Андреевское братство - Звягинцев Василий Дмитриевич (лучшие книги читать онлайн .TXT) 📗
Хотя именно как женщина она была интересна. В отличие от Аллы и всех других, что у меня были, – первобытная страсть, изобретательность, удивительное отсутствие предрассудков. На Аллу я ее, конечно, не променял бы, однако отводить с ней время от времени душу было бы приятно. Удивительно, какие мысли могут приходить в голову у одра умирающей женщины. Истинно сказано – мозг не имеет стыда.
Ванда начала бредить. Теперь исключительно по-польски, русский язык уже ушел от нее, как уходила и придуманная жизнь. Бессмысленно и страшно – молодая женщина, генетически созданная, ну не для любви, может быть, утверждать не берусь, но для чувственной и роскошной жизни, умирает в жалком сарайчике, в ненавидимом ей городе ради совершенно бессмысленной идеи.
Польский я знал плохо, да и говорила она быстро и бессвязно, так что понять в ее предсмертных словах почти ничего не смог. Я ведь и не знаю, о ней ничего кроме имени и фамилии, кто она на самом деле, сколько ей лет. Вряд ли и тридцать исполнилось.
... Когда пришел хозяин в сопровождении такого же, как он, а может быть и более старого врача, Ванда уже умерла. Слишком, по-моему быстро. Но зато легко, в забытьи.
Врач профессионально поднял ей веки, опустил, вздохнул, изобразив сдержанную скорбь. Он ведь не догадывался, кем она мне приходятся. Вдруг – жена или сестра.
– Да-с, ну что же... Мой приход на полчаса раньше ничего бы не изменил. Вскрытие покажет, но... – он развел руками. – А что у вас?
Моя рана его, очевидно обрадовала. Здесь он мог проявить свои способности, не неся никакой последующей ответственности.
Хотя и выглядела она откровенно погано. На мой непросвещенный, но заинтересованный взгляд. Ржавый перекрученный осколок металла разворотил икру так, что поразительным казалось, как нога вообще уцелела.
– Заживет. Недели через две непременно заживет, – приговаривал он, закончив ковыряться в ране, без всякой анестезии надергав оттуда массу всякой дряни, включая обрывки металла, чешуйки ржавчины, лоскуты от брюк и кожаных краг. При экзекуции я громко шипел сквозь зубы, а иногда даже и вскрикивал.
– Может вам морфия уколоть? – поинтересовался врач, на что я замычал, отрицательно мотая головой, дотянулся до фляжки и допил коньяк до конца, пусть и было там не более ста граммов.
– Ну, вы молодец. Фронтовик, наверное? – сказал он, густо засыпая поле своей варварской деятельности отвратительно воняющим порошком йодоформа. – Полежать придется, само собой, перевязки через день, усиленное питание... Коньяк не возбраняется, в меру потребности. Если желаете, могу продолжить вас пользовать. Вы далеко проживаете?
– Далековато. Так что уж простите великодушно...
– Ничего, ничего, случай не сложный. Любой фельдшер справится... – То, что нам не придется больше встречаться, врача обрадовало еще больше. – Тогда я пойду, с вашего позволения, – он посмотрел на часы. – Четвертый час уже, а у меня с утра визиты... – и кашлянул смущенно.
Я понял. Вытащил из кармана на ощупь несколько бумажек. Белые советские червонцы. За вызов на дом и перевязку многовато, конечно, хватило бы и десятой части этой суммы, здешний трудящийся на такие деньги полгода проживет, да мне-то чего скупиться? Я их не зарабатывал.
Однако доктор, видимо, считал, что пациент сам знает, во что ценит свое здоровье. Взял, не чинясь, аккуратно уложил в бумажник, вежливо раскланялся.
Хозяин проводил его до калитки, возвратился, сел напротив.
– Ну и что мы с вами будем делать? – поинтересовался он, выразительно посмотрев на мой раскрытый портсигар.
Прикурив, и похвалив, как здесь водится, мою папиросу, он взял небрежно брошенный мной на скамейку автомат, повертел в руках рассматривая.
– Понапридумывали... Бьет хоть хорошо?
– Получше «маузера», похуже винтовки. Тридцать патронов, на сто метров попасть в человека можно...
– Вот-вот. Легко это у вас.
– Да как будто у вас труднее получалось...
– Тоже правильно. Я-то в настоящих войнах не участвовал, на турецкую не успел, на японскую опоздал, так что в людей, слава Богу, стрелять не пришлось, а учиться учился. Не только стрелять, а и палашом рубить, и пикой колоть...
– Знаете, я сейчас уйду, но не найдется ли у вас какой-то старой шинели, например? Я поменяю ее на свою кожанку, она очень хорошая, я могу еще и деньгами добавить... В шинели за рядового проще сойти, а с рядового какой спрос, глядишь, и доберусь до дому.
– И далеко идти?
– На Столешников...
– Может и дойдете. Однако мне кажется, что положение на улицах с каждым часом будет осложняться. Поверьте моему опыту. Пять лет гражданских войн – это кое-что. Куда там Великой французской революции...
Старик, как принято в этом возрасте, вдруг замолчал, посидел, пыхая папироской, посмотрел на меня со странной смесью удивления и сочувствия.
– Поищем, а что же. Поищем. Генеральская шинель с красными отворотами, наверное, не подойдет, а другая... Где-то была старая, наверное, молью траченная, так вам это неважно... Главное рост у нас с вами почти одинаковый, слишком нелепо выглядеть не будет.
Он ушел, на какое-то время оставив меня наедине с телом Ванды. Я не мог спокойно смотреть на ее профиль, отчетливо просвечивающий сквозь тонкую простыню. Все время казалось, что она вдруг шевельнется и начнет вставать со своего ложа. Слишком быстро все произошло, слишком недавно она была живой, не желавшей умирать и вдруг сделавшей это. Просто так, без всякого усилия.
– Вот, возьмите. – Старик вошел, неся через руку отнюдь не шинель, а темное, тоже старое пальто, пахнущее табаком, и какой-то нелепый котелок.
– Я тут подумал – шинель, зачем шинель? Вас любой просто так подстрелит. Ночь, человек издали похожий на военного, пусть и мало похожий, – старик лукаво улыбнулся. – Что ж и делать, как не стрельнуть, хотя бы от скуки? А в штатского, да издали на юродивого смахивающего, зачем стрелять? Костылек еще возьмете... Пока подойдут, пока спросят... Документы у вас какие-нибудь есть?
– Какие-нибудь есть, – ответил я, удивляясь мудрости статского советника. Как его зовут, я так и не спросил. И он меня не спросил. Наверное – правильно. К чему? Встретились, разошлись, а знание имени вроде бы к чему-то и обязывает.
