Форк 1941 (СИ) - Кулаков Игорь Евгеньевич (книга регистрации TXT) 📗
Из авиации врага именно пикирующие со страшным звуком „лаптёжники“ были самыми опасными. Мы сразу определили их по характерным сведениям и облику из подробных брошюр, которые с декабря сорокового, когда я и был назначен командиром дивизии были доставлены во все наши подразделения из Москвы.
Немецкое название, рекомендуемое кодовое название („лаптёжник“) для нашей связи, „боковушки“ картинок, фотографии, характеристики, способы применения данного самолёта врагом, опыт применения его в Европе. Их советовали определять по „лаптям“ – не убирающимся шасси. Именно из этих книжиц мы многое узнали, не только по авиации, но и по наземных силам врага. Техника, организация, тактика. Очень подробные и полезные брошюры…
Впрочем, части своих целей, атакующие с высоты немцы явно достигли. Авиабомбардировки в тот день стоили нам потерянными пару десятков единиц автотранспорта, трёх пулемётных и пушечных бронеавтомобилей, 4 танков безвозвратно утерянных и 7 повреждённых „бэтешек“, почти сотню убитых и раненых. Допбронирование танков, проведённое весной силами ремонтной службы дивизии с помощью готовых комплектов, присланных с Ижорского завода из Колпино под Ленинградом, не спасало от ударов с высоты. Что же говорить о небронированной технике и своих бойцах мотострелках?
Зато, как точно уверен был Солянкин – допброня хорошо помогла лёгкой бронетехнике в сражении с наземными силами врага. А то, что как каркали некоторые – возрастёт нагрузка на ходовую… что та ходовая, если танк завтра сгорит вместе с экипажем без допброни? Один из таких кликуш сам остался жив, когда подобный комплект спас его от пробития башни и громко нахваливал „ленинградский комплект“ вечером первого дня боёв дивизии, когда немцы отползли зализывать раны и перегруппировываться.
В поле перед лесом к ночи уже только слегка местами чадили почти сотня единиц танков и бронемашин. Германцев и наших. Ноздря в ноздрю. С налёту прорвать оборону дивизии (и корпуса, как он знал от Ерёменко) врагу не удалось…
Ночь прошла беспокойно. Было два артобстрела. Свой 2-й гаубичный артполк, поддерживавший их огнём днём, сменил позиции, и пока, по приказу комкора, никак себя не проявлял.
Среди остовов изуродованной бронетехники, среди запаха согревшей плоти и отчадивших боевых машин, во время короткой ночи на поле боя пара наших разведгрупп схлестнулись с немецкими. Стороны готовились к новому дню.
Край горизонта над лесом уже покраснел…
Атака немцев, в которой он выпал из восприятия кровавого хаоса и захлёстывающей ненависти и ярости сражения вокруг, стала последней. А двухдневный кровавый бой (с одним единственным коротким ночным перерывом, во время которого он почти не сомкнул глаз, пытаясь хоть как-то навести порядок в растрёпанных боевых порядках вверенной ему дивизии), затих сам собой. По причине очевидного исчерпания у наступающих передовых сил.
Сосед по палате – Ян Адамсон, из „тех самых“ латышских стрелков, командир 112-й стрелковой дивизии с Урала, передислоцированной весной в Прибалтику, выдвигавшейся к линии фронта, рассказал, что пехоте его дивизии досталось ещё до вступления в бой. Одну из колонн стрелкового соединения на шоссе Каунас-Вильнюс немецкая авиация сильно бомбила.
– Батальона – как не бывало. Половина – раненые, а остальные… - комбриг (без нового звания, что многое сказало Солянкину о недавних, явно тяжёлых, годах латыша) лишь махнул расстроено рукой. А в бою перед Каунасом, где они встретили прорвавшихся от границы германцев, комбрига и ранило.
Тот тоже не знал, что и как на фронте теперь. Но они были в Вильнюсе. И близкой артиллерийской канонады не было слышно.
Зато кое-что разъяснили медсестра и подошедший чуть позже врач.
Фронт держится… и это было главное.
