Барышня ищет работу (СИ) - Кальк Салма (читаем книги бесплатно TXT, FB2) 📗
На истории магических искусств я услышала, что вообще женщин принимали в обучение и раньше. Первая магическая академия появилась, ясное дело, при Петре, и сначала — только в Петербурге. Но уже при Елизавете Петровне открыли и Московскую, и как раз она повелела женщин обучать наравне с мужчинами, ибо первично, маг ты или нет, а остальное уже вторично, прямо так, говорят, и сказала на открытии академии. И с тех пор женщин брали тоже. Но — только тех, кто сам явился, и выдержал вступительные испытания.
Позже, уже в середине девятнадцатого века, при Александре-Освободителе, появилось и среднее профессиональное магическое образование, как бы его назвали в моей реальности. В магические училища принимали с пятнадцати лет и при минимуме знаний, давали некоторое общее образование и магическую квалификацию. Выпускники училищ могли официально работать с использованием магии, или же поступить в академию, коих по-прежнему имелось две — в Петербурге и Москве. Какое количество магов работало без какой-либо квалификации, никто сказать не мог, поэтому-то и озадачились вопросом о всеобщем магическом учёте.
Первая перепись населения, случившаяся пятнадцать лет назад, показала, что магов в огромной России намного больше, чем принято считать, и что они встречаются не только в столицах и поблизости, но и в отдалённых губерниях тоже. Тогда-то и постановили, что магов обязательно ставят на государственный учёт, и обязательно обучают. И стипендии, подобные моей, были учреждены во всех губерниях, и любой губернатор имел право прислать одарённого мага в обучение. Когда я спросила Марьяну, есть ли у нас ещё такие вот, кто со стипендией, та пожала плечами и сказала — вроде, кто-то есть на старших курсах.
Учились четыре года, как и в университете. На выходе сдавали междисциплинарный теоретический экзамен и специальность — теорию и практику. В моём случае, конечно же, теорию и практику некромантии.
После выхода ночью на кладбище два следующих занятия прошли в аудитории. Я уже чуть больше соображала, и видела — о нет, не только у меня проблемы с контролем. Многие мои коллеги до поступления в Академию просто не снимали данного им амулета, и не имели проблем с силой. И не оказывались в ситуации, когда сила лезла из них бесконтрольно. Оба наших преподавателя практики, и Авенир Афанасьевич, и Аркадий Петрович Ракитин, муж Алёны Афанасьевны, всегда настаивали на точности выполнения всех упражнений. При этом Аркадий Петрович спрашивал строже, а Авенир Афанасьевич мог только указать на недочёты, если в целом магическое действие было выполнено верно. И говорил, что главное — достичь поставленной цели с минимумом усилий и затрат, и чтобы никто не пострадал. Никто живой, добавлял он, и подмигивал кому-нибудь.
Да, он всё время подмигивал, но не только мне, другим тоже. И хорошо, потому что если бы только мне, меня бы уже заклевали, как я думаю. Меня и так вечно спрашивали, не знаю ли я, как пораньше добыть вопросы к письменной работе по теории, например. Целых три балбеса подошли и спросили. Я спокойно отвечала — не знаю, пойдите и спросите сами, вдруг вам ответят? Кто-то смеялся и отставал, кто-то принимался ныть — неужели мне трудно, сделала бы всем на пользу, чего это я вредничаю? А кто-то громко говорил, что я ведь несомненно сама пользуюсь всеми преимуществами своего места жительства, просто потому, что иначе быть не может. И раз я не хочу поделиться с коллегами, находящимися в таком же сложном положении, то кто я после этого?
Я, правда, только пожимала плечами и шла дальше. Я старшая среди них, мне всё это нытьё и подначки совершенно мимо кассы. О да, мне предлагали прогуляться за учебником ночью в библиотеку, я намекнула на знание местных охранных систем и предложила Судареву сходить туда самому, и Красильникову тоже. Похмыкали, отстали. И то хлеб.
А вот на полевой практике было туго. И страшно, и холодно, и почти всегда непонятно, могу ли я что-то сделать, и насколько велик шанс, что я сделаю что-то не то. Ещё три раза я наблюдала за действиями других из-под защитного купола, а потом Авенир Афанасьевич сказал:
— На завтрашнем полевом занятии действует следующая группа: Толоконников, Гурьев, Ряхин, Филиппова.
