Модератор реальности - Абакумов Игорь (читаемые книги читать TXT) 📗
Но если у большинства наступило некоторое расслабление, то у двоих из всей команды напряжение только выросло. Базов встречал нервным взглядом каждое появление Славки из подвала и тем же взглядом провожал его до машины. На то, как Крот несет стекло, он смотреть не мог.
Слава казался сосредоточенным до невозможности. Для него перестали существовать шум молодой листвы, щебет птиц, солнечный свет. Он слышал только биение своего сердца и шаги Тута, своего напарника. Он видел лишь его спину и стеклянный лист. Из всех чувств и ощущений осталось только ожидание.
И именно это ожидание взорвалось в мозгу яркой болезненной вспышкой. Случилось то же самое, что и тогда, то есть потом, в две тысячи десятом, – Слава отчетливо увидел то, что должно произойти через мгновение. И отвел глаза. И встретился взглядом с резко развернувшимся Димоном.
Он увидел. Он тоже увидел.
А в мозгу рванула еще одна граната. Слава ослеп на какие-то сто-двести лет, а когда зрение вернулось, ему показалось, что воздух вокруг превратился в стекло и он в этом стекле замурован, как ископаемый инсект в янтаре. И только глаза жили и двигались. Он видел немо раскрытые рты двоих соратников, поднимающихся из подвала, подогнувшиеся и застывшие ноги начхоза, замершего над одуванчиком шмеля. Из всего окружающего нормально двигались только глаза Базова, но и в этом движении сквозило что-то неестественное. Стекло, стеклянный воздух явно мешал, и Слава почти в деталях видел, как от неимоверных усилий лопаются мельчайшие сосуды, и Димкины глаза наливаются черной и густой кровью.
Лицо замка? медленно искажала гримаса напряженной боли, и так же напряженно и медленно поднималась его рука, палец которой пытался указать на что-то, находящееся сейчас чуть выше Славкиного уха.
Преодолевая сопротивление коллоидного воздуха и будто замороженных мышц, буквально слыша скрип собственных шейных позвонков, Кротков повернул голову и увидел медленно оседающую на него кромку расколовшегося пополам стекольного листа. Его большая часть осталась в Славиных руках и заваливалась в сторону, а меньшая, потеряв опору, явно жаждала найти ее на Славиной шее.
Ба! А программа-то все-таки сработала. Сработала! Слава рассматривал падающую на шею гильотину скорее с интересом, чем со страхом. Скорость мышления возросла многократно, да и двигался Кротков теперь явно быстрее остальных присутствующих. С трудом, но двигался.
Траекторию падения стекла и собственное положение он оценил почти мгновенно. Если остаться на месте, то острый край пройдется по шее, сделав глубокий разрез, явно с летальными последствиями, надо признать. Очень некстати вспомнилось ровно разваливающееся под топором мороженое мясо, которое ему как-то довелось рубить в наряде по кухне. Отбросив ненужные сейчас ассоциации, Слава первым делом разжал пальцы, толкнул в сторону свою половинку бывшего стекла и начал распрямляться, уходя с линии падения половины, все еще зажатой одним концом в руках Тута. Суставы и мышцы яростно сопротивлялись непривычной для себя скорости движения, у них явно отсутствовал инстинкт самосохранения.
Эта борьба с собственным телом длилась несколько долгих часов и привела к ничейному результату. Слава увел из-под удара голову, отодвинул плечо и почти наполовину выпрямился, когда стеклянная кромка ледяным лезвием дотронулась до кожи и повела по шее ровную борозду…
С сиплым вздохом время снова рванулось вперед, и резко отпущенный с тормозов мир чуть не потерял равновесие. Но удержался. А вот Слава упал, и одновременно в его мозг ворвались звуки разбившегося об асфальт стекла, сдавленного крика свидетелей происшествия и жужжание продолжившего прерванный полет шмеля. Шею, ключицу и грудь под распоротым ха-бэ обдало кипятком, в перенапряженные мышцы хлынул поток расплавленного олова, глаза затянуло красной пленкой, и Крот отключился от происходящего.
– Быстро в санчасть его!
