Клинки и карабины (СИ) - Манасыпов Дмитрий Юрьевич (серия книг .txt) 📗
– Вадим! – Сашка оказался рядом, вцепился в него. – Я не знал, я тут… а тут…
– Тихо!
Вадим отлепил его, скинул руки. От влаги кровь снова побежала, теплая и мерзкая. Этот еще орет, да если бы не…
Сука, какой же он сам даун! Вадим смотрел на трясущегося сводного брата, желая ударить. То ли его, то ли себя, убиться головой об стену. Эх и дурак.
– Иди сюда.
Сашка смотрел недоверчиво. Вадим, елозя мокрыми джинсами по воде, подвинулся, обхватил рукой, уткнулся в грязные волосы, пахнущие потом и пылью. Выдохнул, чувствуя, как задрожали плечи ни в чем не виноватого пацана.
– Все хорошо, Санек, выберемся. Эта еще где…
– Вадим!
Грустноглазая вылетела из оседающего пара. Левая сторона лица разодрана, олимпийка в клочья.
– Там Склизкий. – Она моргнула. – Я не смогла задержать. Надо бежать, а как?
Вадим задрал голову. Твою мать, как в любимых батиных тупых боевиках, как… через вентиляционный короб. Ему бы только пролезть в него.
Они смогли сломать едва держащуюся решетку. Вадим закинул Сашку, помог девчонке и подпрыгнул сам, чувствуя, как ее тонкие и сильные пальцы вцепились в него сильно, не разжать, потянули наверх.
Оставшаяся створка влетела внутрь. Мелькнул сутулый и узкий, странно изломанный и с чем-то явно лишним. Но рассмотреть не вышло. Вадим едва успел втянуться в воняющую кислым жестянку, как на бортике от решетки появились шевелящиеся в разные стороны паучьи пальцы. Двадцать штук.
Вытянутая лобастая башка появилась следом, цокая чересчур выдающимися зубам. Чок-чок-чок, как щелкают пальцы танцора фламенко, чок-чок-чок, как трясется пластиковый череп игрового автомата «Старое кладбище».
Сашка, лезущий первым, сдирал всю ржавчину с паутиной, но оставшаяся мягко лезла в глаза, нос со ртом, по волосам, щекотно и скользко, пробежалась какая-то насекомая дрянь. Еще одна скользнула за воротник, остро и колко рванув дальше.
Сзади, мягко и… склизко, цепляясь всеми своими руками в швы и выступы, молча и лишь изредка блестя головой от прорывающегося света, к нему торопился Склизкий.
Чок-чок-чок.
Когда Сашка застрял, упершись в сломанный, сложившийся гармошкой, кусок, Вадим зашарил, ища ствол. Замер, покалываемый мурашками от страха, что потерял. Но металл нашелся, съехав набок.
Выбраться они бы не смогли. Решетка, смотрящая вниз, оказалась между ним и девчонкой. Да и держалась крепко, болты виднелись кончиками, даже не ржавые. Не выбьешь локтем или рукой.
Стрелять в жестяном коробе глупо. Но деваться было некуда, Вадим выбрал спуск, надеясь на что-то. Звук шарахнул по перепонкам, грустноглазая вскрикнула, сам Вадим зашипел, мотнул головой. Шарахнул подряд, выпуская все оставшееся. Слышал, по-настоящему, как пластик ударяет в вязкое и сочно чпокает. Надеялся, ждал, как дым разбежится и…
Чок-чок-чок… хе-хе…
Лошадиный оскал из торчащих вперед сантиметровых гнилых зубов. Блестящая от слизи морда, где человеческого только глаза. Лоб, утекающий вверх и назад, как у Чужого. Черные синячищи от попадания, растекающиеся и пропадающие.
Чок-чок-чок…
Жесть лопнула, пробитая снизу, Склизкий, раззявив пасть, заорал. А из него, проткнув подмышку, грудь и шею, выскочив и войдя наполовину в короб, торчал пожарный багор.
Тварь вопила и брызгалась черно-блестящим. Грустноглазая шумно дышала, а Сашка молчал.
– От решетки! – крикнула снизу Жанка.
И начала рубить ее топором. Господи благослови Совок и его правила по пожарной безопасности.
Они вывалились по одному, крутя головами и не веря. Жанка, прислонившаяся к стене, глядела на них очень зло. Красный, как новенький, пожарный щит смотрелся на серо-грязно-зеленом просто ужасно.
– О, нашелся. Поздравляю, чо. – Жанка шарила в карманах, сопела и смотрела уже волком. – Погуляли в заброшке, блядь.
– На. – Вадим отыскал две целых сигареты в пачке. Сам не курил, но таскал, понтовался порой. – Жига есть?
– Угу. – Жанка достала «крикет» и они закурили. Вадим даже не кашлял.
