Великий Сатанг - Вершинин Лев Рэмович (книги .TXT) 📗
Не верите, спросите у самой Ози, только не забудьте сказать, что от Аркаши…
Да, конечно, я сегодня не такой, как позавчера, и это уже факт. Сердце, печенка, пятое-десятое, одна сигарета в день, никакого коньяка, никаких девочек, в смысле — нельзя, но тут уже извините, я еще не умер, и знаете что? — пусть у ваших врагов будет столько болячек, сколько рецептов я сдаю в макулатуру по четвергам и воскресеньям. И я устал, зачем спорить…
Но по утрам на балконе я стою в трусах и смотрю на свой город сверху вниз, как орел, и эта красота под ногами тихонько шепчет мне: «Аркаша, неужели я останусь без тебя, а все эти муфлоны без развлечений?»… а с моря вдруг налетает медленный свежий ветерок, и уже не надо зарядки; я стою, молчу, и в горле становится, как с перепоя, липко и вонюче, и я отвечаю моему городу — во всю глотку, чтобы повскакивали любимые соседи, которым только и радости, что стучать в стенку, когда Аркаша привел дебютантку и девочка мешает им, видите ли, спать… так вот, я отвечаю: «Они не дождутся!» — и опять запрягаю себя, как сивку-бурку, и тяну этот клятый воз, хотя то, что у меня есть, слава Богу, хватит на три остатка такой жизни, как я сейчас имею, даже если совсем сойти с ума и опять жениться…
Так что можете не очень стараться, чтобы говорить мне за то, что такое Земля, я не пальцем делан, и я лучше вас знаю: Земля это таки Земля и у нас на Земле трудно кого-то чем-то удивить. Нет, я не хочу ныть, у меня это получается нив-року даже теперь, и сериалы мои смотрит пол-Галактики, если не вся, особенно про Рамоса, и даже премии идут, как положено, хотя будь Рамос жив, строго между нами, он, я думаю, выдал бы мне такую премию, что у меня ноги встали бы выше шнобеля; так вот, премии премиями, но себя не обманешь. Скажу вам, как родным: две Ози не бывают за одну жизнь, и можешь быть доволен, если тебе хоть раз вылетело такое счастье по профессии. А изобретать новенькое моим мозгам уже не всегда под силу, так вот и получается, что на живые шоу Топтунова идет все меньше народу, и то, знаете ли, бьет по уважению к себе самому. Вот почему я ухватился за эту клубничку с экзотическими жонглерами; я сразу все сообразил, когда увидел рекламки. «Ой, Аркаша, это да, это что-то с чем-то, и это твой шанс» — вот что я сказал себе, когда впервые узнал про вонючую планетку с дефективным названием, — пусть те, кто там живет, его и выговаривают на здоровье, если хотят, меня это не касается. Меня касается другое: чтобы было много, красиво и хорошо публике.
А что такое хорошо?
А хорошо — это когда интересно и платят за билеты.
По сей день не знаю, которое из агентств прислало мне тот конвертик, и не будем говорить, где я его распаковал. Ну ладно, будем, потому что «где» — это тоже важно: я распаковал его в своем клозете, потому что обычно, можете поверить, я знаю, как мало кто, рассылают полный дрэк, и использовать эти бумажки, если они не глянцевые, можно сразу и по прямому назначению.
Я вскрыл конверт и — знаете что? — едва не забыл, где сижу. А ведь у меня есть правило: клозет — это же, простите, храм души, тут нужно сидеть и тихо думать, и ничего больше, тем паче в таком клозете, как мне оборудовали, по особому заказу. Но когда Аркаша рассмотрел эти фотографии… ой, разве я уже мог думать тихо? Вы бы видели! Мальчики в бело-красном, и что эти мальчики вытворяли с мечами, луками и прочей дребеденью! Или я не Топтунов, или на это стоило видеть, и Топтунов сделал все, чтобы Земля без посмотреть на это не осталась.
