Руководство астронавта по жизни на Земле. Чему научили меня 4000 часов на орбите - Хэдфилд Кристофер (список книг txt) 📗
Однако наша экспедиция закончилась необычно. Пришлось экстренно совершить выход в открытый космос 11 мая — серьезное мероприятие всего за 48 часов до нашей плановой отстыковки от станции, после которого все пошло кувырком. Пока мы не оказались внутри «Союза», мы буквально летали по станции туда-сюда, наводили порядок, выбрасывали старую одежду и «подчищали хвосты».
Суетный характер наших сборов означал, что у ностальгии не будет возможности пустить корни, поэтому церемония смены командира станции 12 мая не была ни грустной, ни напыщенной. Она получилась веселой и стремительной. Я передал ответственность за станцию новому командиру, моему хорошему другу Павлу Виноградову, сопроводив небольшой речью наше сильное рукопожатие (которое в условиях невесомости выглядело не очень эффектно, поскольку наши тела вслед за руками двигались вверх и вниз), и затем сразу вернулся к выполнению своих дел.
Пока Роман был поглощен подготовкой «Союза», мы с Томом заканчивали несколько научных экспериментов и пытались помочь Крису Кэссиди настроиться на успех. Ему предстояло провести несколько недель в одиночестве в американском сегменте станции, подобно тому как после отлета экипажа Кевина Форда в одиночестве в российском сегменте остался Роман. Мы советовали Крису почаще обедать вместе с российским экипажем, постараться социализироваться и позволить себе получать удовольствие от времени, предоставленного для отдыха, а не работать круглыми сутками. Этим же вечером мы с Романом и Томом наконец добавили свою запись на стену. Наше число «35» появилось в длинном разноцветном ряду записей, разглядывание которых помогало держать эмоции при себе: многие астронавты и космонавты были здесь до нас, и многие будут после нас.
Когда в свою последнюю ночь на станции в 9:00 по Гринвичу я просматривал контрольные списки операций по управлению «Союзом», видеоролик «Space Oddity» был размещен на YouTube. Я почти не вспоминал об этом видео, только надеялся, что Эван будет доволен. Ведь это была его идея, его ответственность, его детище, и Эван был единственным человеком, который действительно переживал о судьбе этого ролика, а это хороший признак того, что он относился к нему как к своему детищу. Я всего лишь пел, бренчал и нажимал кнопку записи. Перед тем как отправиться спать, я вышел в Интернет, чтобы узнать, посмотрел ли уже кто-нибудь этот ролик. И испытал шок. Количество просмотров приближалось к одному миллиону.
Самый последний день на МКС был похож на обычный день любого путешественника. Кроме обычных рутинных дел я еще пропылесосил свой спальный отсек и убрал оттуда несколько оставшихся личных вещей, в том числе и свой спальный мешок. Следующий экипаж привезет новые мешки; а мы забираем свои с собой в орбитальный модуль на случай, если возникнут проблемы при уходе с орбиты и нам придется провести еще одну или две ночи на борту «Союза». Если же все будет в порядке, то после отделения орбитального модуля от спускаемого аппарата эти мешки сгорят в атмосфере вместе с самим модулем. Еще я сделал несколько последних фотоснимков, навел порядок в японской лаборатории, поработал над несколькими экспериментами и снова просмотрел, чтобы освежить в памяти, контрольные списки, которые мне потребуются на «Союзе».
Однако, несмотря на всю суету подготовки к отлету, я чувствовал, что мне просто необходимо найти возможность на время уединиться в этом невероятном месте и побыть наедине со своими мыслями. Когда мне было семь лет, мы с семьей переезжали из Сарнии на нашу ферму в Мильтоне, и тогда я испытал похожий порыв. Отчетливо помню, как гулял по нашей улице Фламинго, чтобы последний раз окинуть взглядом родной район. Я прекрасно понимал, что мое время в этом месте, которое стало большой частью моей жизни и помогло мне сформироваться, подошло к концу. На МКС я испытал то же самое. Я специально отправился в «Купол» и провел там какое-то время, пытаясь впитать в себя удивительные чувства, вызываемые этим местом, осмыслить эти чувства и понять, что из себя представляет мир, если за ним наблюдать из такой выигрышной позиции. Я не испытывал грусти, а только почтительность к этому месту. Я хотел осознать смысл времени, проведенного на МКС, и понять, что оно значит для меня.
