Как приручить Обскура (СИ) - Фальк Макс (бесплатные версии книг .txt) 📗
— Да. Не сомневайтесь.
— Тогда вам понадобится вот это, — и Талиесин взял с каминной полки и показал красивый ярко-красный ошейник с золотой косточкой-брелоком.
Бледное лицо Тесея медленно порозовело.
— Что вы хотите этим сказать?
— Я хочу сказать, что вы не сможете достоверно выполнять роль моего домашнего любимца, если будете разгуливать, как дворняга, — пояснил тот. — Вам никто не поверит.
— Не переходите границы, — тихо сказал Тесей, на шаг отступив назад. — Это не смешно.
— А я не смеюсь, — спокойно сказал Талиесин. — Подумайте сами: собака без ошейника — собака без хозяина. Даже волкодавы мистера Малфоя это знают.
Он пассом переслал ошейник в руки Тесея, тот с отвращением повертел его в руках, глянул на гравировку на золотой косточке.
— Трезоро Эйвери? — прочитал он и поднял узкие от злости глаза.
— Все мои собаки носят мою фамилию, — кивнул Талиесин и улыбнулся невинно и радостно, как юная девушка.
Криденс мчался, что было сил. Сейчас его не сдерживала тревога за то, что с ним мистер Грейвз в беспамятстве, верхом на Хоуп. Он стремился к прежнему дому в Гленгори, там осталось кое-что, что могло ему сейчас очень помочь. Он пронёсся над Англией, как буря, как чёрная стрела. Огни городов и деревень мелькали под ним, уносясь назад с ужасающей скоростью.
Обгоревший скелет дома так и остался нетронутым. Криденс врезался в обломки, как снаряд, ввинтился в них, затёк под каждый камень, в каждую щель, заворочался там, распуская дымные щупальца во все стороны. Где же, где же, где же…
Персиваль велел ему избавиться от старых вещей, но Криденс этого так и не сделал. И его старый куцый пиджак, и короткие полосатые брюки, и ремень с пряжкой, всё осталось в чемоданчике под кроватью.
И серебряный кулон, который подарил Гриндевальд. О котором Криденс забыл начисто — и который теперь всплыл в памяти. Который мог позвать Гриндевальда.
Серебряный знак на цепочке был невредим: он не расплавился от огня, только цепочка порвалась… но это было неважно. Криденс выпрямился во весь рост, до боли сжимая в кулаке серебряный треугольник. Острые края впились в ладонь.
— Я здесь! — крикнул Криденс, вскинув кулак. — Я здесь! Ты меня слышишь?..
Он стоял на развалинах дома, на развалинах прежней, счастливой жизни, и впереди у него не было ничего — только мистер Грейвз, которого отобрали. Второй раз! Криденс чувствовал в себе такую кипящую ярость, что с трудом мог дышать. Раньше ему нельзя было никого ненавидеть — ни Мэри Лу, ни Честити, никого. Когда он захотел возненавидеть мистера Эйвери, Персиваль ему запретил. Но сейчас! Гриндевальда можно было ненавидеть! И Криденс ненавидел его так, что готов был разорвать его на кусочки, если бы только не мысль, что сначала нужно найти Персиваля. И Ньюта.
Гриндевальд соткался из воздуха на развороченной дорожке, у кустов облетевших поломанных роз. Цветы висели головками вниз на сломанных стеблях, вялые, мёртвые. Лепестки у них уже начали чернеть и съёживаться.
— Я уж думал, ты не догадаешься, — Гриндевальд улыбнулся широко, неприятно.
— Мне нужен мистер Грейвз! — крикнул Криденс.
— Каждому из нас что-то нужно, — заметил Гриндевальд и положил руки в карманы брюк. — Теперь ты готов пойти со мной?
— Я хочу увидеть мистера Грейвза, — упрямо повторил Криденс, его голос ломко дрогнул от ярости.
— Вот что, мальчик, — тон Гриндевальда из дружелюбного в одно мгновение стал жёстким и злым. — Ты упустил свой шанс выдвигать условия. Хочешь увидеть его? Увидишь. Но только если будешь делать всё так, как я скажу.
— Я сделаю, — сквозь зубы пообещал Криденс. — Если вы покажете, что он жив.
Возле развалин послышались хлопки и вспышки — прибывали авроры.
— Закрой меня! — спокойно приказал Гриндевальд, даже не потянувшись к своей палочке.
