Зауряд-врач (СИ) - Дроздов Анатолий Федорович (книги онлайн полностью бесплатно txt) 📗
– Любопытно, – сказал Николай Нилович. – Где учились?
– Мюнхенский университет в Германии.
– У Бауэра?
– У него.
Сказав это, я сжался. Сейчас спросит что-нибудь про этого Бауэра, а я – ни уха, ни рыла. Но Бурденко не спросил.
– Читал его статьи в медицинских журналах, – сказал. – Мясник, но хирург хороший. Не знал, что в Германии делают такие операции. Не удивительно, что у них процент вернувшихся в строй раненых больше нашего.
– А сколько у нас?
– Чуть более сорока процентов, – вздохнул он.
– Откуда данные по Германии?
– Мы получаем их медицинские журналы. Из Франции, – пояснил он в ответ на мой удивленный взгляд. – Она с немцами не воюет. Вот что, Валериан Витольдович! Вам нужно выступить на конференции военных врачей. Она состоится через месяц. Готовьте доклад.
– Я зауряд-врач.
– Вы талантливый хирург. Не возражайте! Моих знаний достаточно, чтобы это понять. Ваш опыт заслуживает распространения. Расскажете об операции на сосудах, этих ваших стентах. Продемонстрируете методику на мертвых телах, а коли случится – на раненых. Не да Бог, конечно! – он перекрестился. – Кстати. Ранения головы приходилось оперировать?
Ну, да, операции на мозге – конек Бурденко.
– Не довелось, Николай Нилович!
– А если б пришлось? Как бы действовали?
– Для начала открыл бы доступ к ране, для чего расширил отверстие в черепе. Удалил бы осколки костей и сгустки крови, после чего зашил кожу и отправил раненого в тыловой госпиталь для лечения хирургами с большим опытом.
– А извлечь пулю или осколок?
– Для того, что определить их месторасположение, нужен рентген. В лазарете его нет. Мозг – крепкий орган. Если раненый не погиб сразу, то пуля или осколок не задели жизненно важных центров. Не обязательно доставать. Со временем пуля или осколок закапсулируются, раненый поправится. Лезть в мозг наудачу – это риск повреждения крупных сосудов. Их в мозгу много, особенно в области синусов. А дренаж не поставишь – кругом череп. Кровоизлияние приведет к смерти больного, в лучшем случае – к инвалидности.
– Хорошо учат немцы! – воскликнул Бурденко. – Не хотите работать у меня? Мне б такой помощник пригодился.
Я уловил недовольный взгляд надворного советника. Не стоит, Николай Карлович! Нельзя мне к Бурденко. Он вращается в высоких кругах, там могут заинтересоваться студентом и запросить его данные по своим каналам. И спалился котик!
– Благодарю, Николай Нилович! Для меня честь работать с вами, но вынужден отказаться. Рано мне. Следует усовершенствовать практику. Дивизионный лазарет для этого – самое место.
– Понимаю! – кивнул Бурденко. – Более того, одобряю. Что ж, Валериан Витольдович, набирайтесь опыта. Но на конференцию обязательно приезжайте! Предварительно пришлите доклад. Договорились?
Я кивнул.
– Вы что-то говорили об обеде? – повернулся гость к Карловичу.
– Прошу! – заспешил тот…
После обеда Бурденко осмотрел других раненых. Карлович не преминул показать моих абдоминальных. Они оставались в лазарете, набираясь сил перед эвакуацией.
– Раны заживают хорошо, свищей нет, – хвастался надворный советник. – Насколько знаю, такое только у нас. Мы медицинские журналы тоже читаем, – не преминул подпустить он шпильку. Видимо, не простил гостю попытку сманить хирурга.
– Я рад за вас, господа! – ответил Бурденко. – Доложу о ваших успехах. А теперь откланяюсь. Я тут не нужен. Операция проведена замечательно, командующий поправляется, необходимую помощь получает. А меня раненые ждут. После германского наступления их много.
Вот так! Спокойно и интеллигентно поставил Карловича на место. Тот даже засопел. Мы проводили гостя.
– Подумаешь, величина! – буркнул Карлович, когда автомобиль скрылся за селом. – Вы не хуже оперируете.
