Ржавый меч царя Гороха - Белянин Андрей Олегович (читать книги полностью .TXT) 📗
– Что случилось?!
– А это ты у своего напарника спроси! – зло бросил мне Фома Еремеев. – Довёл, дурачина, пожилую женщину, вот она и откинулась…
– Умерла? – ахнул я.
– Да типун тебе на язык, участковый! Жива! В обмороке только. Беги в дом, помаши над ней платочком, глядишь, и оживёт. А парня твоего пороть бы надо!
– Мы порем, – бессильно соврал я, ища взглядом Митю.
– Мало порете, – уверенно подчеркнул начальник стрелецкой охраны. – Хозяйка твоя, потягиваясь, из терему вышла освежиться, к уборной прошла да вдруг как заорёт! Мы к ней, а она уже лежит на земле сырой, руки в стороны, пятки врозь, а из-за уборной эта коломенская верста зубы скалит. Главное, сам голый, а в обеих руках по дохлой курице.
– Да-да, я в курсе. Но их вроде должно было быть семь.
– Дак остальных он уже в уборной утопил! Ты б, Никита Иванович, ещё разок подумал, кого в отделении держишь? А ну как он с кур безвинных на людей перейдёт?! В общем, задержали мы его до выяснения…
Я от всего сердца поблагодарил за совет и участие, попросил доставить Митю ко мне в горницу и бегом кинулся выяснять, как себя чувствует наша впечатлительная эксперт-криминалистка. Какой-то сегодня нервный денёк, не находите?..
Яга, видимо, пришла в сознание быстро, поскольку, пока я сбегал к себе наверх, переоделся и вернулся в горницу, она уже сидела у окна, скорбно вытирая слёзы платочком. Чёрный кот Васька героически подливал ей валерьянку в кружку и утешающе гладил по плечу. Бабка подняла на меня слезливый взгляд.
– Вот за что он со мной так, Никитушка, а?
– Бабуль, вы не… – попытался ответить я, но кот показал мне кулак и сделал страшные глаза – молчи, мол, дай пожилой женщине выговориться.
– Я ить их с цыпляток взрастила, всех по имени звала: Хохлатушка, Марфочка, Репка, Соплюшка, Кокетница, Поганка, Софочка. А он их… убивец… за что?! И кормила его, и поила, и спать в сенях укладывала, и плюшками баловала, а уж коли когда и заколдовывала под горячую руку (мой грех!), дак ить и расколдовывала сразу же. Часок-другой спустя… но ить не по злобе! А тока в воспитательных целях, его же блага ради…
– Бабуль, – второй раз попытался вклиниться я.
– Вот что, Никита, судить мы его будем, – твёрдо сказала Яга, обращаясь даже скорее к самой себе, чем ко мне. – Щас стрельцов во свидетели кликну да и расстреляем подлеца у ворот. Я ему смерти моих курочек нипочём не спущу.
– Хорошо, – сдался я. – Суд так суд. Зовите Еремеева, будет у нас судьёй. Вы – обвинителем, я – защитником.
– Ты… так ты его ещё и защищать будешь?! – вспылила легковоспламеняющаяся бабка, но я стоял на своём.
– У каждого преступника должен быть защитник. Если своего адвоката нет, значит, предоставит государство. Государство у нас – царь, считайте, что он назначил меня.
– Да почему ж тебя?
– Ну не из боярской же думы кого-то звать.
– Так с чего ж ты? Вона пущай ему мой Васенька защитником послужит! А я не обвинитель, я сторона пострадавшая. Я туточки вообще на лавочке сидеть буду, слезами на пол капать, сочувствие у вас, чурбанов, вызывать…
В общем, суд над Митей кончился не начавшись, потому что у меня вдруг появилась неожиданная идея. Я метнулся во двор, пошарил под своими окнами и через пять минут положил на стол чудом уцелевший хвостик от яблока. Суровая бабка надела очки и подняла на меня недоумевающий взгляд.
– Улика, – пояснил я. – Тут такая ситуация… Вы только не кричите сразу. Похоже, не Митя, а я виноват в смерти ваших ку…
– А-а-а-а-а!!!
– Вась? – Я подмигнул коту, и он мигом засунул моей домохозяйке в рот ложку с валерьянкой.
– Короче, утром меня ни свет ни заря разбудит ваш петух. Я спросонья бросил в него яблоком. Но вы ведь мне его на подоконник не клали, верно? И я не клал. Откуда там снова взялось это яблоко?
Яга вопросительно выгнула бровь и понятливо закивала, не выпуская ложки из зубов.
