Без вести пропавший. Попаданец во времена Великой Отечественной войны - Корчевский Юрий Григорьевич
Немцы стреляющие орудия засекли, танки открыли ответный огонь. Пехота попробовала обойти батарею стороной. Но крупнокалиберный ДШК пресек это намерение. Его пули с легкостью дырявили грузовики и бронетранспортеры. Разрывы танковых снарядов все плотнее, ближе к пушкам. Два снаряда почти одновременно ударили в брустверы по сторонам капонира. Михаил в это время показался изо рва с патроном в руках. Один из осколков ударил в сам снаряд, отрикошетил. Удар был резкий и сильный, Михаил выпустил патрон из рук. Еще два взрыва громыхнули немного в стороне. Михаил упал в ров со снарядами, спасаясь от обстрела. Пушки не стреляли. Раздалось еще несколько взрывов, и все смолкло. Над позициями батареи повисло облако пыли, которая лезет в нос, в рот. Михаил чихнул, откашлялся. Подхватив оброненный снаряд и пригнувшись, поспешил к пушке. Тяжелый, гад, около пуда!..
Зенитка цела, внешних повреждений Прилучный не увидел. Зато расчет мертв. Михаил с трудом опознавал обезображенные тела. На месте наводчика убитый заряжающий упал лицом на прицел. Еще двое зенитчиков лежат у поднятых колес пушки, спины изодраны осколками, кровавое месиво. Михаила замутило, едва не стошнило. Он закричал:
– Санитара сюда! Эй!
Никто не откликнулся. Он приподнялся над бруствером. У второго орудия никакого шевеления. У самого в ухе шум. Подумалось: контузия? Повернулся к дороге, а в сторону батареи два танка ползут.
Михаил вбросил в казенник снаряд, затвор закрылся. Поднатужился, снял с сидения наводчика убитого ефрейтора, уложил у стенки. Сам занял его место у пушки. В прицеле танк совсем рядом, видны поблескивающие траки. Михаил подвел угольник прицельной марки в лоб, нажал спуск. Бах! Выстрел оглушил. Не глядя, попал или не попал, Михаил побежал к ровику с боеукладкой. У капонира рвануло. Ничего, жив пока и пушка цела, еще повоюем!
Пригнувшись, он пошел со снарядом к пушке. Забежал в капонир, вбросил в казенник снаряд и замер. Из пробитого осколками накатника тонкой струйкой стекал на землю стеол – жидкое техническое масло. Все, пушка стрелять не может. Посмотрел за бруствер: второй танк уже в сотне метров.
Пушка вышла из строя, надо спасаться самому! Пригнулся, выскочил из капонира, тут же упал, пополз к близким деревьям. Ели небольшие, но пушистые, укроют от наблюдения. Уже заполз, замер. А вдруг на позициях кто-нибудь живой остался? Ранен или контужен? Михаил отбежал немного, залег. Из-за пышной хвои ничего не видно. Осмотревшись, он перебежал к дубу, взобрался на ветки. Батарея почти вся видна. Танк добрался до позиции зенитчиков, стал утюжить капониры с пушками и телами батарейцев. Тяжело было видеть, как танк обрушивает стенки капонира, хороня мертвые тела. И сделать ничего нельзя. Была бы граната, подполз бы и подорвал. Так ни у одного зенитчика Михаил гранат не видел никогда, как и гранатных сумок. Это привилегия пехоты.
Танк раскатал позиции батареи, развернулся и уехал. Михаил слез с дерева, вернулся на позиции. Пушки ремонту не подлежат, кое-где из-под земли видны раздавленные части человеческих тел…
Еще утром все были живы, курили, разговаривали, смеялись. А сейчас из всей батареи один он остался. Как так? Судьба!..
Михаил постепенно привыкал к страшной реальности войны. То, что раньше стало бы шоком, теперь становилось обыденностью. Он огляделся, определился, где запад, где восток… Впрочем, можно и без этого, надо лишь двигаться параллельно дороге, откуда ветер доносит шум моторов, едкий бензиновый выхлоп.
Выглянул из-за деревьев и поразился. Нескончаемой чередой в два ряда, занимая всю дорогу, идет техника. Грузовики, танки, бронетранспортеры, тягачи с пушками, мотоциклы с колясками, один автобус зеленого цвета и с красным крестом сбоку, санитарный. Стремительно промчались над колонной два мессершмитта. Зачем-то Михаил начал считать технику: сколько танков, тягачей, прочего… Но вскоре понял, что это бесполезно, мысленно махнул рукой. Ладно! Надо пробиваться к своим, задача ясная, а все прочее вытекает из нее.
Дорога шла на северо-восток, к Минску. Лишь бы попасть к своим. Не успел Прилучный пройти сотни метров, как наткнулся на знакомый грузовик батареи. Шофер… черт, забыл, как звать, лицо помнится хорошо, а фамилия – нет.
– Эй! – окликнул Михаил.
Тишина. Потрогал капот – холодный. Стало быть, не меньше трех-четырех часов стоит. А где же шофер? Все же вдвоем выбираться сподручнее.
Еще постоял, покричал, но нет, бесполезно. Вздохнул. Водить машину в училище обучали, но куда ехать, если на дороге нескончаемым потоком немцы?.. А проселочные дороги он не знал, и карты не было. Обыскал всю машину. Под сиденьем нашел банку рыбных консервов. Килька в томатном соусе. Больше ничего, ни хлеба, ни сухарей… Но ладно, что есть, то и будем есть. Ножа нет, ложки-вилки тоже, нашел отвертку, кое-как банку вскрыл, жадно ел прямо пальцами, языком осторожно постарался вылизать весь пряный, чертовски вкусный соус… Обед не ахти какой, но лучше, чем ничего. Конечно, пить захочется, однако Михаил, деревенский житель, рассчитывал найти в лесу родники с чистой водой.
Почувствовав некоторый подъем сил, парень направился по грунтовке. Она шла на север, но почти по пути. Постепенно шум от Минского шляха стих, отдалился на несколько километров.
Вскоре показалась деревня. Постоял Прилучный на опушке леса, понаблюдал. Деревня, или вёска по-белорусски, невелика: одна улица, десятка три изб. Машин или мотоциклов нет, что позволило надеяться, что немцы сюда не добрались. Ну да, рвутся по шоссе к Барановичам. Михаил держал направление на Слоним, не зная, что он уже занят второй танковой группой Гудериана. И сейчас ему следовало идти не на северо-восток, а строго на восток, где немцев еще не было. Эх, знать бы, где упасть, соломки бы постелил.
Проверил, есть ли патроны в магазине карабина, дозарядил два патрона из подсумка. Деревню можно было обойти, но хотелось узнать, что слышно о немцах, где они? И если сильно повезет, то можно разжиться харчами. Из одной избы вышел дед, прошел на огород. Момент удобный. Пригнувшись, Михаил перебежал к задам деревни. Огороды без изгородей, подобрался к селянину близко.
– Эй, товарищ! – окликнул Михаил.
Дед вскинул голову, подслеповато прищурился.
– Кто здесь?
– Боец Красной армии. Немцы в деревне есть?
– Да нету пока. Не до нас им, вон, по шляху идут.
– А что слышно? Радио в деревне есть?
– Тарелка в избе есть, да второй день как молчит. И у всех так… Наверное, линия повреждена. А зять вчера в Пружаны ездил, так там уже германцы.
Как обухом по голове! Михаил не смог скрыть неприятного изумления. До Пружан километров тридцать на север… А дед добавил обуха:
– Зять говорит, что и Слоним германцы взяли… Но может, врут люди.
– Разберемся… Слушай, отец, покушать найдется что-нибудь? И воды попить!
– А где же твоя часть? Сбежал?
– Ну, скажешь тоже! Разбили нашу батарею, танками подавили. Но мы дрались как надо, немчуры не меньше сотни положили! Другое дело, что их больше было… Теперь вот к своим пробираюсь.
– Это хорошо, что в форме и ружье не бросил. Не струсил, стало быть. Ты погоди тут, только присядь, чтобы видно поменьше было. А я тормозок соберу.
Дед ушел в избу. Михаил уселся за колодцем. Из-за сруба видно хорошо, а он укрыт. Дед вскоре вышел, вынес в лыковом лукошке краюху от круглого деревенского хлеба, несколько яичек, пару луковиц, небольшой кусок соленого сала. В руке нес большую кружку с водой.
– Извиняй, больше немае. Фляжку давай, налью…
– Не надо, отец, спасибо. Пить сейчас хочу. А так сам я деревенский, в лесу найду где напиться.
– Ну, добре.
Холодная колодезная вода была восхитительна. Михаил махом выдул всю кружку, вытер губы рукавом:
– Спасибо!
– Бывай здоров! Заходи после войны.
Михаил грустно рассмеялся, махнул рукой и пошел. В лесу поел, оставил на вечер небольшой кусок сала и хлеба, завернул их в чистый носовой платок, определил за пазуху. Нести легкий туесок неудобно, руку занимает. И снова в путь. Без труда нашел ручей, напился из него, наполнил флягу на поясе. Подумалось – эх, забыл спросить название деревни… Впрочем, лучше ориентироваться по городам. Он хоть немного представляет, где они.
