Царев врач, или Когда скальпель сильнее клинка - Сапаров Александр Юрьевич (читать лучшие читаемые книги .TXT) 📗
На царя было страшно смотреть, к нему, казалось, вернулись его приступы ярости, про которые мы уже успели забыть. Все стояли потупясь и ждали, на кого падет гнев государя. Начальник караула, по-моему, уже приготовился к смерти и шептал про себя молитву. Но неожиданно для всех гнев у Иоанна Васильевича прошел.
– Все вон! – зарычал он. – Только Щепотнев и стрельцы остаются. Глав Разбойного и Земского приказов ко мне сейчас же! Ну что, лекарь, полечил сына моего? Господь тебя хранит, наверное. Пошто без охраны ходишь, чай, не дурак, сам соображать должен. Начальник караула, ты кто такой есть? Данила Бекленищев? Ты кого на караул ставишь, у тебя стрельцов прямо в Кремле режут! Они вои или бабы бестолковые? Ну где главы приказов? Так, чтобы сегодня же татя этого по Москве провезли и народу показали да награду объявили тому, кто опознает. А ты, Бекленищев, чтобы все дворы боярские эти дни смотрел, ежели кто куда вдруг засобирается, сразу сообщать. Все. Все пошли вон, а ты, Щепотнев, останься. У тебя когда все готово будет? Делай что хочешь, но чтобы были эти иуды найдены, у меня терпения уже нет. Только божественными милостью и Провидением от казней удерживаюсь.
– Великий государь, ну хотя бы три-четыре дня дай, собака ведь не человек, сразу не растолкуешь.
– Ладно, иди, а мне тут надо еще кое с кем потолковать. Видно, враги мои совсем забыли, кто я такой.
Когда я вышел из палат, первым, кто меня встретил, был Кошкаров. Он с озабоченным лицом отвел меня в сторону.
– Я сколько раз тебе говорил, Сергий Аникитович, нельзя без охраны ходить. Но тут еще кое-что скажу. Видал я этого, ну, который стрельцом одет, знаю, что на подворье у Бельских он обитал. Я почему знаю, мы с ним давно знакомы, еще по военным делам, а недавно столкнулись на улице, поговорили немного, он по растерянности и сказал, что Бельскому служит. А когда узнал, что тебя охраняю, так сразу разговор закончил и распрощался. Я тогда вроде подумал, может, торопится человек. А вишь как вышло. А ты молодца, Сергий Аникитович, не зря мы тебя с Брянцевым сабелькой примучивали, не растерялся.
Я посмотрел вокруг и сказал:
– Слушай, Борис, давай отойдем подальше. Народ здесь толпится, скажут, чего это вдруг разговорились, еще услышит кто. Ты сам понимаешь, сейчас если расскажешь все это, на дыбе можешь оказаться. Какие у тебя доказательства? Скажут, на боярина наговариваешь. Давай подождем, может, кто еще его опознает. По улицам бродил, по кабакам, возможно, кроме тебя, его еще кто-то видел. Нам не с руки в это дело лезть, сам посуди, скажут, я на Бельского чего-то взъелся. А ведь у тебя хлопцы есть соображалистые. Может, наблюдение какое устроить за подворьем Бельского? Посмотрим, что эти дни там делать будут. Ведь представь, какое беспокойство сейчас у них.
Но в ближайшие несколько дней ни единый человек в Москве, несмотря на приличные обещанные деньги, татя, которого возили на телеге, не опознал. Видимо, если кто его и знал, то был так завязан в этом деле, что высовываться ему не стоило.
Наше наблюдение также ничего особенного не выявило, все на подворье Богдана Бельского было спокойно.
Но настал день, когда в палатах Кремля появился Ивашка Брянцев с двумя невзрачными собачонками. Шуток по этому поводу было много, но Ивашка бойко отбрехивался, что дворняжек привел посмотреть, как в царевом дворце настоящие собаки живут. И расположился он с ними точнехонько на пути стольника, несущего еду в палаты царевича.