Димон своим криком привел в чувство застывших на пороге подвала курсантов и первым бросился к своему комоду, вокруг которого уже начала расползаться небольшая темная лужица. Мышцы у него болели невероятно, но он быстро справился с болью и, нащупав на неповрежденной стороне Славкиной шеи пульс, помог Кроту подняться.
– Жив. Под руки его и – бегом! Бегом!!!
Поставленный на ноги и слегка очнувшийся Слава зажал рукой обильно кровоточащую рану на шее и, подхваченный с двух сторон под локти, был направлен в сторону училищного медблока.
Секунд на десять над пятачком между машиной и подвалом повисло молчание. Его нарушили два штрафника, все это время державшие в руках только что полученное из кузова стекло. Они переглянулись и, не сговариваясь словесно, дружно отбросили в сторону прозрачный лист. На разрубивший тишину звон наложился пронзительный визг застывшего на полусогнутых ногах прапорщика Пылыпко:
– Вы шо, охренели?!! Да вы знаете, скока это стоит?! Да я вас!.. Быстро за рабо…
Он не закончил, поскольку его челюсть неожиданно вступила в неуставные взаимоотношения с кулаком резко развернувшегося старшего сержанта Базова.
Ни проснувшись утром, ни даже придя на работу, Татьяна так и не обратила внимания на первые признаки зародившегося кожного панариция на большом и указательном пальцах правой руки. Старшину она еще помнила, а вот про розу успела благополучно забыть.
Пульсирующая иногда боль не претендовала еще на вселенские масштабы, и медсестра даже не замечала, что время от времени машинально почесывает зудящие пальцы. Да и внешних признаков пока не заметно – пальцы распрямлялись, покраснение еще не наметилось, припухлость не наблюдалась. Не говоря уж о некрозе клетчатки и ее гнойном расплавлении.
Если б не такое количество работы, может, она бы и прислушалась к своим ощущениям. И ни в коем случае не пошла бы на службу. Потому как эта гадость, к сожалению, заразна с первых же часов своего существования. И работать с младенцами в таком состоянии решительно противопоказано.
Правда, за последние три дня родился только один. Сегодня утром. И надо быстренько пойти и обработать ему пуповинку. А потом уж и остальными делами заниматься…
Сукровицу на пальцах она заметила, только когда вышла из детского, и в очередной раз почесала пальцы друг о дружку. И испугалась. Господи, только бы он не заразился! Это будет не просто потеря работы, это будет гораздо хуже.
Страх не отпускал ее всю смену, хотя остаток дня она и работала в напальчниках. Только бы не заразился, только бы никто не обратил внимания на ее пальцы. А уж до следующей смены она избавится от этой гадости. Сама…
Капитан медицинской службы Алексей Форкин слыл хирургом боевым. В самом прямом смысле этого слова. Три года отдачи неизвестно кем занятого интернационального долга прибавили к его стажу девять лет, к взглядам на жизнь – здорового цинизма, к опыту – эквивалент двадцатилетней службы в обычном госпитале, а к каждому смоляно-черному волоску – по одному седому.
Работа в санчасти военного училища, ранее вполне желанная, теперь казалась ему скучной и занудной. Не радовала даже перспектива выбиться в начальники, занять полковничью должность и дослуживать несколько оставшихся до немаленькой льготной пенсии лет в тишине и покое. А потому он активно готовился к поступлению в ординатуру Ленинградской академии, в связи с чем упорно не желал пускать здесь, в Киеве, никаких корней. И на дежурства в праздники и выходные соглашался без скрипа. За что и был любим всем личным составом медсанчасти.
Двое из троих ввалившихся в дверь курсантов, те, что по бокам, сказать ничего не могли. Только рты разинули. Думается, их сильно удивила смена выражения лица капитана Форкина с лениво-скучающего на радостно-возбужденное при их появлении. Впрочем, Форкину и не надо, чтобы они начали разговаривать, ему и так все стало ясно с первого же взгляда. Дело! Наконец-то появилось реальное дело. Есть Бог на свете, определенно есть, что бы там ни талдычил замполит.
