Столичный доктор. Том VI (СИ) - Вязовский Алексей (полные книги .txt, .fb2) 📗
Утренние газеты вышли с траурными рамками. Как цинично говорил один издатель, затраты на краску копеечные, зато каков эффект! Вся Россия как один человек скорбела о невосполнимой утрате. Читателя подводили к мысли, что теперь и поддерживать небосвод, и сохранять правильное положение земной оси будет некому. Даже странно было читать это о молодом человеке, которого с весьма скромным сопровождением запихнули в жопу мира и в свои крайне кратковременные приезды в столицу он даже обязательную программу визитов не всегда выполнял.
Мне цесаревича было откровенно жаль. Он своим положением явно тяготился, и ничего плохого никому не делал. Опять же, интересовался прогрессом и мог бы даже быть полезным стране на этом поприще. Я даже начал питать кое-какие надежды на его контакты с Яковлевым. Если бы не нелепая и глупая случайность, прожил бы, может и не до старости, но сильно подольше, чем в реальной истории.
А вот как раз доктору Баталову в праве на публичное выражение скорби отказали. В статьях на вторых и третьих страницах прозвучали пока скромные намеки на «врачей-вредителей», которые подвергли жизнь наследника престола опасности и так далее. Фамилий еще не называли, но коль скоро подобные опусы появились массово, до этого осталось недолго. Максимум — до завтрашнего дня. Не исключаю и вечерние выпуски.
Я поставил отметочку в календаре, чтобы мой шеф безопасности занялся и этим направлением. Такой слаженный хор сам по себе не запоет — дирижер нужен. Тут, как в далеком будущем, тоже есть методичка с желательным изложением. Разве что публикации не в интернетах, а на бумаге. И писаки мне неинтересны: подневольный люд, исполнители, соорудят текст на любую тему. Сегодня ругают, завтра с тем же усердием хвалят. Надо искать, кто за ниточки дергает. А сейчас, по горячим следам, надежда найти их есть.
Похороны назначили на двенадцатое мая — ровно через неделю после смерти. Естественно, пока заграничные делегации прибудут, не один день пройдет. Из какой-нибудь Испании или Великобритании могут и не успеть, наверное. Отпевание и захоронение в Петропавловском соборе. Туда, конечно же, по списку, в который я и в лучшие времена вряд ли попал бы. Для населения процедура прощания в Александро-Невской лавре с восьмого до десятого. Вот туда я и поеду. Надо только узнать график, может, договориться о приватном визите, чтобы с толпой не мешаться.
Но что мне, самостоятельно этой ерундой заниматься? Как бы не так. У меня по штату личный помощник есть, а с работы пока официально не выгнали. Газеты я отложил в сторону. Гюйгенсу потом задание дам. Он ищет прозектора, пока того в Красноярск на трехлетнюю стажировку не отправили. Человек должен успеть ответить на один-единственный вопрос: кто дал указание написать про бронхоблокатор? И куда дели изделие? На сувенир кто-нибудь утащил?
Но на службе я сразу забыл о шкурных замыслах. Во время утреннего совещания Склифосовскому стало плохо — по слухам, в министерство он приехал после грозного разговора с Горемыкиным. Кто-то умудрился скорую вызвать. Не раздеваясь, бросился к министру в кабинет, попутно рыкнув на поглощающих дефицитный кислород сотрудников.
— Что здесь? — спросил я Семашко.
— Артериальное давление повысилось. Сейчас сто девяносто на сто двадцать. Пульс сто восемнадцать.
Николай вполне квалифицированно работал с манжетой — даже если в министерстве не удержится, не пропадет. Вот такие мысли меня теперь посещают.
— Бегом ко мне в кабинет, там укладка, ну знаете. Тащите сюда, будем делать магнезию внутривенно.
— Хватит командовать, Евгений Александрович, — тихо, почти шепотом, сказал Склифосовский. — Домой поеду, отлежусь. Не в первый раз.
— Вот давление сейчас снизим, обязательно так и сделаем.
Семашко принес укладку, начал разбирать.
— Сколько магнезии?
— Я сам. Организуйте пока таз с горячей водой и грелку со льдом. Быстрее.
— Не дадут умереть спокойно, — проворчал министр.