Потом часы пробили 3:30, и, словно в сказке про Золушку, нас вдруг словно вырвали из одной реальности и затолкали в другую. Мы быстро распрощались с остающимися членами экипажа, спасаясь от соблазна задержаться с ними в этом отдаленном месте подольше. Нам нужно было следовать расписанию. Мы втиснулись в «Союз» и задраили люки. Я больше никогда не вернусь на МКС, но это ничего. Ведь дом для каждого, кого я люблю, — это Земля.
Когда мы оказались в «Союзе», течение времени неожиданно замедлилось. Перемена была очень резкая, как будто вдруг наступила полная тишина, хотя только что звучала 5-я симфония Бетховена на максимальной громкости. Мы занялись тщательной проверкой герметичности. Потребовалось почти два часа, прежде чем в модуле установилась оптимальная температура (поначалу в «Союзе» было довольно прохладно), а мы получили абсолютную уверенность в герметичности уплотнений. Неделей ранее мы вывели корабль из спячки и проверили двигатели и систему управления. Начиная с этого момента Роман занимался размещением вещей. Он это делал один, поскольку только космонавты имеют право укладывать груз в российском космическом аппарате, при этом давление внутри «Союза» было повышенным. Когда Кевин Форд и его экипаж вернулись на Землю, амортизатор в кресле Кевина не сработал, так что ему пришлось подвергнуться высоким перегрузкам, и были некоторые подозрения, что это произошло из-за неправильного размещения грузов в их «Союзе». Поэтому Роман должен был убедиться в том, что все будет уложено правильно.
Спускаемый модуль был забит замороженными биомедицинскими образцами и неисправным оборудованием, требующим ремонта, — забит настолько плотно, что нам пришлось оставить какие-то личные вещи на МКС в специальных сумках с надписью «для отправки на Землю». Часть своих вещей я отправил домой еще в марте, но некоторые мне все еще были нужны на борту: любимая футболка, табличка «Тихо! Идет запись» из моей спальной кабины. Теперь я был вынужден оставить эти вещи на орбите в надежде, что они не зависнут здесь навечно. Возможно, для них найдется место в другой раз при очередной отправке космического корабля на Землю.
Единственной вещью, которую я не собирался оставлять, был мой джемпер с символикой хоккейного клуба Maple Leafs. После длительного простоя команда вышла в плей-офф Кубка Стэнли, и сегодня должна была состояться седьмая игра Восточной конференции в одной четверти финала. Я внимательно, хотя и с опозданием, следил за играми, пока был на станции; когда я бегал и крутил педали на тренажере, я смотрел вчерашние игры, запись которых мне отправляли из ККА и НАСА. Болельщики Maple Leafs упрямо, может быть, даже иррационально верны своей команде и не из тех людей, кого может смутить, что клубный джемпер — это не та одежда, которую полагается надевать под космический скафандр. Было 13 мая, и Maple Leafs играли самый важный матч в этом сезоне — так что разве у меня был выбор? Я надел джемпер поверх нижнего белья и обосновался в кресле слева от командира. Хорошо было снова оказаться на своем месте в этом прочном маленьком космическом корабле.
Я больше не был главным. Теперь им стал Роман, командир «Союза». Он уже спускался на Землю на этом корабле раньше, а мы с Томом ни разу. Кроме того, мы не были внутри «Союза» уже пять месяцев, так что во время проверки герметичности мы перебрали в памяти все, что могло стать причиной нашей гибели, проговаривая вслух действия, которые мы предпримем, если, например, не сработает стыковочное оборудование, и вспоминая, к какой странице руководства нужно обратиться, если во время ухода с орбиты ускорение корабля будет нештатным. Роман — уверенный в своих силах, доброжелательный командир. С ним мы очень эффективно прошли через все процедуры и проверки систем корабля, после чего начали облачаться в «Соколов».
