Звено цепи (СИ) - Гуминенко Маргарита Владимировна "Киппари" (бесплатные полные книги TXT) 📗

— Хотите понести наказание за то, что по собственной глупости попались в руки преступников и по их приказу пристрелили своего друга? — Сокольский встал и смотрел теперь на Мегавого сверху вниз, сдвинув светлые брови. — У вас есть выбор. Вы можете спрятаться в тюремной камере, где благодарное государство будет кормить вас те несколько лет, которые вы отсидите за убийство. Вы можете даже малодушно пустить себе пулю в лоб, чтобы не мучиться угрызениями совести. Бог вам судья! Могу вернуть вам ваш наградной пистолет, который вы когда-то получили за доблесть и мужество. Или предпочитаете тот, который вы спрятали под корнями дерева? — Сокольский не отрываясь смотрел в посеревшее лицо полковника Мегавого. — Я бы предпочёл, чтобы вы работали на свою страну. Воспринимайте это как наказание, если не можете иначе. И подумайте о том, что помимо суда уголовного есть высший суд — суд вашей совести. — Он неожиданно сменил тон и добавил мягко: — Я зайду через пару дней. Решение вы должны принять сами.

Он отвернулся и вышел из палаты.

* * *

— Не думал, что мы с вами так скоро увидимся, — признался полковник Марусин (ударение на первый слог, как он сам всегда подчёркивал), протягивая Сокольскому руку.

Встреча состоялась в кабинете генерала Чёрного. С того момента, когда Сокольский зачитывал Всеславу Михайловичу Марусину газетную заметку об аномальной буре под Выборгом, не прошло и трёх месяцев.

— У Игоря Сергеевича есть для вас интересная информация, — объяснил генерал, поигрывая толстой нижней губой.

В осенне-зимний период Дмитрий Иванович Чёрный чувствовал себя особенно хорошо. Наверное, из-за того, что погода прохладная. А может, ему нравилось, что его подразделение вышло вперёд разведки. Пусть даже это простое везение, но и удача зависит от долгой предварительной подготовки.

— Моим людям удалось найти майора Селезнёва, которого обвиняли в краже образца "К-299", — начал Сокольский. — Он уже несколько дней у нас в изоляторе прячется.

— Почему я узнаю это только сейчас? — позволил себе удивиться Всеслав Михайлович.

— Потому что иногда нужно доводить работу до конца одними руками, — мирно ответил Сокольский. — Если позволите, я продолжу. Селезнёв отношения к краже не имеет. Его алиби оказалось настоящим. Вот данные. — Он передал разведчику несколько файлов. — Есть в воинской части другой человек, который придумал, как "разоблачить" алиби Селезнёва и подставить его, а потом убить при задержании. Селезнёв оказался умнее и когда понял, что происходит, нашёл способ сбежать и спрятаться. Свои координаты он оставил близкому другу, но тот, напуганный военной прокуратурой, а потом и вами, искал случая выдать Селезнёва, чтобы не подставить самого себя. Ему вовремя подвернулся мой сотрудник, старший лейтенант Некрасов. Парень пообещал показать, где прячется Селезнёв. За ним наблюдали и его разговор с Некрасовым подслушали, после чего настоящий злоумышленник вознамерился выследить убежище Селезнёва. Но Некрасов благоразумно оставил одного из сопровождающих наблюдать за тем, что происходит — и тот вовремя заметил слежку. Это всё отражено в отчёте.

— Да я вижу, — признал Всеслав Михайлович и отвлёкся от документов, посмотрев на Сокольского.

— К сожалению, Селезнёв действительно ничего не знает, — повторил тот. — Зато в наших руках оказался человек, который пытался убрать самого Селезнёва. И вот он дал по-настоящему интересны показания. Образец он продал задолго до того, как была обнаружена пропажа. Подменил похожим обломком. Когда веществом снова заинтересовались и извлекли из хранилища подделку — он подставил Селезнёва. Хитро подставил, чтобы сразу не всплыло. Для достоверности, нужно было потянуть время. Ведь если Селезнёв — злоумышленник, он постарается замести следы и не попасться сразу.

— И кому был продан образец? — спросил разведчик. Именно это его сейчас волновало больше всего.

Сокольский потёр пальцем щёку. Настал момент, ради которого он предложил генералу Чёрному раскрыть все обстоятельства контрразведке ФСБ.

