Звено цепи (СИ) - Гуминенко Маргарита Владимировна "Киппари" (бесплатные полные книги TXT) 📗

Проходя по Невскому, юная и прекрасная Ольга остановилась у Екатерининского садика, чтобы понаблюдать за уличными художниками, и познакомилась с одним из них. Он написал её портрет, кстати, очень неплохой. Ольга влюбилась, и в собственный портрет, и в художника. Они встречались ещё и ещё, много говорили, Ольга пыталась в своём "салоне" заинтересовать людей его работами, даже устроила ему небольшую выставку… Однажды она заявилась к мужу в офис и скромно сообщила, что уходит от него, к другому, бедному, одинокому, талантливому и обладающему рядом достоинств, которыми по мнению Ольги, Марк не только не обладал, а скорее всего, даже не подозревал об их существовании.

Реакция Лисовского показалась ей странной. Он сказал: "Иди". Просто "Иди" — и всё. А после того, как у неё хватило ума убраться с глаз, разгромил собственный кабинет, оставив "в живых" только ноутбук. В нём хранилась важная деловая информация, а Марк никогда не терял голову до такой степени, чтобы не сообразить, что некоторые вещи потом будет очень трудно восстанавливать. Он успокоился и понадеялся, что со временем Ольга одумается.

Она не одумалась. Через пару недель она позвонила, и сказала, что подала на развод.

— Не волнуйся, нам от тебя ничего не надо, — добавила она при этом.

Марк оставил ей квартиру на Невском и приличную сумму денег, которые Ольга безропотно взяла. Но ещё через пару месяцев она снова позвонила и стала просить, чтобы он помог ей продать жильё.

— Санечке трудно жить в центре, — пожаловалась она. — Нет вдохновения, он не может сосредоточиться. Здесь душно, пыльно, постоянный шум. Мы уже присмотрели симпатичную квартирку-студию в одном уютненьком квартале на окраине…

Лисовской дал ей телефон хорошего агента, но сам квартиру выкупать не стал. По его мнению, это было уже слишком. Ещё через полгода Ольга позвонила снова.

— Мне обязательно надо с тобой увидеться!

Голос у неё был встревоженный и Марк сдался, назначив встречу в одном из уличных кафе на Малой Конюшенной. Ольга изменилась и первые несколько минут Марк гадал, та ли перед ним женщина. Она то и дело хихикала, кокетничала, и вместо яркой звезды походила на потасканную школьницу. Вместо причёски у неё были какие-то дурацкие косички, а оделась она в кофточку "в народном стиле", которая, по мнению Марка, ей совершенно не шла.

— Понимаешь, ты единственный человек, к кому я могу обратиться…

Дальше следовал длинный рассказ о том, что у её гениального мужа открылась какая-то неожиданная, неведомая, но скорее всего наследственная болезнь. Ему необходимо дорогостоящее лечение в Европе, а у них на это не хватает средств. Постепенно Марк выяснил, что они с муженьком уже потратили деньги, которые ей оставил Лис, а заодно и разницу от продажи дорогой и покупки дешёвой квартиры — на творческую поездку по заграницам, потому что "Санечка… он такой талантливый, и такой ранимый", что ему для вдохновения нужны новые впечатления. Марк повёл себя неожиданно жёстко: оборвал её поток красноречия, бросил на стол деньги за кофе и ушёл, не попрощавшись. На следующий день она явилась к нему в офис и принялась слёзно умолять. Санечка ведь был её любимым мужем, а он так страдал, а Марку ведь ничего не стоило оплатить его лечение! Ольга так убивалась, так кляла себя, так призывала к милосердию и состраданию, что Марк не выдержал. Он дал ей денег. Но на этот раз нанял частного детектива и велел проследить, что эта парочка будет делать.

Они действительно уехали в Европу… и промотали там всё, что получили, путешествуя по Италии, посетили Рим, Венецию, Неаполь…

Когда через несколько месяцев Ольга снова позвонила, Марк неожиданно отметил про себя, что сердце его не подпрыгнуло при звуке её голоса, не забилось сильнее, и вообще, как-то он себя подозрительно спокойно чувствовал. Аж до безмятежности.

