Самозванцы. Дилогия (СИ) - Шидловский Дмитрий (онлайн книга без .TXT) 📗
– Бдительность – это хорошо, товарищ, – довольно произнес Рачковский. – Но на этот счет не волнуйся. У него номер на втором этаже, в другом крыле.
– Вот и отлично, – буркнул Крапивин, провожая взглядом поднимавшегося по лестнице Басова. – Ладно, где там твой самогон, комиссар? Пойдем и вправду выпьем.
– Это дело, – засуетился Рачковский. – Я еще и сальца достал, и лучок приготовил. Извиняйте, шампанского с трюфелями нетути, ваше высокоблагородие.
– Обойдемся и без шампанского.
– То‑то. Ближе к народу надо быть, товарищ военспец. Мы еще сделаем из тебя настоящего человека! – Рачковский добродушно хлопнул Крапивина по плечу.
Искусство пить, не пьянея, Крапивин постигал еще в своем мире. Его этому учили как одной из дисциплин, которую в обязательном порядке должен освоить офицер специального подразделения КГБ. Поэтому, хотя комиссар и сам старательно пытался подпоить военспеца, оставаясь по возможности трезвым, методики советского секретного института и опыт Крапивина взяли верх над народной сметкой и хитростью Рачковского. Раскрасневшийся комиссар в очередной раз разливал самогон по хрустальным бокалам и приговаривал:
– Пей. Послезавтра на фронт, там уж так не выпьешь.
– Там я никому не дам так пить, – ответил Крапивин, изображая значительно большее опьянение, чем испытывал на самом деле.
– И это верно. Дисциплина должна быть революционной, – пробурчал Рачковский и рыгнул.
– Дисциплина должна просто быть, – спокойно ответил Крапивин. – Иначе никакое превосходство в оружии и численности на поле боя не спасет.
– А вот здесь ты не прав, товарищ военспец, – пьяно засмеялся Рачковский. – Революционная дисциплина отличается от буржуазной тем, что основана на сознательности трудовых масс.
– Мне плевать, на чем она основана, – поморщился Крапивин. – Мне надо, чтобы она была.
– А ты не любишь революцию, – наклонился над столом Рачковский. – Ну скажи, ваше благородие, чего ты к нам прибежал? От расстрела спасался? А как на фронт прибудем, так и ножки сделаешь?
– Я не «ваше благородие», а «товарищ комбриг», – проворчал Крапивин. – А если бы я хотел к белым уйти, то сделал бы это, еще когда мимо Юденича шел.
«Что же ты не засыпаешь? – раздраженно думал он о Рачковском. – Ведь и самогона вроде влил в себя предостаточно. Ну же, пора спать, товарищ стукач».
– А чего ты все‑таки к нам переметнулся? – не унимался Рачковский. – Ведь не веришь ты в революцию, ой не веришь!
– Да верю я, – отмахнулся он. – Поэтому и в Красной армии служу. И противник у нас с тобой один.
– Не противник, а враг, – стукнул кулаком по столу Рачковский. – И бить нам этого врага до полного изничтожения.
– Мы, военные, оперируем термином «противник», – сухо заметил Крапивин.
– Это у буржуазных военных «противники», – передразнил его Рачковский. – Сегодня противник, завтра союзник в очередной империалистической войне. А в классовой борьбе есть только враг, которого надо уничтожить. А ну скажи: беляки, они враги для тебя или противники?
– Ну хорошо, враги, – буркнул Крапивин.
«У политиков те, кто на пути стоят, всегда враги нации или класса, – добавил про себя Крапивин. – Чтобы легче было остальных заставить в драку лезть».
– Не «ну хорошо», а враги! – рявкнул Рачковский. – А ну, крикни что есть мочи: «Беляки – мои враги!»
Рука комиссара почему‑то опустилась на кобуру с револьвером.
– Беляки – мои враги! – гаркнул Крапивин.
– Вот и ладно, – расплылся в довольной улыбке Рачковский. Он развалился на стуле и весь обмяк. – А давай теперь споем «Интернационал».
– А потом шлюх вызовем?
– А потом шлюх, – оживился Рачковский.
– Ладно, только давай вначале выпьем на брудершафт.
– Это как?
– Сейчас покажу.
Крапивин подошел к Рачковскому, который безуспешно пытался подняться из‑за стола, и дружески похлопал его по плечу.
– Ничего, это сейчас пройдет, – пообещал он.
Его пальцы мягко скользнули на шею комиссара и придавили его сонную артерию. Через несколько секунд голова Рачковского безвольно упала на стол.
«Ну вот, – подумал Крапивин, – три‑четыре часа сна тебе обеспечены. Учитывая, что хмель возьмет свое, до утра, скорее всего, проспишь. Главное – проснувшись будешь думать, что сам свалился с перепоя. А я пока с господином американским бизнесменом пообщаюсь».
Он выскользнул из номера, спустился на второй этаж, прошел в другое крыло и узнал у коридорного, где остановился американский бизнесмен.
– Входи, Вадим, – послышалось из‑за двери, когда Крапивин постучал в нужную дверь.
Крапивин вошел в комнату и тяжело опустился на диван рядом с Басовым.
– Рад вас приветствовать, господин…
– Ричард Бейс. Впрочем, это не имеет значения. Ты, кажется, на кочерге, друг мой.
– Да, надо было отделаться от соглядатая.
– Это того, с которым я тебя видел в холле?
– Точно. Подсунули чекиста в качестве комиссара, чтобы я не сбежал.
– Что‑то у тебя отношение к ЧК поменялось, Помню, как ты мне в восемьдесят третьем с гордостью говорил: «Мы – чекисты».
– Да ладно тебе, – недовольно поморщился Крапивин. – Было дело. Мы же и сами о ЧК имели представление по фильмам о железном Феликсе.
– Да, мир полон легенд, которые кажутся людям правдоподобнее реальности, – согласился Басов, – Тебе не худо ли? Может, коньячку? У меня хороший, французский.
– Нет, хватит с меня спиртного. Лучше водички налей.
Басов поднялся, налил гостю стакан воды и снова сел рядом с ним.
– Ты ко мне приехал? – спросил Крапивин, жадно хлебая воду из стакана.
– И к тебе тоже. И посмотреть на революционные события. «Блажен, кто посетил сей мир в его минуты роковые».
– Как видишь, ничего хорошего здесь не происходит.
– Но я так и предполагал. Это для тебя, кажется, оказалось сюрпризом. Только не говори, что тебя не предупреждали.
– Твоя правда.
– Не кори себя. Человеку свойственно не верить чужим предостережениям. Ему надо самому набить шишку. Это и называется опыт.
– Обидно, что я Сергею помешал. Он ведь собирался все это предотвратить. Кстати, не знаешь, как он? Я знаю, что он бежал.
– С ним все в порядке. И вряд ли вам многое удалось бы в октябре. В любом случае, ты кое в чем разобрался, а это главное.
– Да ни в чем я не разобрался. Я просто понял, что и большевики не выход. Белые, может, они что‑то смогут? Хотя я сомневаюсь.
– Честно говоря, я тоже.
– Я так и думал. Но бойню как‑то надо остановить.
– Попробуй, если желание не пропало.
– Если честно – пропало. Все, теперь я больше в политику не суюсь. Везде обман и предательство. А в основе – корыстные интересы очень узкой группы людей.
– Ну, слава Богу, понял.
– Да как сказать. Ленин, положим, для меня загадка. Кажется, он искренне верит, что ведет человечество к мировой революции, которая осчастливит всех. При этом он готов нагромоздить горы трупов.
– Ничего необычного. Многие готовы убивать ради своих идей. Ты сам был на этом пути, только порог количества пролитой крови у тебя оказался значительно ниже, чем у Ульянова. Ты просто не выдержал всей этой мясорубки. Вот, собственно, почему я не переношу великих идеологов. За их красивыми словами обычно стоят очень неприятные ребята – палачи. Ну а реальную отдачу получает все тот же узкий круг лиц с корыстными интересами. Все возвращается на круги своя.
– Но неужели не бывает в политике честных людей?
– Случаются. Но их очень быстро выгоняют или убивают. Они работают ради других, а их противники заботятся только о себе и о своей власти. Так что честный человек может удержаться только в период великих потрясений, когда остальным просто боязно лезть наверх.
– Печально.
– Увы. Но мы отвлеклись. В политике ты, кажется, разочарован. Что планируешь делать?
– Да есть кое‑какие соображения. А ты зачем меня видеть хотел?
– Только сказать, что если ты захочешь, то можешь покинуть этот мир. За последнее время мы открыли еще несколько миров, как идентичных нашему, так и отличающихся очень значительно. Я сам подобрал для себя одну очень симпатичную реальность. Мы проведем тебя в любой, который тебе понравится.
