Великий Сатанг - Вершинин Лев Рэмович (книги .TXT) 📗
– Привет! — в один голос сказали мы.
Рассмеялись. Помолчали.
– Значит, жив еще… — Катька старалась хмуриться, но это у нее получалось плохо.
– Стараюсь, мэм…
Когда-то именно моя работа стала основным поводом для нашего разрыва. Вернее, для моего бегства. Пятнадцать лет разницы — это я потом уже выдумал, для приятелей, отчаянно мне завидовавших и не умевших понять. Но я-то знал, как Катрин хочет детей, мальчика и девочку, и совсем не желал, чтобы вместо папы ее дети имели пенсию, даже такую, какая положена сиротам инспекторов конторы. Да, если уж начистоту, и о возрасте я думал тоже, хотя девочка кричала, что ей на это плевать. Может, и так. Но я испугался. Мне казалось тогда, что в этом не стыдно оказаться трусом…
Мужская часть обслуги отеля, не скрываясь, пялила глаза на мою спутницу. Как мужик, я понимал парней — больше того, эти взгляды мне когда-то льстили. Зато Катрин нервничала и злилась — сказывалось папочкино воспитание. Никогда не видел ветврача Мак-Келли, но, судя по всему, покойный Айболит держал дочку в ежовых рукавицах…
– Какой этаж, зверька?
– Один-один-один.
Однако! Сто одиннадцатый — это даже круче, чем я думал!
– Ты, гляжу, пошла в гору?..
– Скорее уж за бугор.
– ?! — поперхнулся я, и девчонка стрельнула глазками.
– Нет, Аль, он женатый и набожный. И оч-чень строгий.
– Значит…
– Да, продолжаю ждать принца. Такая вот дура…
И тогда кто-то отчаянно храбрый, изредка просыпающийся в недрах меня, не размышляя и не сомневаясь, ляпнул:
– А как насчет старшего инспектора «Мегапола», мэм?
Я услышал это словно со стороны и перепугался.
Катрин же на мгновение прихмурилась (О Боже! — обомлел я…) и ответила просто и очень серьезно:
– Попробовать можно… Если опять не сбежишь.
И на душе стало легко-легко, и совсем забылись, хотя бы на один вечер, все недоделанные дела…
Лифт выпустил нас на моем, девяносто третьем. И я не хочу вспоминать, кто из нас погасил в номере свет. Мы танцевали под медленный блюз, доносящийся с улицы, танцевали в полутьме, по-скаутски, вполкасания, но постепенно, очень осторожно руки вспоминали, и губы тоже, и душистые Катькины волосы оказывались все ближе, ближе, ближе…
А потом музыка умолкла. И зазвонил телефон. И Катька спокойно вырвала шнур из розетки, а я не стал включать снова, потому что девочка была, как всегда, права.
Да, я, Аллан Майкрофт Холмс, — пес закона.
Но бывают вечера, когда хороший хозяин не станет звать со двора собаку…
Глава 3
…Когда же смрад злобы навеки погубленных душ достигнет престола Твоего, Господи, и, решив всеконечно извести скверну, обнажишь Ты карающий меч, вспомни: и злые, и мерзостные — лишь человеки, не более того, и силой не изничтожить силу, но лишь большую жестокость посеешь, карая без пощады. А потому, Отче, милуя заблудших, не побрезгуй, и снизойди, и в снисхождении своем не испепели, но вразуми даже и наизакоренелых…
Рассказывает Эдуард Генрихович ВЫШКОВСКИЙ. Рантье. 48 лет. Лицо без гражданства
5–6 июля 2215 года по Галактическому исчислению
По средам и пятницам мои вечера принадлежат Розали.
Она приходит где-то около шести, прибирает квартирку, и мы выходим пройтись до ближайшего кафе. Затем возвращаемся и ложимся в постель. А ближе к полуночи, но никогда не позже, я отвожу ее домой. Терпеть не могу похрапывания рядом, когда засыпаю.
Розали — бабенка вполне достойная; конечно, не какая-нибудь Катрин Мак-Келли или еще кто из этих плакатных финтифлюшек, но все при всем, кое-что умеет, хозяйственна, а главное — все еще на что-то надеется и не прерывает традицию встреч дважды в неделю. Ну и отлично: мне, как нормальному мужчине, необходима женщина, а квартире моей — уборка. А что не красавица и при этом занудлива, так с этим приходится мириться: у маленького человека и радости маленькие.