— Это вы пытаетесь лишить Николая шанса рассказывать своим внукам, как он совал ноги великого Склифосовского в таз и прикладывал лед на затылок. А вообще от таких скачков давления случаются инсульты. Сами лучше меня знаете.
— Лишь бы он в эти легенды не вставил рассказ о клистире и катетеризации мочевого пузыря.
Пациент шутит? Уже хорошо. Кладбище откладывается. Хотя Склифосовскому уже шестьдесят один год — не мальчик.
— Как можно⁈ Только промывание желудка, обещаю! Так, давайте мне руку. Сейчас рукав повыше… жгутик… Не очень туго? Локоть на подушечку, кулачком, кулачком работаем…
— Что за привычка разговаривать с пациентом как с умственно отсталым?
— Вам в Германию надо. Сейчас бы такой фельдфебельский рык звучал: держать руку прямо! Делаем укол, раз-два!
— Надо же, как сурово, — улыбнулся Николай Васильевич. — Точно, будто в армию вернулся. Колите уже!
— Так, мы в венке, контрольчик сделаем… видите, какой фонтанчик красивый делает кровь в растворе сульфата магния? Жгутик отпускаем… будет горячо, скажите, я переста…
— Убью! — пообещал начальник. — Стоп, пошел жар.
— Мечты о моей скоропостижной смерти пока отодвигаем, дышим медленно и глубоко. Давайте, вдох на четыре. Раз, два, три… Задерживаем на два, а потом длинный выдох на восемь… Не жарко?
— Семь, восемь… Терпимо.
Пожертвование на храм пришлось сделать не жлобское. Тысячу рублей. Взамен я получил право спокойно попрощаться с цесаревичем без лишней суеты. В девять вечера девятого числа. Нас встретит специальный служитель, который и проведет в часовню, куда на ночь будут относить гроб с телом.
Мне собираться особо и не надо — главное, чтобы костюм не цветной, а черный. Агнесс долго примеряла шляпки с черной вуалью, всё никак не могла выбрать правильную. Я уже было собрался процитировать Ахматову, но судьба не дала мне запустить очередной анахронизм. Пусть уж Анна Андреевна сама напишет про вуаль.
Поехали в машине: вроде довели уже до состояния, когда трясет меньше, и вполне удобно ездить. Агнесс держала в руках здоровенный букет темно-бордовых роз. Белые лилии предназначались для меня, но я положил их на сиденье. От венка из еловых веток с вплетенными белыми цветами мы решили отказаться. Слишком показушно, да и ни к чему. Цветы анонимны, ни у кого не появится мысль уничтожить их потому, что они от опального князя.
Я читал, что к гробу Прокофьева, который умер в один день со Сталиным, никто не мог принести даже самый скромный цветок: всё ушло на прощание с вождем. В Питере в эти дни было почти так же, но за большие деньги нашлось всё. И не просто так, а самое лучшее.
Газеты дошли до апогея: в одном желтом листке меня откровенно назвали убийцей, на чьей совести безвинно загубленная жизнь. Дальше оставались только призывы к погромам — просто счастье, что фамилия у меня «не говорящая». Впрочем, газетку прикрыли и тираж арестовали. Но ведь поначалу напечатали!
Ага, вот в оговоренном месте какой-то хлопчик в рясе. Поклонился, подождал, пока я выйду и подам руку Агнесс. И только после этого повел нас через малоприметную калитку на территорию лавры. Народ, кстати, еще кучковался. То ли пришли издалека и решили ждать последнего дня прощания прямо у лавры, то ли ждали раздачи бесплатного супа для паломников. Почему-то, глядя на этих людей, вспомнил пелевинское «Солидный господь для солидных господ». Блин, и я тоже туда же.
В часовне мы были не одни. Видать, многие внезапно решили пожертвовать на храм. События такого масштаба, они очень сильно подстегивают религиозную составляющую нашей жизни. Лица были сплошь незнакомые, да я особо и не всматривался.
Подошли к гробу. Георгий лежал, как совсем недавно на операционном столе. Только маски не хватало. Иногда смерть очень меняет человека. Но не его. Даже губы так и остались сложены в чуть виноватой полуулыбке. «Милый друг, ушедший дальше, чем за море, вот вам розы, протянитесь на них». Да что ж меня на стихи сегодня тянет? Старею, становлюсь сентиментальным.
