Избранные - Марышев Владимир Михайлович (читать полную версию книги .txt) 📗
«Ого! — подумал Ворохов. — Кем вы себя мните? Вот уж подлинно — „мечтатели“! Даже у настоящего воротилы замучаешься выпрашивать деньги на издание одной-единственной книжки, а тут…»
— Все мы несказанно благодарны нашему Алексею Петровичу, — продолжал хозяин. — Именно он обратил внимание на некое произведение, путешествующее по Сети. Насколько я понимаю, Андрей Витальевич рассылал свой текст по редакциям на дискетах. Его отвергали, но кто-то не удержался, сделал копии, показал знакомым, те — своим знакомым, и пошло-поехало Короче говоря, как Москва не могла не загореться после входа французов, так и повесть Андрея Витальевича не могла не попасть во «всемирную паутину». Мы стали периодически копаться в Сети и были вознаграждены еще не раз. Но вот парадокс! Каемся, мы лишь недавно узнали, что господин Ворохов — наш земляк!
«Странно, — подумал Андрей. — Неужели это было так трудно для людей, которые утверждают, что их главная задача — разыскивать авторов, пишущих „в стол“? Чем же они вообще занимались до этого? Кому помогли? А у меня ведь не так мало знакомых литераторов или хотя бы считающих себя таковыми. Но никто об этой „Мечте“ и слыхом не слыхивал».
— Произведения Андрея Витальевича переворачивают все наши представления о жанрах беллетристики. — Тон оратора стал патетическим. — В сущности, он уже много лет пишет одно-единственное произведение — величественную сагу о Космосе. О Космосе с большой буквы, а вовсе не о том околоземном пространстве, где снуют спутники и болтаются орбитальные станции. Звезды, скопления, галактики, квазары, их рождение, огненное существование, угасание, смерть — все это подано так, что ты, кажется, слышишь изливающуюся на тебя мелодию. Подлинная музыка сфер! Нет, недаром одну из своих ранних повестей он назвал «Струны мироздания»…
Ворохов испытывал двойственное чувство. Конечно, когда тебя превозносят, это всегда приятно, утверждать обратное могут только лицемеры. Однако чем дольше председатель разматывал нить красноречия, тем больше в его словах было патоки. Выходило, что на заседание общества явился чуть ли не гений.
«Никогда не доводилось выслушивать дифирамбы в свой адрес, — подумал Андрей, — но сразу столько — явный перебор. Скорее бы он заканчивал, а то слюной подавлюсь, глядя на эти деликатесы. Да и сами „мечтатели“, наверное, через минуту-другую начнут откровенно зевать».
Он оторвал взгляд от тарелок с закусками и с удивлением увидел, что члены общества слушают Кирилла Ильича очень внимательно, чуть ли не с благоговением. Некоторые время от времени поглядывали на самого Ворохова, словно желая удостовериться, что этот необыкновенный человек собирается запросто разделить с ними трапезу.
Наконец председатель, вспомнив, видимо, что соловья баснями не кормят, несколько скомкал финал своего затянувшегося спича и произнес долгожданное:
— Итак, выпьем за нашего уважаемого Андрея Витальевича!
«Мечтатели» потянулись через стол чокаться с Вороховым. По комнате поплыл мелодичный звон бокалов.
Вино оказалось превосходным. Теперь, следуя заветам Винни-Пуха, следовало немного подкрепиться, тем более что виновник торжества, хотя и не рассчитывал на такой богатый стол, предусмотрительно явился в гости с пустым желудком.
Для начала Ворохов отведал любопытную штучку, на которую давно положил глаз. Это был тонкий, почти прозрачный ломтик красной рыбы, свернутый в трубочку и наполненный салатом из свежих огурцов, картошки и яиц в майонезе. Чтобы эта аппетитная конструкция не рассыпалась, ее перехватывал стебелек какой-то пряной травки. Первый опыт на себе прошел удачно, и окрыленный Андрей продолжил эксперименты. Один за другим его жертвами пали заколотый деревянной шпилькой круглый многослойный бутерброд, небольшая пицца со шпротами и два миниатюрных конических сооружения из зелени, обмазанной паштетом, причем основаниями служили кружки лимонов.
Между тем настало время второго тоста. На этот раз слово взял Стадник. Он тоже превозносил достоинства Ворохова, но в отличие от своего предшественника все похвалы излил только на «Звездные острова».
