажите про работу. Вы сами попросились трудиться на производстве? Почему не захотели работать тренерами? Почему не пошли в библиотеку?
Кокорин: — На самом деле нам сразу сказали, что все осужденные должны работать и дали именно эту работу — упаковщиками. Альтернативы не было. Думаю, вакансии тренеров тут просто нет. Мы просто после работы помогаем ребятам тренироваться. В плане пошива нужно пройти обучение, а у нас времени нет на это. Так что работа упаковщиками оказалась единственно подходящей.
Мамаев: — Выглядит все так. Тебе приносят комбинезоны (их называют «касперами»), которые сшили ребята в швейном цеху. Каждый нужно правильно сложить, засунуть в пакет. Набираешь 50 таких пакетов со сложенными «касперами» и укладываешь их в большой мешок. Завязываешь и отдаешь. Не трудно. Смена с 8.00 до 18.00, но ты можешь выполнить норму быстрее и освободиться.
— Чтобы поиграть в футбол?
Мамаев: — Нам повезло, что начальник колонии оказался фанатом футбола. Он позволяет нам в полной мере получать спортивную нагрузку и удовольствие от игры. В рамках распорядка дня, разумеется. Вы видели здесь спортивную площадку? Не знаю, насколько это правда, но говорят, что после нашего приезда осужденных, желающих заниматься спортом, стало в разы больше. Сейчас по 4 команды собирается, а раньше было 3–4 человека.
