Самозванцы. Дилогия (СИ) - Шидловский Дмитрий (онлайн книга без .TXT) 📗
– Прав. Кстати, штурм все равно будет: именно потому, что это так романтично. Просто он будет в официальной истории и в кино. Революции нужны мифы. В нашем мире тоже никакого штурма не было. Ты же военный человек. Выйди на Дворцовую площадь. Одного пулемета хватило бы, чтобы уложить несколько сотен атакующих. А уж коммунистическая пропаганда ни за что не упустила бы случай описать героическую гибель революционеров за счастье трудового народа. Но не было ничего такого. Даже составители краткого курса истории ВКП(б) павших при штурме не обнаружили. Тогда, как и сейчас, тихо зашли с боковых входов при полном попустительстве охраны. А та гадость, которую я подготовил, лежит перед тобой.
Крапивин взглянул на бумаги.
– «Декларация о мире», – прочитал он. – «Декрет о земле». «Декрет о правах народностей России». Хитер!
– Ты хоть понимаешь, что я готовил? – устало спросил Чигирев. – Это было бы решением всех тех вопросов, ради которых большевики шли к власти. Если бы я успел, не потребовалось бы Гражданской войны. Не было бы красного террора. Уже через полгода в стране был бы мир. Набирала бы обороты экономическая реформа.
– И ворюги фабриканты и финансисты набивали бы свои денежные мешки. Все эти законы вы принять решили из страха перед революцией.
– А хоть бы и набивали. Хоть бы и из страха. Сколько тех, кто падет в Гражданской войне, осталось бы в живых! Сколько тех, кто будет выброшен в эмиграцию, смогли бы остаться на родине! Сколько избежало бы тюрем и лагерей!
– Нисколько. Знаем мы твою «демократию». Свобода грабить народ. Мы дадим ему другой путь.
– Знаем мы ваш путь, – передразнил Крапивина Чигирев. – И кончится все тем же. Ладно, чего уж теперь. Надеюсь только, что когда‑нибудь какой‑нибудь архивист найдет эти бумаги и поймет, что у России была другая возможность.
– Ты прав, этого допускать нельзя. – Крапивин собрал проекты Чигирева в одну кипу и с силой швырнул в камин. – Вот и все.
– Зачем это тебе, Вадим? – удивленно спросил Чигирев. – Ведь ты не злобный человек. Ты не упиваешься властью над другими. Ты действительно патриот. Объясни мне, почему ты это делаешь?
– Я хочу, чтобы в этой стране наконец появилась твердая власть. Я хочу, чтобы правительство вело Россию к процветанию, делало ее сильной, а не разворовывало ее и не губило свой народ.
– Ах, вот ты куда прицелился. И всего этого ты ждешь от большевиков?
– Да. Ты знаешь, я много думал. Я пришел к выводу, что идеи коммунизма действительно отвечают чаяниям народа. То, чего хочет добиться Ленин, – это по‑настоящему прекрасно. Его учение – это путь ко всеобщей справедливости. В нашем мире оно было извращено. Здесь этого не случится. Янек уже прикончил Сталина. А я позабочусь, чтобы дело Ленина не попало в руки шакалов.
– Хорошо. Попробуй. Я не очень верю в успех Чем возвышеннее утопия, тем больше несправедливостей ради нее творится и тем отвратительнее последствия ее воплощения. Скоро ты увидишь море крови, горы расстрелянных, толпы обездоленных. Подумай, как из всего этого может вырасти человечное общество. У реки с грязным истоком не может быть чистого русла. Можно испортить доброе дело, но там, где зло лежит в основе, добра не найти.
– Я знал, что ты мне не поверишь. И я знаю, что ты будешь мешать мне. Практически ты единственный, кто может по‑настоящему спутать мои планы. Поэтому я решил тебя убрать.
– Как? – Чигирев посмотрел в глаза Крапивину.
– Я сам проходил через это. Это больно только в первое мгновение. – Крапивин поднялся из кресла и достал пистолет. – Ты не умрешь. Через несколько секунд ты очнешься в одном из залов Эрмитажа. В две тысячи пятом году. Может быть, чуть позже. Может быть, тебя даже будут встречать Алексеев с Басовым. Они как‑то умеют вычислять наши перемещения. Это не будет убийством. Для нас в чужих мирах смерти нет. Мы просто возвращаемся к себе домой. Но я должен убрать тебя из этого мира, чтобы ты не мешал достижению великой цели.