Больше он не давал им денег. Ольга этого не простила и везде, где только могла, жаловалась на то, какой это "бездушный, чёрствый и жестокий человек". Марк не прислушивался, ему было всё равно. Но однажды он узнал, что Ольга родила дочь…

С тех пор прошло ещё несколько лет. Ольга со своим Санечкой, так и не умершим от "таинственной" болезни, по-прежнему жила в квартире-студии на окраине, присылала Марку счета за услуги ЖКХ, распускала о нём слухи, искала для мужа "творческое вдохновение", и позволяла "бывшему" видеться со своей девочкой, которую практически содержал Лисовской. Юная Дашенька большую часть времени проводила в дорогом интернате и дядю Марка видела в три раза чаще, чем родителей. Его это вполне устраивало. Он привязался к девочке и ради неё терпел скандалы, которые время от времени устраивала ему Ольга, из-за того, что он "не помогает Санечке устраивать выставки", "не даёт денег ему на лечение", и вообще, "не понимает людей искусства". Марк научился все эти её высказывания игнорировать и даже не пугался, когда она грозилась не давать ему видеться с её дочерью. Всё равно приходил момент платить по счетам — и Ольга неизменно делала вид, что никакого скандала не было. Так они и жили: каждый занимался своими проблемами.

До тех пор, пока однажды Марк Лисовской не оказался перед дверью 22-й комнаты на базе отдыха под Зеленогорском…

Глава вторая. Проблема

Он сидел на стуле рядом со входом. Как вошёл — так на него и опустился, не сделав и шагу. И крутил в пальцах едва початую сигарету, ни на кого не глядя и странно покачиваясь, словно его мучила внутренняя боль. Потом мельком увидел сигарету в собственных пальцах, смял и огляделся, ища, куда её кинуть. Инга молча поставила рядом с ним, на тумбочку, пепельницу.

— Спасибо, — сказал он, выбросив рассыпавшийся окурок — и это было первое слово за последние пять минут. — Я не знаю, что мне делать.

Сокольский молча наблюдал за тем, как Марк Лисовской дрожащими пальцами вынимает из пачки ещё одну сигарету и снова закуривает.

— Не знаю, что делать! Не знаю!

— Вы обращались в полицию? — спросил Сокольский, поняв, что теперь уже этот человек с рассеянным взглядом выпуклых, красных от недосыпа глаз, в чёрном пальто и блестящих ботинках, готов к разговору.

— А толку?! — бросил тот резко, и отчаянно затянулся, так что Инге показалось, что он сейчас непременно закашляется. Но этого не случилось. — Что я скажу полиции? Что у одной женщины, которая мне уже давно не жена, кто-то похитил дочь, которая лично мне скорее всего никем не приходится? Они позвонят Ольге, а та скажет: "Нет-нет, ничего подобного! С чего вы взяли?" Для всех я никакого отношения к этому ребёнку не имею. — Он стукнул себя кулаком в грудь, при этом снова смял сигарету, выбросил и достал из пачки следующую.

— А вы имеете?

— Имею! — Он высказал это так резко, что Сокольский выпрямился, чем заставил гостя сбавить тон. — Простите. Имею, потому что пока она с этим… козлом… талантливым… пока они развлекались, я растил эту девочку! Жаль, не подумал оформить на себя опекунство. — Он всё-таки раскурил очередную сигарету и теперь нервно затягивался, словно боялся, что не успеет накуриться перед казнью. — Формально Ольгу не за что лишать родительских прав, иначе я бы это непременно сделал!

Инга уже копалась в своём ноутбуке, выискивая информацию о бизнесмене, владельце крупной строительной фирмы, Марке Викторовиче Лисовском, и его второй жене, Ольге Петровне Лисовской-Громовой, в девичестве Королёвой (как же много может быть фамилий у женщины!). Разговор она, по обычаю, оставила на Сокольского. Но тот пока склонен был только спрашивать, ничего не предлагая.

— Вы давно знакомы с… генералом, который вас со мной связал?

— Не помню… — Марк зажал сигарету в зубах и потёр пальцами без того красные глаза. — Лет семь или восемь. Он ещё не был генералом… Это имеет значение?

— Просто любопытно. Не каждый день меня просят оказать содействие "хорошему человеку". Поймите меня правильно, обычно я такими делами не занимаюсь.