– Я о нём только сейчас вспомнил. Сбегал, посмотрел, пошарил на месте преступления. Там куча куриных следов, видимо, они его просто склевали толпой и… Скорее всего, меня опять пытались отравить, но, увы, пострадали ваши Хохлатка, Марфочка, Свёколка…
– Репка, – на автомате поправила Баба-яга. – Не трави душу перечислениями. Митеньку кликнешь?
Я мысленно перекрестился, понимая, что гроза миновала.
Вошедший Митя получил пару сухих поцелуев в щёки, благодарность за перенос курочек в баню и два крепких подзатыльника за утопление тех же дохлых кур в сортире. Наш младший сотрудник ушёл с гудящей головой, но очень счастливый тем, что хоть доставать обратно не заставили. Мы же с подуспокоившейся Ягой сели за чай с мёдом и облепиховым вареньем.
Время двигалось к обеду, а надо было решить ещё много вопросов. Что делать с женихами? Где искать меч? Как выкручиваться из некрасивой истории с моими похоронами? И самое главное, как бы побезобиднее обставить моё воскрешение, чтоб и церковь не обидеть, и горожан параллелями с Христом в искушение не вводить? Последнее, кстати сказать, сложнее всего.
В целом народец у нас простодушный, социально активный, а потому на всякие чудеса падкий. Хотя аферистам вроде Чумака или Кашпировского в Лукошкине делать нечего – тут в заряженную воду не верят, а тех, кто чудесатит без благословения церковного, ловят и бьют смертным боем, чтоб впредь неповадно было.
Мы пару раз одного такого умника в отделении прятали. Первый раз его кузнецы принесли с полутораметровым ломом, завязанным в узел на шее за то, что у одного мастера дочку учил, как грудь нарастить. Надо, дескать, поутру на улицу выйти, покуда никого нет, на травке прилечь, а голые груди под первые лучи выставить, приговаривая типа «как трава-мурава расти, так и грудь девичья расти высока да кругла, как то солнышко!».
Она, дура, в пять утра вышла, легла на газон под батькиными окнами, а в пять пятнадцать её родители в храм, на заутреню, с домочадцами собрались. Искали дочку по дому, не нашли, а потом матушка окошко распахнула, а там… Сами понимаете, то ещё шоу гёрлз!
Короче, не убили его, и уже праздник. Но второй раз он к нам сам прятаться прибежал: добродея бабы у колодца коромыслами отходили. Сейчас даже не вспомню точно, за что они его, но вроде он им воду заговором омолаживал. Дескать, заговорённой водицей в лицо плеснёшь и пять годков скинешь. Так одна дура сразу лицом в ведро окунулась от всей широты души! Ну что сказать? Потекла древнерусская косметика – с бровей сурьма, с ресниц сажа, с румяных щёчек свекольный сок. Бабы, как эту африканскую маску увидели, так и взялись с матом рукава закатывать, со всей женской солидарностью…
Мужичок тот от нас утром ухромал, по деревням чародейные советы продавать, наивный. Больше мы его не видели, надеюсь, хоть живой и переквалифицировался в управдомы…
– Вот что я тебе скажу, Никитушка, – решила Яга без всяких объяснений, сменив гнев на милость и возвращая наши крепкие доверительные отношения. – Никак нельзя тебе прямо сейчас воскресать.
– В смысле?
– Хоронить тебя будем.
– …?! Я пр… против! Я ещё не…
– Глупый. – Баба-яга ласково постучала мне кулачком по лбу. – Да мы ж тебя не всерьёз похороним. Так, полежишь пару-тройку часиков в гробу для порядку, чтоб народ тебя видел, крышку забьём, в обед закопаем, а ночью и выкопаем!
Я сделал отчаянную попытку сбежать, но, увы, безуспешно. Бабка ловко подцепила меня клюкой за ногу и уронила на пол, а там уже кот Васька деловито закатал меня в вязаную ковровую дорожку. Оставалось чихать от пыли и мстительно раздувать щёки.
– Я ить как мыслю, сокол ты наш ясный, – спокойно, словно бы ничего не случилось, продолжила моя милая домохозяйка. – Вот оживи ты сейчас, так что будет? Праздник всенародный на всё Лукошкино с окрестностями! Люди на радостях в недельный загул пойдут, базар замрёт, работа встанет, мужиков из трактира не выгонишь, семьям сплошной раздор и поругание! Но ещё хуже, что вор таинственный на дно заляжет, и тогда мы энтот меч проклятущий до морковкина заговенья искать будем. Соображаешь?
