Великий Сатанг - Вершинин Лев Рэмович (книги .TXT) 📗
Эх, какое же это было веселое дельце! Приятно вспомнить… Вчера еще уважаемый и кристально чистый господин Пак Сун Вон был объявлен в розыск, он уже не пытался откупиться, и взвод адвокатов лишь разводил руками; ему оставалось только уходить в схроны на малых планетах, но вот этого мы как раз и не собирались допускать! Арпад дорвался! Он вцепился в след Наставника, как легавая чистых кровей, и моих сил хватало уже только на то, чтобы не отстать — и тогда, когда мы пять дней ползли через раскаленную степь, и после, уже у бункера, когда Арпад подставился под пулеметную очередь, выбрасывая из-под нее меня, неопытного мальчишку…
Его ли вина, что он, нашпигованный свинцом, был спешно отправлен на базу и я, стажер, салажонок, продолжил преследование в одиночку?..
Да, это я, а не он взял Наставника, взял лихо, почти голыми руками, и это я сумел преодолеть соблазн и не расстрелять эту старую суку на месте — и зря, кстати, потому что на космолете его все равно шлепнули при попытке к бегству; а как же? — Наставник чересчур высоко порхал, он слишком многое знал и со слишком многими знался…
И это из меня, а не из Рамоса вовсю лепили в те дни героя, даже сериал сняли (помните? — «Преследование продолжаю», в двадцати сериях, не как-нибудь!), но по сей день только я сам да еще один человек знаем, какую роль сыграл во всей этой героической эпопее и поныне мало кому известный скромняга Аттилио, доверенное лицо Наставника. Тогдашний капореджиме Организации очень хотел стать доном; у него имелись обширные планы, и его крепко волновали кое-какие бумаги, относящиеся лично к нему. Не сразу, но мы нашли общий язык, и мужику, видимо, было весьма приятно хоть раз в жизни, пусть неформально и совсем недолго, а постоять на стороне закона…
Так что в восемнадцатой, кажется, серии, ну, там, где этот, хромой, в кожанке, вдруг ни с того ни с сего кричит: «Будьте вы все прокляты!» — и начинает шпарить по своим с водокачки, это как раз про него, хотя сходства, разумеется, никакого; Аттилио лично настоял на включении данного эпизода в фильм и, по слухам, даже финансировал следующую серию.
Не убежден, что Арпад одобрил бы все это, но переговоры велись в обстановке совершенной секретности… а я по сей день получаю к Пасхе и Рождеству шикарные наборы конфет от неизвестного доброжелателя и очень подозреваю, что сей аноним именуется в миру доном Аттилио эль-Шарафи — владельцем заводов, газет, пароходов, добрым дедушкой и, как общепризнано, глубоко порядочным человеком.
М-да. О нашей конторе любят посудачить и болтают невесть что, да и пресса усердствует вовсю; нельзя сказать, что реклама нам вредит, разумеется, нет; во всяком случае благодаря ей авторитет у ведомства, пожалуй, не ниже, чем у Контрольной Службы, да и с финансированием проблем не возникает, а это тоже совсем не маловажно, и руководство никогда не отказывается дать лишнее интервью насчет того, какие мы грозные и так далее. Но всего-то нас, кадровых, не считая стажеров, на всю Галактику менее трех тысяч, из них инспекторов — сотни две, а стинов и того меньше; впрочем, большего Галактике и не нужно…
Мы справляемся.
И у нас нет оснований стыдиться нашей старой эмблемы: двух глянцево-черных настороженных собачьих ноздрей.
Мы — псы, пусть так. Но наш хозяин — закон.
Из конторы не уходят, даже уйдя в отставку.
Шесть лет назад я в последний раз встретился с Арпадом Рамосом в его уютной квартирке на окраине Административного сектора Порт-Робеспьера. Она походила на рождественскую бонбоньерку: много тюля и плюша, тульские самовары с медалями, слоники на полочке над диваном. И старые, с юности памятные мне фотографии, перечеркнутые траурными ленточками, безнадежно терялись в пучине этого благолепия.