В ответ я только вздохнул. Что ему сказать? Хирург я неплохой, но по сравнению с Бурденко и другими выдающимися врачами этого времени рядом не стоял. Это они в тяжелейших условиях, своей подвижнической работой закладывали нормы военно-полевой хирургии. Я пришел на готовое. Изучил их достижения в военно-медицинской академии и применил на практике. Ничего нового не открыл и вряд ли открою. Потенциал не тот.
Визит Бурденко без последствий не остался. Сначала из Минска прибыла полусотня казаков, которая взяла лазарет под охрану. Из штаба фронта зачастили курьеры, которые везли Брусилову пакеты. Генерал, почувствовав себя лучше, захотел быть в курсе событий. Это не понравилось Карловичу, он потребовал прекратить. Произошел непростой разговор, но стороны договорились. Брусилов выторговал право работать по два часа в день. Карлович поворчал, но смирился.
Я в этих разборках не участвовал. Навещал раненого, контролировал ход его выздоровления – и только. Даже свечением не подпитывал. Рана заживала нормально, чего лезть? К тому же пребывание Брусилова в лазарете несло плюшки. Нас стали лучше снабжать. Санитарам и врачам заменили обмундирование, прислали новые халаты и много бинтов – их перестали стирать. Кульчицкий, радостно улыбаясь, загружал в кладовку продукты. Медикаментов, в том числе дефицитных, хватало. Жить стало веселее.
Апофеозом этого праздника стало прибытие репортеров. Их прислали написать об эпическом подвиге зауряд-врача, отстоявшего лазарет от супостата. А еще он спас командующего фронтом. Герой, мать его! Я пытался уклониться, но Карлович не позволил. Надворный советник светился от удовольствия. О лазарете пропечатают в газетах – что может быть лучше? Глядишь, начальство оценит – последует повышение или орден. Военные тщеславны, и врачи не исключение.
Карлович поведал репортерам о великих событиях, я больше отмалчивался. Это понравилось репортерам. Герой должен быть скромным. Потом нас фотографировали. Мне вручили винтовку с примкнутым штыком и попросили принять героический вид. Я сделал зверскую рожу. Попросили помягше. Мучили долго. Затем репортеры захотели снять нас с Брусиловым. Генерал, к моему удивлению, согласился. Тщеславие… Его одели в мундир, вынесли во двор и усадили на табурет. Меня, Карловича, Леокадию и дантиста разместили по сторонам. Это я потребовал снять всю операционную команду, фотографы планировали только нас с Карловичем. В заключение у входа в лазарет выстроили персонал лазарета для общей фотографии с командующим фронтом. Народ позировал с удовольствием – фотография здесь событие. Это не мой мир, где даже у школьников камеры в смартфонах. Карлович договорился об отпечатках и дал денег. Фотографии прислали. Целый день санитары и сестры милосердия носились с ними, показывая друг другу и тыча пальцами в едва узнаваемые из-за масштаба лица. Не избежали этого поветрия и врачи. А когда пришли газеты со статьями… Хорошо, что Карлович догадался заказать их много. Досталось каждому. Персонал сел писать письма домой. В конверты вкладывались вырезки или газеты целиком с фотографиями фигурантов. Я в этом не участвовал. Кому писать, неизвестно, а фотографии… На кой они мне?
Все когда-нибудь кончается, завершился и этот дурдом. Потекли серые будни. Я оперировал – несмотря на затишье, раненых привозили, лечил больных – их тоже хватало, регулярно навещал выздоравливавшего генерала. У меня с ним установились доверительные отношения, каковые нередко случаются между пациентом и врачом. Как-то, придя с визитом, я застал Брусилова за странным занятием. Он рассматривал фотографии, которые покрывали одеяло. Вскрытый конверт валялся рядом. Бросив взгляд, я различил на фото большой агрегат гусеницами по бокам. Они огибали весь корпус целиком. Рядом стоял человек в незнакомой форме. На фоне громадной машины он выглядел крохотным. Танк? Их уже изобрели? Та-ак, похоже на английский Mk.
– Нравится? – спросил Брусилов, заметив мой интерес.
– Убожище!
– Не скажите! – улыбнулся генерал. – Это самоходная бронированная машина для преодоления укрепленных позиций противника. Вооружена пулеметами и пушкой, которые установлены спереди и в боковых спонсонах. Сухопутный дредноут.