«Видно, больше ничего не читал, — подумал Андрей. — Вот так „давно и с большим интересом следим за вашим творчеством“! Впрочем, я, кажется, зазнался, впервые за столько лет повстречал людей, проявивших ко мне мало-мальский интерес, и вот уже раздулся от чувства собственной значимости, как мыльный пузырь!»
Действительно, с ним происходили быстрые метаморфозы. Слушая Стадника, он уже не испытывал неловкость, когда тот посыпал его «Острова» сахарной пудрой, не ерзал на стуле, не прятал взгляд среди блюд с угощениями.
После того как все осушили бокалы, жена Кирилла Ильича, худенькая женщина лет сорока с гладко зачесанными волосами, расставила перед гостями горшочки с мясом. Атмосфера в зале стала непринужденной, «мечтатели» начали разговаривать друг с другом, о чем-то спорить. Наконец вино развязало язык и Ворохову.
— Скажите, пожалуйста, — обратился он к соседу справа, — что вы думаете о последних романах Родионова? По-моему, он сдал. «Вызвездился» поначалу, вызвал шумиху, потом решил, что заслуг перед литературой у него и так хватает, дальше себя подхлестывать незачем. И лег в дрейф. Я не прав?
Соседа, молчаливого брюнета с обширными залысинами, его вопрос, казалось, застал врасплох.
— Родионов? — переспросил он, словно пытаясь вспомнить, кто это такой. — Да, очень может быть… Пожалуй, вы правы…
Тут бы Ворохову и отступиться, но его уже понесло.
— Его «Третий — лишний», по-моему, — полное дерьмо. Банальнейшая история, никого не возбуждающая, не эпатирующая. Гладенько, чистенько… и мертво. А ведь это был король эпатажа! Даже те, кого от его творений с души воротило, признавали: «Умеет, стервец этакий, характеры лепить! Плюешься, а самому интересно: что там дальше герой отчебучит?» Теперь он уже не стервец. Теперь он мэтр! Черт, какое нелепое слово… Вы согласны?
— Да-да, Андрей Витальевич, как же, — поспешно ответил брюнет, хотя на его лице было ясно написано.
— Пардон, — пробормотал Ворохов, паконец-то врубившись, что беседы не получится. «Странно все это, — подумал он. — Любитель литературы не может ничего сказать о творчестве одного из самых известных современных прозаиков… Ну что ж, бывает. Некоторые, например, благоговеют перед латиноамериканцами, а наших и писателями-то не считают. Ладно, свет клином на нем не сошелся…»
Андрей повернулся к соседке справа, крупнотелой крашеной блондинке.
— Извините, — сказал он, — я до сих пор так ничего и не знаю о вашем обществе. Литература — это такая необъятная страна… Не думаю, что на своих заседаниях вы обсуждаете поэмы Гомера или, скажем, романы Дефо. Да и ваш председатель дал понять, что вы следите в первую очередь за творчеством современных авторов. Ведь так?
Женщина (теперь Ворохов вспомнил, что ее фамилия — Пичугина) широко улыбнулась и кивнула.
— Так вот. Сам я… ну, не знаю… наверное, все же фантаст. По крайней мере начинал как фантаст. В общем, с особым интересом посматриваю на тех, кто сидит именно на этой литературной ветке. А вы?
Пичугина снова улыбнулась, но так и не проронила ни слова — видно, демонстрируя свои зубки, напряженно думала, что же ответить. Наконец, когда Ворохову уже казалось, что эта мадам так и будет весь вечер сидеть с приклеенной улыбкой, она сказала:
— Да, вам, безусловно, ближе фантасты. Знаете что? Когда мы выйдем из-за стола, подойдите к Кириллу Ильичу. Он милейший человек и, конечно же, все расскажет о нашем обществе.
«Ловко выкрутилась!» — подумал Ворохов, уже почти уверенный, что судьба действительно занесла его в странноватую компанию. Но следовало еще раз в этом убедиться.
— Непременно так и сделаю, — пообещал он. — Однако вы так ничего и не сказали о своем отношении к фантастике. Ну хорошо, допускаю, что изобретатели миров вам не очень интересны. Кого же вы любите читать? Не сочтите за назойливость, но я не так часто оказываюсь среди людей, ценящих настоящую литературу. Если уж выпал такой шанс, было бы крайне расточительно разговаривать о погоде или политике.