Арпад подливал домашнюю наливочку и без умолку болтал; он был вполне доволен жизнью, толстой и ворчливой женой, делами в лавке, и он совсем не вспоминал былое — словно отрезало прошлое напрочь вместе с половиной легкого и левой рукой по локоть. Да, твердый доходик, плюс пенсия, плюс неплохая, пускай и с запозданием, семья — что еще нужно человеку?
И это был вовсе не Арпад Рамос, а кто-то другой, незнакомый, и мне совсем не о чем было бы говорить с ним, не знай я, попивая сладенькое, что именно этот веселый инвалид, мой друг и первый учитель, неопровержимо виновен в организации и собственноручном и филигранном исполнении десятка чудовищных по зверству убийств — и что с того, что жертвами были боссы Организации, прихлебалы и наследники Наставника?
Они смеялись нам в лицо, потому что у нас не было доказательств. А Рамос откуда-то добыл факты, и он уже не был связан присягой. И мог вести собственную войну.
Покалеченный и отставленный, он все равно остался псом, даже еще более опасным, чем был, ибо рука хозяина уже не удерживала свору. А это недопустимо, и никакое понимание не может оправдать озверевшего волкодава…
Все, что я смог сделать для него, — это рассказать обо всем, что было известно пока еще только мне… и уйти. Когда я уже стоял у порога, он сказал мне: «Алька, скажи ребятам…» — но продолжать не стал и только поглядел мне в глаза тем самым пронзительным взглядом, что доныне сбрасывает меня с кровати, сводя глотку ночным криком.
Никогда не забуду, как выла на церемонии вдова Арпада и как толстуха плевала мне в лицо, а комиссар пытался оттащить ее, но никак не мог справиться…
Вот почему к своим тридцати восьми я верю только себе и закону. Вера во все остальное обошлась мне слишком дорого…
Тут, однако, пневмопочта, причмокнув, выдала опечатанную капсулу, и размышления, как равно и сантименты, пришлось похерить. В совсем тоненькой папке ютился одинокий, напечатанный через полтора интервала листок машинописи, озаглавленный «ПЛОДЫ ЛА». Судя по всему, в верхах дело и впрямь определили как наиважнейшее. Я, например, за двадцать лет работы на контору всего лишь второй раз держал в руках вот такой, именно бумажный и, естественно, в одном экземпляре существующий листочек. Даже оперативку по началу охоты за Наставником, помнится, сбрасывали по внутренней компьютерной сети.
И в то же время такой режим секретности на первый, да и на второй взгляд не подкреплялся ничем. В самом деле, исключая совсем немного третьестепенной информации, текст сообщал буквально следующее, по пунктам:
Первое. В обеих великих державах, а также и на периферии отмечен поступательный рост числа инцидентов, связанных с индивидуальными вспышками социальной агрессивности. Зафиксированы случаи сумасшествия, неспровоцированных актов насилия, а также и самоубийств.
Второе. Практически все задержанные и изолированные по факту непредсказуемой агрессивности, вне зависимости от гражданства и других социально-этнических признаков, являются действительными членами кружков и секций различных видов рукопашного боя с применением холодного оружия и без применения такового.
Третье. Более девяноста пяти процентов вышеохарактеризованных лиц в то или иное время посещали также и семинары по изучению основ современной дархайской философии (так называемых идей квэхва) — тут, к сожалению, пояснений не следовало.
Четвертое. Безусловным фактом является то, что все вышеохарактеризованные лица, как правило, носят на шее украшения (амулеты?) в виде стилизованных плодов дархайского дерева ла.
Пятое. Плод ла представляет собой необходимое сырье для изготовления ряда тонизирующих напитков, косметических изделий «от кутюр», а также довольно сильных психотропных препаратов, не дающих, однако, эффекта привыкания…
Опять же, м-да. Пятый пункт меня убил. При чем тут, пардон, плоды ла? Они, как всем известно, съедобны, больше того — довольно вкусны, ну и что? Я тут же, на месте, провел следственный эксперимент и в очередной раз убедился, что логика старшего инспектора Холмса безупречна…
Когда вазочка с ломтиками ла в сахаре опустела, за окном уже вполне рассвело, а некоторые вопросы более или менее сформировались. Ну, не то чтобы совсем уж, но — в основном. В целом, как сказал бы шеф.