– Это что? – он кивнул на редкостную хрень, виднеющуюся за углом, поблескивающим планом пожарного выхода.
– Типа сюда твой братишка должен был дойти. – Жанка скурила сигу в несколько жадных затяжек и взялась за сломанные, отыскав в пачке подлиннее. – Лифты и лестница наверх. Выход, блядь.
– И что не так?
– А ты глянь.
Сашка уже смотрел. Держался за стенку и застыл, как врос в ее крошащуюся кромку. Вадим, слушая ноющую коленку, гудящую голову, трещащую спину и вообще, подошел к нему.
Лифты закрывали кованые чугунные копья, оплетенные бронзовой лозой. Вместо винограда там поблескивали кричащие лица с черепами. Но это ладно… Вадим только сейчас понял, как сильно ему хочется попасть в церковь. Похрен, какую, лишь бы оказаться там и перекреститься, заходя. Все же просто.
Демоны есть. Раз так, то есть и Господь Бог. Все очень просто.
Лестницы не было. Вместо нее, упруго подрагивая, от потолка и до пола, поблескивая тягучими нитями, медленно лопающимися и рассыпающимися на плавные капли, стекающие по кораллово-коричневым лепесткам, в глубине светлеющим розовым нераскрывшимся бутоном, набухала проступающими сосудами…
– Да ну меня нахер! – Вадим сглотнул. – Чего за бред?!
– Хорошо, хоть не вагина дентата, а обычная. – буркнула Жанка, – А то вообще…
– Чего?
– Ну… – Жанка сплюнула. – Первое понятно, надеюсь? Дентата – это про зубы. Прочитала как-то в хорошей книжке. Вот вам и выход. Дурость какая-то сумасшедшая.
– Это символ. – Грустноглазая, смахнув грязь, отыскала стул и села, развернув тот задом-наперед и положив руки на спинку. – Как второе рождение, только наоборот.
Вадим посмотрел на нее, глянул на подрагивающее розово-коричнево-красное, снова обернулся к девчонке.
– У тебя олимпийка заросла.
– Да? – Та покрутила недавно разодранный рукав. – Это хорошо?
– Наверняка. – Вадим повернулся полностью, прикрыв Сашку. – А щека разошлась.
– Да ну? – удивилась грустноглазая и пощупала щеку. – Верно, вот незадача.
Жанка скрипнула зубами, разгрызая фильтр сигареты и вжалась в пожарный щит.
Грустноглазая ногтями, на глазах темнеющими и растущими, подцепила длинную трещину, рванула, хлюпая липко отдирающейся кожей и сняла лицо. Не вставая со стула, потекла, меняясь.
Острые вытянутые глаза. Птичий тонкий нос. Черные брови вразлет. Красная и гладкая, как латекс, кожа, ничего не скрывающая, длинные ноги, отрастившие когтистые трехпалые лапы. Вороная блестящая грива, разметавшаяся по плечам и полной груди. Белые гладкие рога.
– Было интересно. – сказала хозяйка бывшего больничного подземелья. – Не скучно. Заводно. Вадим, у тебя встал, как посмотрю?
– Сука-а-а… – протянула Жанка. – Ты ж…
Хозяйка приложила палец к губам.
– Тс-с-с, тут же почти ребенок. А еще думаете потом, как да за что на нас такое? Хорошо… А, да! Ваше время почти вышло, но вы еще не в курсе.
Щелкнула пальцами.
– Главный выход!
Стены набухли багровыми пузырями. Блестящие нитки поползли от них затягивая серо-грязно-зеленое переливами красного. Капли, срывающиеся вниз, разлетались алыми снежинками и, истончаясь, падали вниз ржаво-коричневыми ломкими хлопьями.
Где-то вдалеке, услышанные всеми, мягко зашуршали приближающиеся шаги.
– Выбор простой. – Хозяйка улыбнулась, проведя раздвоенным языком по мелким острым зубам. – Вон туда, в твою вагину без дентаты, может залезть кто-то один. Вы, мясо, нужны моему лабиринту, ваша плоть, кости и кровь. Кровь в особенности, и сейчас ее у вас станут забирать. Думайте.
Жанка не думала. Выхватила из кармана где-то подобранную отвертку, целясь Вадима в горло. Тот успел подставить руку, скрежетнуло, Вадим ударил правой в ответ. Жанка ушла вбок, перехватила отвертку и всадила куда смогла – в печень.
Вадим охнул, но дотянулся, зацепил в голову, бросив Жанку в стену. Та приложилась больно, до кругов в глазах, а крутой чернявый парняга, так глянувшийся ей недавно, оказался совсем рядом. Влепил колено в живот, выбивая дух, добавил еще, заставив сложиться и упасть. А потом его руки легли на макушку и подбородок. Жанка услышала, как трещит ее шея.
