Аномальные каникулы - Гравицкий Алексей Андреевич (прочитать книгу .txt) 📗
А то увидит какой-нибудь Мазила, и начнется: «Это же суперартефакт, он же стоит бешеных денег, давай возьмем». Сколько бы ни стоила эта штука, брать и таскать с собой радиоактивный кристалл Ворожцов не собирался. Не нужно это. Разве что в специальный контейнер упаковать. Вроде такие есть у ученых и у сталкеров. Но они-то не ученые и не сталкеры, у них нужной тары нет. А пихать радиацию в рюкзак… Нет уж, на фиг!
Ветка, которую он использовал как факел, полыхнула на прощание и потухла. Желтое свечение в проломе выглядело жутковато. Стало страшно, как в детстве, когда просыпаешься посреди ночи и понимаешь, что совершенно один в темной комнате.
Ворожцов поспешил наружу. После мрачной сторожки с захламленным полом место у костра выглядело родным, обжитым и безопасным.
Мазилу Ворожцов разбудил через два часа. Мелкий вылез из палатки всклокоченный и помятый. Долго ежился, тер глаза. Ворожцов дождался, пока он окончательно проснется.
— С дровами поэкономней, — посоветовал он Мазиле. — Горят быстро, а запасли немного. Рассчитывай до утра. Но смотри, чтоб не потухло совсем.
— Угу, — кивнул Мазила.
— Если что, буди.
— Мы и сами с усами, — мужественно отозвался мелкий и передернулся. Скорее от холода, чем от страха, но на контрасте выглядело смешно.
— Не храбрись, — усмехнулся Ворожцов и полез в палатку.
Скинул обувь, куртку. Завернулся в спальник. Стало тепло и уютно. Хотелось спать, но сон не шел.
Все-таки интересно, что за штуку он нашел в сторожке. Мазила наверняка в курсе. Этот в теории знает все, что касается Зоны, сталкеров, оружия, артефактов и аномалий. Мелкий, кажется, перерыл весь интернет, перечитал все, что было доступно, на эти темы.
Ему вроде бы даже удалось пообщался с какими-то бродягами вживую, если не врет.
Мазила мог опознать находку, сказать, что это такое и сколько стоит. Но если ему показать штуковину, и выяснится, что она дорогая, дело может принять нежелательный оборот. Да даже если эта ерунда ничего не стоит. С мелкого станется. Даром, что ли, фанатеет от местных реалий.
Ворожцов наступил на горло собственному любопытству. В конце концов, не за артефактами они сюда пришли. Не стоила никакая светящаяся дрянь жизни Сергуни. У них совсем другая цель.
«А что, — метнулось вдруг в сознании, — эта цель стоила его жизни?»
Ворожцов открыл глаза. Сон как рукой сняло. Сердце гулко заухало в груди. Не заболело, не защемило, но он очень явственно сейчас ощутил, что оно там есть.
Или это — совесть?
Совесть, не совесть, а как смотреть в глаза Сергуниным родителям? Это сейчас все на нервах, а когда доберутся до цели и вернутся? Они-то получат то, за чем шли, а блондинчик уже никогда ничего не получит. Он умер.
А им с этим жить.
Ему лично с этим жить!
Снова стало холодно. Неужели до него это все тоже дошло только теперь? Он так умно рассуждал о том, что поняли и прочувствовали другие, а сам, кажется, до конца осмыслил произошедшее только теперь. Или даже теперь не осмыслил? Сколько раз ему еще придется прокручивать это в голове?
Дернулся и забормотал что-то во сне Тимур. Ворожцов поспешил закрыть глаза. Разговаривать с ним, если вдруг проснется от кошмаров, не хотелось.
Брат когда-то сказал, что все гуманисты — доморощенные трепачи, а на самом деле цель оправдывает средства. И кто бы что ни говорил, это так. Так всегда было и всегда будет. А рассуждают об этом обычно, когда цели и средства чужие. Когда свои, никто не болтает. Просто идут напролом.