Криденс медлил только одно мгновение. Потом рванулся к нему, закутал в дым, будто в кокон. Как же хотелось смять, раздавить его, переломать, разорвать, как плюшевую игрушку, чтобы ватой наружу, чтобы вывалились глаза и рот стал кровавым беззубым провалом. Но нужно было держаться, и Криденс держался. Атаки авроров били в живой туман, Криденс дёргался от боли, но принимал их на себя, закрывая Гриндевальда плотной стеной. Почему он не аппарирует?.. Чего он ждёт?.. Ждёт, пока Криденса снова убьют?..
Он не успел испугаться по-настоящему — а может, он бы и не сумел сейчас испугаться, он был слишком зол, слишком сосредоточен. Вихрь аппарации подхватил его, закрутил узлом, вывернул наизнанку, взболтал и выплюнул. Криденс упал на холодные каменные плиты, ударился ладонями. Поднял голову.
Над ним поднимались толстые зубчатые стены замка, в его окнах горел жёлтый свет.
Он был в Дурмштранге.
Аврор в собачьей шкуре (Талиесин Скамандер)
Тесей нетерпеливо вздыхал, лёжа на тёплых досках веранды, нервно мотал хвостом. Они с Талиесином уже минут пятнадцать ждали прибытия двух оставшихся членов комиссии в условленном месте. Каждая минута промедления взвинчивала Тесею нервы, будто наматывала их, как леску на катушку спиннинга. Он и в человеческом облике не находил себе места от беспокойства, а уж в собачьей шкуре тревога и беспомощность давно зашкалили.
Он, не переставая, твердил себе, что у них нет права провалить миссию. Как бы там ни было, Ньют наверняка жив, и как только они попадут в замок, он отправится его искать. Ньют не дурак, он должен понимать, что Тесей его не оставит. Ньют спрячется, выкрутится, он дождётся.
За Перси он не волновался. У Перси были такие зубы, такие мозги и такая наглость, что это Гриндевальду стоило его опасаться, а не наоборот. Там, где Тесей предпочитал продвигаться постепенно, осторожно, планируя каждый шаг — Перси летел напролом, не замечая препятствий, полагаясь на интуицию и удачу. Один его побег из тюрьмы в ночь перед казнью, одна его связь с обскуром чего стоит! Анимагическая форма Персиваля Грейвза — пушечное ядро, не иначе.
Но Ньют. Он же почти беззащитен.
Тесей чувствовал себя кругом виноватым. Он обещал матери заботиться о нём — и вот, не уберёг, недоглядел.
Они оба росли без отцов. Миссис Скамандер плохо ладила с мужчинами. Тесея она принесла в подоле, когда ей ещё не было и двадцати. Он помнил солому возле лужайки гиппогрифов, в которой мать оставляла его, чтобы заняться зверьём. Помнил, что ему никогда не удавалось переорать их, чтобы привлечь её внимание. Когда ему было пять лет, в её жизни появился Родрик. Когда ему было семь, родился Ньют. Когда ему было двенадцать, Родрик погиб. Говорили — трагическая случайность. Тесею пришлось занять место старшего мужчины в семье. Мать не заметила, переживая вдовство в работе с гиппогрифами. Ньют… Ньют не оценил. «Ты мне не отец!» — это была его любимая фраза, которой кончались все их споры. Да, не отец, всего лишь старший брат, родня по крови наполовину. Тесей часто думал, изменилось бы что-нибудь, если бы Родрик был и его отцом?.. Стал бы Ньют чаще к нему прислушиваться?..
Пока мать была жива, они соперничали за её внимание, как умеют лишь дети. Ньют, как она, увлёкся волшебными тварями. Они вдвоём могли часами разговаривать о каких-нибудь удивительных, восхитительных, зубодробительных созданиях. Тесей учился, как проклятый, наметил себе карьеру в аврорате, делал всё, чтобы помогать матери вести дом, только что головой об стену не бился — а она предпочитала обсуждать с Ньютом переливы блеска на хвостовых перьях у гиппогрифа и их родство с гиппокампами.
Потом они с братом остались вдвоём. Потом началась война. Потом, потом, потом… Он как будто всю жизнь нёс на плечах тяжёлый груз, и только в сорок с лишним выяснил, что шёл совсем не туда. Не вышло из него ни примерного сына, ни хорошего брата, ни достойного мужа, ни внимательного отца… Его брак агонизировал последние лет пять. Они с Терезой держались только ради девочек и давно уже ничего не знали о жизни друг друга. Она устала ждать его по ночам и бояться, что он не вернётся, вздрагивать от стука совы в окно. Многие из тех, что вернулись с войны, изменились так сильно, что жёны их не узнали.