Чигирев поднялся. Ствол маузера смотрел ему Вежду глаз.
– Вадим, пожалуйста, не делай этого, – попросил он. – Ты будешь потом раскаиваться.
– Я должен, – сухо отозвался Крапивин. – Ради миллионов людей, живущих здесь.
В комнате повисла гнетущая тишина. Крапивин почему‑то медлил.
– Черт знает что, – произнес он вдруг, опуская оружие. – Сотни раз… А вот теперь не могу. И ведь знаю, что надо, но не могу. Ладно, поступим по‑другому. Я передам тебя под арест. Я знаю, большинство министров Временного правительства отпустят под честное слово, и они сбегут. Черт с ними. Они – прошлое. Но ты по‑настоящему опасен. Я предупрежу, чтобы тебя не отпускали.
– Тогда лучше пристрели меня сейчас, – натянуто улыбнулся Чигирев. – Если меня не отпустят в ноябре, то потом обязательно шлепнут как заложника, когда начнется красный террор.
– Я попрошу Дзержинского, чтобы тебя не трогали. Он мировой мужик. Он поймет.
– Вряд ли. Для большевиков соображения гуманизма и верности данному слову мало что значат. Вы подчиняетесь логике и исторической целесообразности. А расстрелять бывшего товарища министра юстиции в отместку за уничтожение одного из ваших комиссаров будет логично и целесообразно.
– Тогда я скажу, что ты обладаешь важной информацией и убивать тебя нельзя… но и выпускать тоже.
– Делай как знаешь, – устало махнул рукой Чигирев. – Мне уже все равно.
– Конвой, – зычно крикнул Крапивин, – увести арестованного!
Часть 3ВИХРИ ВРАЖДЕБНЫЕ ВЕЮТ НАД НАМИ…
ГЛАВА 21Ранение
Крапивин пришел в себя. Первое, что он увидел, – это давно не беленный потолок. Комната освещалась тусклым светом керосиновой лампы, установленной на столике у изголовья. Он лежал на мягкой перине. Под его головой лежала большая подушка. Где‑то за стеной завывала вьюга. Крапивин попробовал пошевелиться, но не смог, тело отказывалось повиноваться. Он сдавленно застонал.
Сбоку скрипнула дверь, и женский голос произнес на незнакомом языке короткую фразу. Послышались Удаляющиеся шаги.
«Где я?» – спросил себя Крапивин.
Память услужливо подсказала: они ехали на фронт. За Нарвой, на какой‑то маленькой станции, машинист объявил, что уголь кончился и что станция тоже не сможет обеспечить поезд топливом. Матросы, составлявшие основную часть отряда, хотели расстрелять начальника станции, а когда Крапивин велел им разойтись по вагонам… Крапивин не помнил, что было дальше. Он помнил, как размахивал маузером, грозил расстрелом нарушителям революционной дисциплины, и на этом воспоминания обрывались.
Кто‑то подошел к Крапивину, потрогал его лоб.
– Как вы себя чувствуете? – произнес по‑русски, но с сильным акцентом уже знакомый женский голос.
– Плохо, – признался Крапивин. – Где я?
– Реквере. Это между Ревелем и Нарвой. – Женщина склонилась над Крапивиным, и тот смог рассмотреть ее. Лет сорок пять – пятьдесят. Одета в строгое платье, волосы убраны под чепец. – Вы пролежали в горячке три дня.
– Как я сюда попал?
– Сейчас придет муж и все объяснит. Вы хотите чего‑нибудь?
– Пить, если можно.
Женщина подняла голову Крапивину и поднесла к его губам стакан с водой. Крапивин сделал несколько глотков и, пока пил, успел рассмотреть маленькую, аскетически обставленную комнатку, а потом женщина мягко опустила его на подушку.
Крапивин вновь услышал шаги, и на край кровати опустился пожилой грузный мужчина, одетый в костюм‑тройку.
– Как вы себя чувствуете? – спросил он, профессиональным движением ощупывая лоб Крапивина.
– Не очень. Слабость. Кто вы?
– Я здешний уездный доктор. Кондратьев Павел Осипович, к вашим услугам. С моей женой, Ане Карловной, вы уже познакомились. А вы, если я не ошибаюсь, Вадим Васильевич Крапивин, командир особого революционного отряда. Того самого, который прибыл сюда три дня назад. Так, по крайней мере, я понял из вашего мандата, который, в силу обстоятельств, был вынужден уничтожить.