— Игорь! Передай полковнику, что у тебя там осталось, — разрешил ему Чёрный.

Сокольский послушно вынул из папки последний файл и протянул через стол Всеславу Михайловичу.

— Имя посредника вам хорошо знакомо, — сказал он при этом. — Известно и о том, на какую международную организацию он работает. Разговоры с ним — не по нашей части. Так что вам, контрразведчикам, все карты в руки.

— Как интересно! — Полковник Марусин был впечатлён. — Конечно, наш с вами оппонент сделает всё, чтобы отвертеться, но это хороший шанс прижать его к ногтю! Игорь Сергеевич! Я твой должник!

— Можешь вернуть часть долга прямо сейчас, — серьёзно предложил Сокольский.

— Я готов! — уверил его Марусин.

— Оставь мне материалы по этой таинственной организации Вершителей. У меня есть идея, как их искать.

Глава шестая. Чистое искусство

Есть такие выражения, авторство которых трудно установить. Их смысл одновременно приходит в голову очень многим людям. Например, говорят, что в Москву приезжают, чтобы её покорять, а в Питер — чтобы ему покоряться. Кто-то скажет: "Знаем мы ваш Питер! Что в нём особенного?" А действительно, что? Дождь? Мокрые жёлтые дома? Ветшающие руины, узоры из закопчённого кирпича, фрагменты булыжной мостовой, стыдливо прикрытые асфальтом? Подворотни с остатками ржавых петель от чугунных решёток, давно переплавленных в металлолом? А может, изуродованные снарядами статуи львов и сфинксов, бесконечная чреда дворцов, колонн, набережных и разводных мостов?

У каждого жителя — свой Питер. Тот, кто не видит ничего особенного в этом городе — не питерец. Знаем мы таких! Дай им волю — снесут всю историческую застройку и понавтыкают бетонных коробок. Есть личности, которые недрогнувшей рукой лишают то одно, то другое старинное здание статуса "охраняемого наследия". От их убийственных резолюций уже исчезло с лица Питера множество неповторимых домов. Что поделаешь, всегда находятся те, для кого завет "рушить старый мир до основания" отдаётся в ушах шуршанием денежных купюр. Земля в центре города — "золотое дно", тут можно не один миллиард заработать. А история города, памятники архитектуры — кто о них вспомнит лет через пятьдесят?..

Градоначальник, который не любит вверенный ему город — это плохо, но хуже всего обращаются с "историческим наследием" именно те, кто призван его охранять: так называемые "искусствоведы". Этим зачастую милее оставить исторический дом разваливаться на части, чем позволить какому-нибудь бизнесмену арендовать его и отремонтировать. Эти же "искусствоведы" гноят в музейных подвала картины и предметы старины, не заботясь ни о их сохранности, ни о реставрации, зато много говорят о "культурном просвещении".

К подобным личностям относился и директор одного из областных краеведческих музеев, господин Л.С. Куропятников — немолодой, высокий, лысеющий интеллигент. О сохранении образцов старинной иконописи и других уникальных экспонатов он знал не понаслышке. Сам в этом участвовал.

История эта началась очень давно, когда самого Куропяникова ещё на свете не было. В 1932 году, на очередном подъёме антирелигиозной борьбы, был закрыт монастырь, расположенный рядом с крупным сельским поселением, и разрушена поселковая церковь. В местный усадебный дом (хозяев которого убили ещё раньше, в 1920-м), привезли целую телегу икон. Их свалили как попало в углу подвала, где они и пролежали все семьдесят лет советской власти. Самой усадьбе повезло, ей был присвоен статус музея и она не обветшала от времени, как многие другие старинные дома в Ленинградской области.

Пришло время перестройки, потом демократии. Монастырь начали восстанавливать, церковь отстроили заново. Люди из церковной десятки обратились к директору музея с просьбой вернуть храму старинные иконы. В музейной экспозиции их всё равно не выставляли. Директор прочитал прихожанам целую лекцию о том, что "данные экспонаты требуют специальных условий, соблюдения температурного режима, влажности, защиты от солнечных лучей" и на этом основании в просьбе отказал. Его просили позволить хотя бы взглянуть на драгоценные реликвии, но директор и тут твёрдо сказал: "Нет! Это может повредить экспонатам!"