Все аж замолчали.
— Она же не справится, — скривился Толоконников. — И что тогда нам всем?
— А ничего, спасать будете, — холодно сказал Пуговкин-младший. — В жизни с вами рядом не всегда окажутся обученные и ко всему готовые, привыкайте.
Меня берут неумелым балластом? Или я что-то могу? Ладно, увидим.
22. Вчетвером на шатуна
22. Вчетвером на шатуна
Авенир Афанасьевич каждый раз приводил нас в разные места практики — приговаривая, что нечего привязываться к месту, нужно уметь оценить условия и правильно действовать в любом месте. Поэтому каждый выход из теней где-то там в какой-то неведомый сугроб начинался с того, что я лихорадочно озиралась и соображала, куда вообще наступить, чтобы не зарыться в снег, а потом только вспоминала, что нужно ещё и защиту поставить.
Так и сейчас — утвердить валенки в сугробе, а потом уже и смотреть.
Над нами висела луна, она отлично освещала лесную полянку, по которой, судя по нетронутому снегу, не ходили ни человек, ни зверь. Просто место в лесу. Что мы тут будем делать, интересно бы мне знать?
Мои сокурсники устанавливались поудобнее вокруг и позади — точно, сегодня я в первых рядах. Неутомимый борец с нежитью Оля Филиппова, только у нас и только один раз.
— Защиту ставь, дурная баба, — прошипел рядом Ряхин.
Точно. Я уже умела довольно быстро окружить себя коконом, и сделала это, и ещё раз огляделась.
Тихо. Светло, луна или полная, или очень близка к полной. Очень холодно. Слышно, как дышат сзади наши, и видно, как от всех идёт пар.
Треск шагов в этой тишине показался громом небесным. Да, посреди леса, где ни тропки, ни следа, вдруг… кто? Или что?
Неизвестный шёл уверенно и никого не боялся, и — не слишком торопливо, будто мороз ему не помеха. Наши-то уже перетаптывались с ноги на ногу. А я не раз уже подумала, что нужно сшить брюки и ходить зимой ночью на практику в брюках. Потому что в снегу по колено в юбке совсем неудобно.
— Приготовились, — едва слышный шёпот Авенира Афанасьевича прервал мои неуместные мысли о брюках.
Из лесу прямо к нам выперлось… что-то.
— Ой, мамочки, — охнула тоненько за моей спиной Марьяна и принялась молиться.
— Шатун, — сказал Ряхин.
Я пригляделась — точно, это медведь, но какой-то потасканный. Шкура закатанная, с проплешинами, кое-где почему-то висит клочьями, будто облезла. А потом он как-то повернулся, и я увидела, что у него в туловище дыра насквозь и через неё видно снег позади, на который падают лунные лучи.
— Он что, дохлый? — сдавленно спросил кто-то, кажется, Костя Красильников.
— А какой же, живые все спят, — Ряхин сообразил первым, прицелился и запустил с ладони серый искрящийся заряд — прямо в того медведя.
Медведь заревел, поглотил заряд и движения своего не остановил.
— Куда лезешь, вместе надо, — раздражённо зашипел Толоконников. — На счёт «три».
Он шагнул справа от Ряхина, а Володя Гурьев — слева. Они ударили вместе. То есть попытались. Потому что недомедведь (или перемедведь?) словно провалился на ровном месте и возник совсем с другой стороны нашего тесного кружка. Ряхин успел придержать свой заряд силы, а вот двое других попали по пустому месту.
Я судорожно вспоминала, что нам рассказывали про такое вот. По классификации это, кажется, зверообразная нежить, дикая, в смысле не домашняя, к домашней относились всякие коровьи скелеты, которые предвещали мор скота и прочие беды. Крупная нежить, почти не имевшая уязвимых мест.
Дальше медведь пошёл пробовать на прочность нашу защиту, но защита стояла хорошо. Моя тоже. Парни ломанулись тенями следом за медведем, и он оказался между ними и нами всеми, и конечно, ему было интереснее ломиться дальше туда, где не нападают, а просто стоят, хоть бы и под защитой.