Ворожцов тогда не мог спорить, потому что любой разговор на подобную тему был бы обычным трепом. Тем самым, о котором говорил брат. Потому что у Ворожцова никогда не было такой цели, которая требовала бы что-то себе подчинить или что-то оправдывала.
Сейчас цель возникла. И ситуация возникла. И Ворожцов готов был спорить с Павлом.
Да, сейчас он мог бы сказать брату, что никакая цель не стоила того, чтобы пятнадцатилетнего пацана разметало по поляне между сосен. Хотя Павел, наверное, думал иначе. Но ведь у Павла была другая цель. Даже несмотря на то, что шли они в одно место, чтобы запустить один и тот же прибор. Ворожцов знал, как работает прибор, и его привлекало именно это знание. А Павел не знал, как он работает, но надеялся, что эта штука, настроенная на аномалию, подарит им с профессором Иванченко славу, почет и вечную молодость для всего мира по сходной цене.
Сознание поплыло, мысли спутались, и Ворожцов увидел то, что уже видел когда-то…
…Павел стоит посреди комнаты. На полу рюкзак, он заполнен лишь наполовину. Внутри самое нужное, точнее — часть самого нужного. Остальное нужное и ненужное раскидано по всей комнате без всякой системы. Хотя брат находит в этом хаосе какой-то порядок.
Именно в таком состоянии застает его Ворожцов. Их отпустили с последнего урока: литераторша заболела. И он подлавливает дома брата.
Павел сердится. Он старался уйти так, чтобы никто не знал о его уходе. Родители на работе, младший в школе. Он должен был уйти незамеченным, но малой пришлепал раньше времени и спутал планы.
— Ты что здесь делаешь? — ворчит Павел.
— Отпустили раньше, — бормочет Ворожцов, словно оправдывается. Хотя оправдываться не за что. — А ты?
— Вещи собираю. Я уеду на пару дней. Маме оставил записку, что буду в командировке.
Ворожцов кидает сумку возле письменного стола. Забирается в кресло с ногами и смотрит на брата с тем выражением, с каким вороны на кладбище наблюдают за похоронами.
— Вы идете в… — Ворожцов осекается.
— Не вздумай ляпнуть матери, — сердито предупреждает Павел, глядя брату в глаза, и выдергивает у него из-под задницы бандану защитного цвета.
— Но Леша ведь говорил, — вспоминает Ворожцов беседу с Эпштейном двухнедельной давности.
— Леша отличный парень, — чрезмерно мягко отзывается Павел. — Но много говорит и мало понимает. Все будет хорошо.
Павел кидает еще что-то в рюкзак и оглядывает комнату.
— Через несколько дней я вернусь, и если все получится…
Он рвет фразу и начинает мычать себе под нос попсовый мотивчик. Фальшивит он безбожно. Психолог из брата получается явно лучше, чем певец.
— Тебе не страшно? — спрашивает Ворожцов.
Павел смотрит на младшего внимательно и вдруг улыбается.
— Не страшно. У меня есть цель. А цель оправдывает средства. Всегда. И кто бы что ни говорил — это так. Так всегда было и всегда будет. Остальное — треп.
Брат подмигивает Ворожцову и, подхватив рюкзак, идет на кухню. Тихо открывается холодильник, звякают друг о друга консервные жестянки. Брат снова начинает мычать — уже и вовсе без мотива…
…Проснулся Ворожцов от невнятного мычания. Было светло. Мычал Мазила. Он сидел рядом в расстегнутом спальнике и тер побелевший указательный палец, поперек которого тонкой полоской была продавлена до синевы кожа.
— Ты чего? — не понял со сна Ворожцов.
— Рука затекла, — пожаловался мелкий. — Палец ничего не чувствует. Зараза.
— Как это тебя угораздило?