Лично Солянкину врач пояснил, что с ним всё будет в порядке, оперативное вмешательство было произведено тогда, когда он был без сознания, осколок от брони, повредивший ребро, удалён, внутренние органы не задеты. Но они мало что могли сказать ему об обстановке на фронте – лишь передали слова его подчинённых, доставивших его в госпиталь, что они – „будут держаться и комкор приказал начштаба дивизии взять командование 2-й танковой на себя…“
Днём по обычному телефону к начальнику госпиталя дозвонился временно принявший дивизию начштаба. Главврач передал Егору Николаевичу суть краткого разговора – сегодня атак ещё не было, немцы пока откатились. Его экипаж остался жив целиком, но два попадания снаряда стали для боевой машины роковыми.
А вечером, когда его снова напичкали лекарствами и он стал полагать (обманывая себя, да?), что оклемался, на машине прибыл посыльный из дивизии. От него Солянкин и узнал кое-какие подробности завершившегося уже после момента потери им сознания сражения. Раненый комдив дополнил ими собственные впечатления и составил общую картину второго дня.
Первое попадание повредило двигатель его танка – на совсем коротком расстоянии, на котором вёлся бой, 75мм броня борта корпуса не спасла от пробития бронебойным снарядом немецкой „четвёрки“, а разлившееся топливо привело к пожару в машинном отделении танка. Следующий снаряд, ударивший в борт башни через несколько секунд, не пробил её усиленное наваренное бронирование, но удар вышел тяжкий. Второе попадание привело к контузии у всего экипажа его танка, а сам комдив, раненый отколовшимся от внутренней стороны брони осколком, повредившим ребро, потерял сознание от болевого шока, наложившегося на потерю ориентации.
Чад от горевших немецких и советских танков и бронемашин, в безветренную погоду застилавший поле сражения, завершившегося по факту в пользу наших – после провала попытки рассечь оборону в стыке потрёпанных советских дивизий, остатки последнего резерва немцев танкового батальона «четвёрок» и поддерживавшей его мотопехоты, отступили, помог спастись экипажу, доставившему через час командира в медсанбат дивизии. Из которого Солянкина, оказав первую помощь, отправили на машине в госпиталь в Вильнюс – операцию делать на месте не рискнули. Меньше чем через три часа он был в госпитале. Шоссе контролировали подразделения НКВД, пытавшиеся поддерживать порядок, хотя поток беженцев и машин был большой. Об этом он тоже узнал от посыльного, рассказавшего что на шоссе тот самолично видел несколько мест с сожжённой гражданской и военной техникой, которую, похоже кто-то на гусеничной технике совершенно верно столкнул с полотна шоссе.
По слухам, которыми поделилась в госпитале медсестра, в новой республике СССР было не спокойно. Поговаривали о том, что местные сторонники прежней власти сговорились с немцами и ждут удобного момента, чтобы поднять восстание. Милиция, вообще все органы НКВД – на военном положении. По слухам, на хуторах постреливают и охотятся на отдельных бойцов РККА и милиционеров… но в самом Вильнюсе много сил наших…
…Танковая атака германцев, прорвавшихся в стыке между дивизиями корпуса в районе одного из двух шоссе, ведших в город от Симнаса и Сейрияя, провалилась благодаря тому, что батальон «четвёрок», разметавший оборону одной из рот 5-го мотострелкового полка соседей из 5-й дивизии Куркина, уже понёсшего большие потери от пикирующих бомбардировщиков люфтваффе, проиграл лобовую схватку батальону КВ, брошенному на закрытие прорыва.
Немецкие «четвёрки» из состава 7-й танковой дивизии, которые бросил после авиабомбардировки в последнюю отчаянную атаку командир той Хан фон Функ, старавшийся переломить ход мучительно тяжёлого сражения, в котором каждая атака приносила всё новые и новые потери, проиграли более мощным и тяжёлым советским соперникам, защищённым тяжелой бронёй. Именно тут сказал своё веское решающее слово последний резерв мехкорпуса – батальон из 32 КВ-1 2-й танковой, сберегавшийся на этот случай Солянкиным по указанию Ерёменко.
7-я и 20-я танковые дивизии вермахта, потерявшие первые танки (безвозвратно десяток и пригодным к среднему ремонту около тридцати) ещё в боях с советскими стрелковыми дивизиями на границе, тем не менее в сражение вошли грозной и опытной силой. Но, фактически, они проиграли «в этот раз» сражение за мосты Алитуса советским 2-й и 5-й танковой. Из боя Функ вывел лишь треть личного состава и меньше 100 танков. Суммарно около 170 (из которых больше половины – безвозвратно) было потеряно на границе и в танковой битве перед Алитусом. В 20-й танковой Хорста Штумпфа положение было не лучшим.