Так что плакат с изображением Катрин Мак-Келли я повесил в сортире, вставив в рот глянцевой сучке пластмассовый пенис — чтоб не щерилась. Розали это пришлось по нраву: она смеется до упаду, сидя в удобствах и любуясь моей придумкой. Смех у нее визгливый, по правде сказать, и здорово меня бесит, поэтому, если конечно, Розали смеется не моей шутке, ее приходится бить. Но она терпит. И вообще, у нее много достоинств, не последнее из которых — приходить вовремя.
Именно благодаря ее своевременному приходу я сумел соблюсти минимум правил приличия и не указал на дверь легавому, который ворвался ко мне, понимаете ли, «побеседовать», даже без ордера. Представляете, ко мне, законопослушному налогоплательщику! Да еще и с идиотскими расспросами о бедных больных людях, которые и так уже достаточно наказаны…
Нет, я человек сдержанный и принял его вполне учтиво; вежливо и взвешенно разъяснил основные принципы деятельности клуба, членом правления которого имею честь являться. Но не больше. С какой, собственно, стати? Тем паче что я очень не люблю таких вот благополучненьких красавчиков, смугленьких, румяненьких, с мужественной проседью на, понимаешь, подбритых височках. Волк позорный! Пронюхал что-то, и роет, и роет… и очень хорошо, и чудненько — пусть себе копает, глядишь, и нарвется на неприятности.
Разумеется, ничего этого я ищейке не высказал.
Я даже попытался разъяснить ему некоторые постулаты нашего мировоззрения; я, как признано всеми, прекрасный агитатор, яркий и убедительный, но ведь ему было скучно — понимаете, я говорил, а ему было скучно! — и он вовсе не считал нужным это скрывать, хотя бы приличия ради. Постоянно перебивал меня дурацкими вопросами, шарил глазами по полкам с книгами, разглядывал оборудование…
Кому может понравиться такое поведение, особенно если гость незваный? Да еще в собственной квартире, арендная плата за которую вносится аккуратно и в срок?
Верно, никому! Вот я и обрадовался, когда позвонила Розали, поскольку мог с полным основанием пожать плечами: сами, мол, видите, инспектор, ко мне дама, так что… И настолько это было кстати, что настроение мое улучшилось, и я даже не стал высказывать Розали претензии за то, что она, невзирая на неоднократные предупреждения, снова надела зеленые трусики, хотя отлично знает, что они мне не нравятся и, более того, не возбуждают…
По чести говоря, подобное спускать на тормозах нельзя; к тому же и гуляш у нее на сей раз пригорел, и смех был как-то особенно скрипуч, но я человек мягкий, непритязательный, и со мной всегда можно поладить. Что Розали? Даже к Единому Галактическому Союзу у меня не было никаких претензий, пока мне не плюнули в лицо!..
И за что?!
Сколько себя помню, я был ничем не хуже других, думается, даже и лучше: прилежно учился, не увиливал от поручений, уважал наставников и, более того, умел организовать и скоординировать работу коллектива. Не такое уж легкое дело, смею вас заверить, но мне это было дано от природы. Недаром же моя фотография с первого класса поселилась на Доске почета, а сразу после выпуска мне дали рекомендации в Административную Академию…
Чуть позже я понял, что умею не только руководить, но и подбирать кадры. Возможно, мои выдвиженцы и не хватали с неба звезды — но для чего? Ведь был я! Сбоев не случалось. Тщательно взвесив и продумав варианты, я вступил в Лигу Умеренных Демократов, без отрыва от основной работы окончил Высшую Школу Космофлота. И все это было правильно и разумно, поскольку темпы реализации моих планов вполне соответствовали уровню моей самодисциплины и природной одаренности…
Розали, однако, ухитрилась все же рассердить меня, дура! Видит же, что я погружен в размышления, так нет же — вместо того, чтобы вести себя тихо, принялась вздыхать, подмахивать задом и даже царапаться. Я приостановился, отвесил ей пощечину, затем спокойно кончил — и, не говоря ни слова, проводил до такси. Пусть поплачет, пусть хорошенько поразмыслит и в следующий раз знает свое место. В любом случае кафе сегодня не предполагалось, и ее следовало отправить домой до десяти, поскольку в одиннадцать в «Одеоне» открывался новый сезон, причем открывался суперхитом, и огромные афиши, расклеенные по всему городу, уже две недели вопили:
