Злые дети - Грунюшкин Дмитрий Сергеевич (версия книг TXT, FB2) 📗

– Он настолько хорош?

– Не он один. Но этот – лучший во всех отношениях. Универсальный солдат.

Губы Генерала тронула саркастическая усмешка.

– Я помню этот фильм. Команду тупых исполнителей, которых невозможно убить. Один из них вышел из подчинения, а второй сошел с ума и начал убивать налево и направо.

Седой промолчал, давая возможность Генералу насладиться своим превосходством.

– Он может остановить Механика? Ведь раньше вы говорили, что это Механик – лучший в своем деле.

– Программа «Механик» – это программа подготовки супершпиона и убийцы. Но это достаточно узконаправленная программа, – тоном учителя перед первоклашкой-тугодумом начал Профессор. – Роман прошел эту программу. И несколько других. Я же говорю – он лучший.

– Хорошо, – сухо ответил Генерал, для которого тон Седого показался щелчком по носу. – Советую вам поторопиться с вашими контрмерами. Иначе такими темпами вы рискуете остаться единственным выжившим в проекте. А кому вы нужен один?

33.

В последнее время Виктор стал ненавидеть момент пробуждения. Кошмары ушли и больше не возвращались. Но он лучше вернул бы эти кошмары. Потому что каждое утро, еще даже не открыв глаза, Виктор ощущал себя последней мразью. Он шел к цели. И путь этот был опасен. Поэтому требовались жертвы. Вот только, если посмотреть прямо, в жертву он приносил не людей, а свою душу. Он последовательно вытравливал из нее все, что могло помешать на пути. Вырубал ступени, на которые мог поставить ногу, прямо по живому.

Святым он и раньше не был и Шарапова из себя не корчил. Обман является составной частью работы следователя. Внушить ложную надежду подследственному и заманить его в ловушку – обычный и довольно популярный метод работы с «контингентом». Да и навешать лапши на уши начальству не считалось чем-то очень уж предосудительным. Но сейчас он цеплял на крючки, загонял в сети тех, кто был на его стороне, пусть иногда и формально. Делал это «с холодным носом».

А еще утро приносило боль. Лежа с закрытыми глазами, он видел перед собой лица Светланы и Ирочки. Лица давно позабытой девочки Софьи он вспомнить никак не мог, но она тоже была где-то рядом. Хотелось выть от тоски, от презрения к самому себе.

Он открывал глаза и лежал в постели, пока боль и тоска не уходили, сменяясь холодной решимостью. Эта замена происходила медленно, постепенно. Будто того человека с воспаленной совестью и ненавистью к предательству огромным шприцом выкачивали, а на его место втекал другой – целеустремленный, хладнокровный, циничный. И сильный. Этот второй смеялся над слабостью и слюнтяйством своего соперника. Так было и сегодня.

Через пять минут Виктор встал, пошел в ванную, умылся холодной водой. Глянул в зеркало. На него смотрел решительный боец с жестким лицом. Только где-то в глубине глаз еще оставались следы ночной боли. Но и они постепенно таяли.

Что ж, у этой боли имелась конкретная причина. И конкретный виновник. Надо только его найти. Тогда и боль уйдет. А если методы поиска кому-то кажутся подловатыми – это его проблема. Светлана и Ирочка мертвы. Их уже не вернешь. Поэтому нет смысла грызть подушку и сокрушаться, надо просто работать. А кто мешает этому – пусть не обижается. Цель диктует средства.

Макаров набрал номер Даурского. Телефон выключен или находится вне зоны действия сети. Черт знает что! Вчера он набирал его весь вечер и половину ночи. С таким же результатом. Но Даурский никогда не позволял себе так надолго выпасть со связи. Опять, что ли, вернулся к своей шпионской работе?

Ладно, черт с ним, успеем поговорить. Надо сделать другое намеченное дело, пока Ольга ищет этого нейрохирурга.

Чтобы узнать адрес интерната номер 47 Виктору пришлось еще раз заглянуть в накладную. Странно. Он же в нем учился много лет. Какая все-таки странная штука – память. Не менее странно то, что эту накладную снова пришлось смотреть. Обычно он не забывал ничего, что касалось дела. Ни даты, ни фамилии, ни адреса. А тут… Будто что-то в голове старательно пыталось отвернуться от всего, что связано с этим временем и этим местом.

Но чем ближе Виктор подъезжал, тем сильнее его туда тянуло. Он даже скорость превысил прямо под камерой ГИБДД, хотя навигатор исправно о ней предупредил.

Интернат скрывался в лесах вокруг северного каскада подмосковных водохранилищ. Тут хватало закрытых объектов и территорий, не отмеченных на карте. Но теперь его вел внутренний компас.

Небольшой старый поселок с панельными пятиэтажками, по непонятной причине уцелевший в окружении пафосных элитных коттеджных застроек. Узкая асфальтированная дорога, уходящая в лес. Начавший ржаветь железный шлагбаум смотрел строго вверх, как зенитная пушка. Асфальт еще неплохой, но уже появились на нем трещины и выбоины с краю. Отчетливые признаки запустения.

С бешено колотящимся сердцем Виктор въехал под сень старых деревьев. Через пару километров попались две тетки предпенсионного или «младшего пенсионного» возраста с корзинками, полными грибов. А ведь раньше здесь была охрана и никого не пускали.

А вот и ворота интерната.

Виктор остановил машину и выбрался на воздух.

Интерната больше не существовало.

Ворота из железных труб и арматурин были закрыты на большой навесной замок, уже тронутый ржавчиной. Но вот калитка болталась на одной петле, а часть забора завалилась. Виктор бросил машину с заведенным двигателем и двинулся в глубь территории.

В Подмосковье, несмотря на запредельную стоимость земли, хватало заброшенных объектов. Пионерских лагерей, воинских частей, заводских домов отдыха. Виктору не раз приходилось бывать в них. Картина всегда была схожей. Не просто оставленное людьми место, а именно брошенное, словно при срочной эвакуации. Разгромленная мебель, груды никому не нужных документов, обрывки наглядной агитации, какие-то тряпки и ботинки. И мусор, оставленный «сталкерами» более позднего времени, которые набрели на такой объект – пакеты, банки, бутылки и дерьмо.

Здесь все выглядело несколько иначе. Интернат не бросили. Его вывезли. Вывезли аккуратно и чисто. Никакого оборудования, никаких кроватей или парт. Никаких стенгазет или учебных материалов. И ни одного клочка бумаги. Сняли и увезли даже вывески со стен учебных корпусов и казарм, которые тут, как подсказала память, назывались почему-то гостиницами. Ничего, что могло бы подсказать случайному человеку, что здесь раньше располагалось.

И что-то подсказывало, что, если обратиться в муниципальное учреждение, там ему ничего не скажут о том, куда делся интернат и что он из себя представлял. Если этот лагерь существовал под опекой ФСБ, и ФСБ пожелала спрятать зачем-то концы, то просто так их не найдешь.

Макаров стоял на плацу, где проводились торжественные церемонии, и пытался вытащить из глубины себя хоть что-то. Картина оставленного людьми городка подавляла. Но не находила отклика в сердце. Он помнил каждое здание, хотя с тех пор, когда он тут жил и учился, появилось много нового. Он знал, где что находится. Например, знал, что из угловой комнаты на третьем этаже вот этого здания видно окно душевой комнаты в девчачьей казарме. Он помнил выщербины на ступеньках главной лестницы – тут рабочие уронили огромный сейф, когда тащили его в кабинет бухгалтера на второй этаж.

Но он не помнил себя здесь. Ни одна струнка души не завибрировала от вида места, где он провел много лет.

Он вернулся в машину и двинулся назад. Уже у самого поселка он нагнал встреченных раньше теток с корзинками, тормознул и подошел к ним. Тетки остановились, глядя на него настороженным взглядом.

– Здравствуйте, с удачной охотой вас, – улыбнулся Виктор. – Белые есть в этом году? А то в наших краях одни подберезовики. А это разве гриб!

Тетки тут же отбросили подозрительность и бурно принялись ругать времена вообще и это лето в частности. Белых мало, а лисичек вовсе нет, маслята уже рождаются червивыми, потому что жарко. Хорошо хоть опята дуром полезли, но их ведь не есть, а только на закуску мариновать, так что плохо все.