Цивилизация (СИ) - Безбашенный Аноним "Безбашенный" (хорошие книги бесплатные полностью txt) 📗
И из латуни-то нормальной вменяемую патронную гильзу в один присест хрен отштампуешь, там куча промежуточных операций, и об отжигах между ними для снятия напряжений в металле тоже забывать не след, и наемся я ещё с этим говна, пока оснастку с оборудованием отлажу, но с латунью это уж всяко полегче будет, чем со сталью, а нам, хвала богам, не сотни миллионов патронов нужны, а сотни тысяч. Не современный мир, чай, в котором среднестатистический боец-призывник приходит в ужас от одной только мысли о том, что сейчас человека убить придётся, из чего и растут ноги, как мне сильно мнится, у той сотни тысяч выстрелов, что приходится по статистике на одного убитого ими в современных войнах. Античный боец живёт в другом мире и воспитан иначе, а для того, кто меч в брюхо противнику всадит без особых душевных терзаний, всадить в него же пулю — дайте ему ту пулю, дайте ружжо, научите стрелять и не путайтесь после этого у него под ногами, а просто покажите ему, в чьей тушке дырку сделать надо. Есть, конечно, и такие, как эти ураниенутые, но мизер, хвала богам, основной же массе не нужно очень уж долго разжёвывать, чем обезьяна в человеческом обличье отличается от нормального человека, и какая философия для неё наиболее проста и доходчива — правильно, "у нас есть пулемёты, которых у вас нет"…
7. Зима
— Царёныш, мать твою за ногу, ты охренел, что ли?!
— Ууууу! Мыылять! Ты, обезьяна, я тебе в твою бестолковку случайно попал, а ты мне — нарочно! Получи-ка!
— Ууууу! Урод ты, млять, хоть и "блистательный"!
— Так, ну вы тут ещё, млять, подеритесь! Куда?! На! Кайсар, оттаскивай на хрен вот этого бабуина, млять, а ты, Мато — вот эту макаку! Мелкий, тебя-то куда, млять, несёт! Тут снежок в башку словить — как два пальца обоссать! Так, теперь успокоились, млять! Договаривались в башку не метить или не договаривались?
— Так я и не метил, а он пригнулся, ну и словил!
— Ну так мог бы и извиниться — не стёрся бы от этого!
Голоса у детворы звонкие и разносятся далеко, а царский дворец не так уж и велик, так что слышно всё прекрасно и со двора, где они в снежки играют.
— Мне кажется, Максим, что твой сын научил моего не самым лучшим словам вашего языка, — заметил Миликон-старший, ухмыляясь.
— Так и есть, великий, — не стал я отрицать очевидное, — Но ведь и игра у ребят — военная, а на войне разве до хороших манер?
— Да и не на турдетанском же языке они сквернословят, в конце-то концов, — поддержал меня и Фабриций, спиногрыз которого там тоже отметился вместе с моим и миликоновским, — А плотный снежный комок, да ещё и пращой — это больно.
— Ну, если так, то на войне — как на войне, — заключил наш венценосец, смеясь вместе с нами, — Ну а что у нас там с кварталами инсул? Отчего люди мёрзнут?
— Эту ночь уже будут спать в тепле — должно к вечеру разогреться, — ответил я, — Народ тоже таков, что иногда сам себе враг — многие так и не поняли или забыли, что эти дома МОЖНО отапливать, а из тех, кто и знал — кто побогаче, у тех бронзовые жаровни есть, а кто победнее, слишком уж привыкли терпеть и не жаловаться. Пожаловались бы сразу — давно бы уже разобрались и всё бы уладили, а им сперва не хотелось больших людей "по пустякам" беспокоить, а потом перед Олоником стушевались, когда он даже слушать их не захотел. Вот так и терпели все три дня, пока дети болеть не начали, и моя только случайно сегодня утром на рынке услыхала…
— Так а что, дома разве не отапливали?
— Отапливали, великий, пока оставался хворост, но он кончился, а истопникам, как оказалось, никто даже и не объяснил, что уголь в мешках — тоже топливо. Мы когда Олоника спрашивали, получил ли он уголь, так он ответил, что и получил, и по инсулам распределил, ну мы и успокоились, а он развезти-то уголь по домам приказал, но рабам-то откуда знать, что это такое и зачем привезено? Им приказали разгрузить с воза и в подвал занести, они разгрузили и занесли, а объяснить — никто им так ничего и не объяснил. Он и валит теперь всё на них — он, вроде как, обо всём своевременно позаботился, а эти тупые орясины и сами ничего не соображают, и не спрашивают тех, кто знает…
Я ведь уже упоминал, кажется, что городские инсулы НАШЕЙ Оссонобы мы с самого начала предусматривали с системой отопления по римскому образцу? Ну, не один к одному, конечно. Во-первых, у самих римлян таким манером только роскошные частные домусы отапливаются, да наиболее солидные виллы, а инсулы будут отапливаться только в имперские времена, да и то, только в северных провинциях, где иначе зимой просто не выжить. А во-вторых, у нас система немного посложнее — прогреваются не только полы и стены, но и чердак с крышей. А нахрена нам, спрашивается, скапливание на крышах снега и постоянное обивание свисающих со всех её краёв сосулек со вполне реальным риском падения людей с верхотуры? В конце концов, лучшее решение любой проблемы — это её недопущение, а героизм — мы и на войне стараемся его по возможности избегать, а уж в нормальном повседневном быту — сами боги велели. И оттого — тем омерзительнее дурь высокопоставленной бестолочи, неспособной нормально управиться и с тем, что ЕСТЬ.