Когда этот стольник появился, обе радостные собачонки бросились к нему и начали лезть носами в руки, ожидая подачки. Из-за спины Брянцева выскочило несколько человек в темной одежде, стольник и слуга, несший еду, моментально были скручены, во рты им вставили кляпы. Связанных завернули в покрывала и быстро унесли. Ивашка с собачками прошел по всей цепочке, до самой кухни, но нигде больше собачонки такой радости не проявили. Во дворце сразу никто произошедшего не заметил, а стольник уже был в пыточном подвале, куда поспешил и сам государь – до того ему не терпелось услышать имена своих заклятых друзей. Но по тому, что молодой стольник являлся родственником Бельскому, уже можно было что-то предполагать.
Мои же соглядатаи уже через два часа после этого события известили, что на подворье у Бельских переполох, все бегают, как при пожаре.
По-видимому, мои шпионы были не единственными заметившими волнение, потому что очень быстро у подворья Бельских появился отряд стрельцов, которые, когда им не открыли ворота, начали крушить их своими бердышами.
Не ведаю, как москвичи все узнают, но тут же стала собираться толпа, в которой уже кричали:
– Отравителей царевича берут! Давай, робяты, ни одного не выпустим из гнезда змеиного!
Вскоре после того как стрельцы, взяв всех, кого нужно, удалились, в распахнутые ворота начала вливаться разъяренная толпа. Послышались женский визг, крики, раздался треск ломаемых запоров, и разграбление подворья началось. Через какое-то время кое-кто уже шел обратно, таща в руках отрезы материи или бочонки с вином. В нескольких местах периодически вспыхивал огонь, но его быстро тушили сами грабители, не успевшие еще пограбить вволю. К вечеру богатое подворье представляло собой полуразрушенные, частью сгоревшие строения без единого жителя.
В пыточном подвале было мрачно, в углу горел очаг, на огне грелись клещи, штыри, буравы. У небольшого столика с горящей восковой свечкой сидел дьяк и что-то записывал в толстую книгу. Палач, здоровый мужик в одном кожаном фартуке на голое тело, стоял у стены, держась за рычаг дыбы.
На дыбе висел голый мужчина, его лицо было залито потом, грязью и слезами, по краям рта засохли кровяные сгустки. Еще несколько часов назад это был важный боярин, полный достоинства и спеси. Сейчас он уже стал сломленным человеком, который рассказал все, и даже больше того.
Веревку ослабили, и он мог стоять босыми ногами на грязном холодном полу пыточной, но его руки оставались заломленными вверх.
Прямо перед ним, глядя ему в глаза, стоял Иоанн Васильевич.
– Богдан Яковлевич, – устало говорил он. – За что же ты так, ты ведь, собака, из моих рук ел, в соседней комнате спал, чего тебе еще надо?
Боярин, который уже все рассказал, криво улыбнулся и плюнул кровью в лицо царю. Тот, не моргнув глазом, вытер плевок и продолжал смотреть на допрашиваемого.
Бельский надсаженным от воплей голосом заговорил:
– Чего мне надо было? Власти надо! Ты, государь, здоровьишком слаб, сынок твой старший тоже вскорости преставился бы, а Федька-дурачок моего друга Бориску как отца родного слушает.
Туманное июньское утро тысяча пятьсот семьдесят шестого года. Сегодня я являюсь свидетелем и очевидцем изменения истории моей родины. С этого дня все неизвестно. Еще несколько дней назад я хоть неясно, но представлял себе, что будет: смерть царевича, смерть царя, затем краткое царствование Феодора, затем Годунов, а потом череда царей-временщиков, Лжедмитриев и прочих, польское вторжение, и потом Романовы на троне.
И вот я, собственно, почти что бабочка из рассказа Брэдбери, сам не замечая этого, нарушил весь ход истории.
Огромная толпа, собравшаяся на Лобном месте, жаждала крови, раздавался глухой гул голосов. Все смотрели туда, где рядом с выкопанными ямами лежали два кола с перекладинами, ожидающими приговоренных к казни. И вот толпа взревела, стрельцы вывели из ворот двух практически голых грязных мужчин, они не могли идти сами, и их вели под руки.
Вот их подвели к кольям, лежавшим на земле, и палач, вместе с помощниками ожидавший команды, вопросительно поднял голову и посмотрел на возвышение, где стоял царь с немногими боярами. Царь без промедления махнул рукой, и над площадью разнесся дикий крик, который заглушил восторженный рев толпы.
Посаженных на колья бояр поставили в ямах стоймя. Они со стонами и криками продолжали медленно опускаться по колам вниз. Помощники палача тщательно утоптали землю вокруг кольев и отошли в сторону.