Смешно вспомнить: когда-то один наивный маленький мальчик, не будем называть имя, так вот, если этот мальчик хотел чего-то иметь, то бегал по пятам за солидные люди и уговаривал выступить хоть немножко, и его посылали, и он приходил опять, и если не пускали в двери, так он лез в окно, и люди таки выступали, чтобы хоть отвязаться, и скажу вам честно, вот так и закалялась сталь. Но это было так давно, что теперь уже неправда; теперь я никуда ни за кем не бегаю, бегают как раз за мной, если нужно что-то действительно вкусненькое. В конце концов, я же из тех, которых сейчас уже почти, можно сказать, и нету, и именно меня, а не какого-то из этих свеженьких шустряков приглашали аж на Авиньон, чтобы сделать пару шекспировских спектаклей для… т-с-с!.. можете сами догадываться, для кого, а я давал подписку и ничего не скажу, чтобы не надо было опять таскаться по судам; короче говоря, Аркаша давно уже не мальчик, и это известно не только Топтунову; я дал телекс куда надо, и эти дикие люди вообще озверели от восторга. Их Управление Культуры, или Министерство, или как это там называется, сразу ответило: «Да!» — и предложило сто, нет — двести, нет — сколько угодно любых солистов!
Но во всем нужна мера, особенно в новинках, даже перспективных. Я взял одного на пробу…
И уже неделю спустя он летел на Землю.
Скажите, вам не доводилось бывать когда-нибудь в районе Семипалатинска? Зря, зря! Чудный пейзажик, одни сплошные тюльпаны. И на космодроме я тоже был один, как эти цветочки, в смысле — один встречающий, зато приезжих, как в Одессе летом, но даже в Одессе летом нет столько двуногих с планеты… ну, как же ее, а?.. Дархай! Видите?! — вспомнил, так что замолчите свой рот и не смейте больше сказать, что Топтунов уже склеротик… да; ну, один так один; я уболтал сопливого погранца, что меня не надо не пускать на летное поле, встал там и собрался узнать своего артиста сразу, чтобы все было без нервотрепки, потому что люди искусства, вы их не знаете, это очень тонкие люди, и чуть что, так сразу идут нервы; вот помню, когда я работал Ози, так девочка хотела, чтобы я делал то-се, и я таки делал, и Ози хоть сейчас скажет вам, что Аркаша ей друг, хотя она уже даже и не Аркашин уровень.
Но как, нет, скажите, пожалуйста, как я должен был его узнавать, если они все одинаково упакованы? Какие-то жуткие пятнистые балахоны, какие-то значочки, все почти без багажа, зато — строем. Нет, вы только вообразите себе на минуточку: по трапу — строем, с песней!.. О, это уже было зрелище, и я видел его бесплатно, а больше вообще никто! Но я не любовался, потому что надел очки и смотрел по делу; и я все-таки вычислил парнишку, потому что у меня опыт, а еще потому, что на нем, единственном, не было ничего пятнистого, а наоборот — все как на буклете: белые шаровары с красной вышивкой и красное с белым что-то вроде пончо.
Стюард шел за ним, согнувшись в три погибели, и нес рюкзак. Извините, я сказал «рюкзак»? — не слушайте, я ошибся, это был слон, может быть, даже два. Мы втроем еле-еле загрузили этот мешочечек в мой флайер, и потом все равно пришлось потесниться. И я понял, что начинается кошмар, но обрадовался, потому что у меня появилось предчувствие, а предчувствия Топтунова никогда не бывают просто так, это вам может подтвердить вся Пишоновская, которая еще не уехала, а только собирается…
Всю дорогу мальчик молчал, я подумал сначала, что он вообще не умеет разговаривать, но перед самым приземлением он решил-таки сделать большое одолжение и буркнул: «Лон Сарджо». Спасибо, я должен был догадываться, что это его так зовут! Но я не стал обижаться, потому что дебютанты всегда немножечко с придурью и не сразу умеют соображать, что придурь может быть хороша только тогда, когда работает на образ…
В офисе перед ним положили контракт. Можете не сомневаться, что половина моей жизни погасла из-за этих контрактов, и половина моей хворобы тоже только оттуда, потому что очень трудно уговаривать эти тонкие натуры, какие им предлагают прекрасные условия. И что же? Этот пацан подписал все не глядя, и я даже пожалел, что не сообразил подрезать сумму гонорара еще процента на четыре, а потом сказал себе «фу» и больше не думал о гешефтах, потому что грех обижать несмышленышей: они растут, начинают все понимать и очень хорошо помнят, кто их обидел, а кто нет, когда они еще ползали по сцене совсем сырые…
Потом мы обсудили программу выступлений — она была у него с собой, на хорошей бумаге, с цветными иллюстрациями, и с первого взгляда я понял: это именно то, что нужно, и ни о каких четырех процентах в следующем контракте говорить не будем, а максимум полтора, просто чтобы не делать из него исключения.