— Такое, великий, безнаказанным оставлять нельзя, — заметил Фабриций, — Его для того и поставили начальником служб городского района, чтобы таких безобразий не происходило, а он всё на подчинённых свалил, да на рабов, а сам и проверить их даже не соизволил. Так разве делается?
— Ну, я его отругаю, конечно, на Большом Совете, — пообещал Миликон, — Так отругаю, что нескоро забудет. А серьёзнее наказать — вы же сами понимаете, что Большой Совет за него горой встанет.
— Как и всегда, когда провинится кто-нибудь из "блистательных", — проворчал наш непосредственный, — Хул, делаем тогда, как и наметили на такой случай.
— Понял, — отозвался наш мент, ухмыляясь.
— А что вы наметили? — озадачился царь.
— Я арестовал его "до выяснения". Оснований подозревать Олоника в воровстве я не обнаружил, но действие или бездействие, вызывающее массовое недовольство и этим способное спровоцировать в городе уличные беспорядки — это попахивает заговором…
— Заговором? Да что ты несёшь, Хул? Что я, Олоника не знаю? Ну какой из него к воронам заговорщик? Дурак и разгильдяй, это верно, спесив больше, чем следовало бы, но чтоб в заговоре участвовать — ты сам-то, Хул, веришь в эту чушь?
— Дайте боги, великий, чтобы это оказалось чушью, но вопрос ведь серьёзный — у меня уже несколько сотен жалоб, и с ними продолжают обращаться, так что мои писцы едва справляются. Учитывая не столь уж и давний заговор, я должен хорошенько во всём этом разобраться, — и сам едва сдерживает смех.
— И сколько ты разбираться будешь?
— Ну, люди сколько по его милости мёрзли? Три дня? Вот и он у меня посидит в холодной камере столько же, пока я не "разберусь". Потом, конечно, извинюсь и отпущу.
Глядя на вылупленные глаза нашего конституционного монарха, мы прыснули в кулаки все втроём. Потом, въехав во все нюансы, заржал он сам, и ржал не меньше, чем перед тем ржал Фабриций, когда мы с Васькиным, давясь от смеха сами, согласовывали с ним эту затею. Ну, нас только с ним они оба, конечно, в этом плане не превзошли. Самое же интересное, что я, придумав этот способ возмездия, настраивался на долгий рассказ Хренио о том, какой дубак бывал в наших современных подмосковных квартирах осенью, пока отопление ещё не включено, но оказалось, не надо ему это разжёвывать — он въехал сходу и ржал не меньше моего. Тёплый испанский климат имеет ведь и свою оборотную сторону — если мы, горожане холодной России, привыкли к центральному отоплению, то в субтропической Испании оно отсутствует как явление — слишком дорого, и если окна не на солнечную сторону или соседним домом затенены, то не жарко зимой в такой квартире даже в тёплой и солнечной Испании, и греются там либо электричеством, либо газом из баллона, и стоит это столько, что выйдя из дому на улицу, например, ни один испанец не оставит отопление включенным, а всевозможные ночные пижамы и одеяла становятся зимой в испанских магазинах весьма ходовым товаром. Короче говоря, у меня возникла мысля, и я заржал, начинаю объяснять ему суть, и он ржёт уже после третьей моей фразы, демонстрируя полное понимание, и разжёвывать в результате мне пришлось ему не это, а совсем другое — обоснование ареста версией злонамеренной провокации массовой бузы. Тут — опять же, по причине отсутствия в современной Испании центрального отопления — подобная ассоциация для него не была так самоочевидна, как для меня, но зато, когда я ему её растолковал, притянуть за уши чисто теоретически возможную связь "провокации" с недавно раскрытым и пресечённым вполне реальным заговором он сходу сообразил и сам. После этого мы с ним долго и дружно ржали, представляя себе в цвете и в лицах, как этот Олоник в кутузке дрожит не только от холода, но и от ужаса перед вполне логичным и правдоподобным обвинением, чреватым уже виселицей.
