Бумажный тигр (II. - "Форма") (СИ) - Соловьев Константин Сергеевич (книги серии онлайн .txt) 📗
— Было бы небезлюбопытно узнать, кем был этот человек.
— Боюсь, в данном случае вам не помогут даже архивы Канцелярии. Кем бы он ни был и в какие бы времена ни жил, его кости должны были давно истлеть на морском дне. Но это не играет никакой роли, потому что единожды произнесенное слово подхватили другие голоса, передавая его по цепочке. Мы, пленники Нового Бангора, годами повторяли его в окружающей нас вечной ночи. Иногда оно звучало так громко и слаженно, будто его произносил целый хор. В другой миг мне казалось, что все эти голоса умолкли и лишь я один что-то натужно кричу в темноту…
— Допустим, — Уилл сдержанно кивнул, — Так что же с книгой?
Чтобы не видеть его замершего в немом напряжении лица, Лэйд стал смотреть в окно, но ровным счетом ничего интересного там не заметил. Давно скрылся из глаз бродяга, окруженный полицейскими, и юных швей уже не было видно даже в отдалении, лишь царапали глаз затейливой вязью и витиеватыми украшениями медленно проплывающие мимо вывески.
Аптекарские лавки, обозначенные бронзовым, перевитым змеевидными гадами, кадуцеем [105]. Магазины оптики, с изумлением глядящие на весь мир широко раскрытыми стальными глазами декоративных пенсне. Красно-белые столбы парикмахерских, похожие на кровожадных языческих идолов, от которых лишь недавно оторвали пропитанные жертвенной кровью бинты [106]…
Что все эти люди знали о Левиафане? Ожесточенно торгующиеся джентльмены, надевшие по случаю пятницы свежие жилеты, с торчащими из карманов газетными листками? Подобострастные приказчики, похожие на замученных цирковых обезьянок? Галдящая детвора, мечущаяся от одной витрины к другой?
Их мир, состоявший из простых и понятных вещей, не был подчинен зловещему чудовищу, вместо него их судьбами правили другие, не менее могущественные вселенские сущности. Разнузданные демоны пятничной получки и вечно голодные бесы страховых платежей. Уставшие демиурги семейных очагов и сердитые джины тягостных обещаний. Титаны давно разбившихся надежд и мстительные духи пропущенных воскресных проповедей.
— Мне кажется, вы выбрали неверную книгу, Уилл, — произнес Лэйд вслух, не в силах оторваться от этой пестрой полосы жизни, тянущейся ему навстречу, — Человек, впервые подаривший чудовищу имя, возможно, был знаком с Библией, но в этот момент имел в виду не нее. Вы ведь догадываетесь, что Левиафан упоминается не только лишь в Библии? Бога ради не вздумайте схватиться за «Моби Дика», поберегите рассудок… Нет, мне кажется, человек, впервые назвавший хозяина Нового Бангора Левиафаном, вдохновлялся не Библией, не Мильтоном и не Мелвиллом, если на то пошло.
— Тогда кем же, мистер Лайвстоун?
— Это был Гоббс, — четко и раздельно произнес Лэйд, пытаясь высвободить взгляд, застрявший в остром стальном кренделе, висевшим над порогом пекарни, — Мне кажется, это был Гоббс. Английский философ семнадцатого века.
Уилл неуверенно склонил голову.
— Кажется, мне приходилось слышать это имя. Не уверен, но… Боюсь, во время учебы я уделял куда больше внимания живописи, чем должно было уделить прочим наукам. Этот мистер Гоббс, он…
— Для Томаса Гоббса Левиафан не был чудовищем. Точнее, был чудовищем иного рода. Под Левиафаном Гоббс понимал прежде всего государство — сложно устроенную машину, призванную помогать человеку и защищать его, этакого громоздкого механического великана, в котором верховная власть исполняет функции души, должностные лица — суставов, советники — памяти, законы — разума… Интересная концепция, по-своему красивая. Пытаясь исполнять и предугадывать желания человека, ограждать его от внешних и внутренних опасностей, такой механический Левиафан вынужден неумолимо совершенствоваться, перестраиваться и усложняться. Вплоть до тех пределов, когда какой бы то ни было контроль за его действиями со стороны человека делается излишним и вредным, поскольку ведет к снижению эффективности. Ведь не может же человек, согласитесь, вручную переключать передачи, когда едет на локомобиле. А представьте, что таких передач — сотни, тысячи, миллионы… В какой-то момент Левиафан Гоббса из рукотворного голема превращается в огромный самостоятельно мыслящий организм. Шестеренки вращаются сами по себе, гальванический ток гудит в жилах, стальные поршни стучат… И человек, некогда создавший это существо, вдруг с ужасом сознает — отныне оно ему не принадлежит. Оно будет выполнять ту роль, для которой было создано, но отныне — так, как сочтет нужным. Без его вмешательства и участия. Оно стало слишком сложно, слишком умно, слишком громоздко, чтобы воля даже тысячи людей могла его остановить или ослабить. Жутковатая выходит картина, а?
— Да, — пробормотал Уилл, ерзая на сиденье, — Жутковатая.
— Вот что такое Левиафан. По крайней мере, в моем представлении. Не библейский зверь. Не демон. Даже не чудовище. Это какой-то невероятно переусложнившийся механизм, природа которого неизвестна и, по большому счету, уже не играет роли. Эволюционировавший вплоть до тех пределов, когда даже логика теряет свой смысл, а рациональный метод — такое же варварское оружие, как и деревянные палицы полли. Разумен ли Он? Это первый вопрос, которым задаемся мы, его новые граждане. Его игрушки. Его заключенные. Его гости. Нам кажется, что это основополагающий вопрос, которые предрешает все прочие. Мы отказываемся понимать, что это самый бессмысленный на свете вопрос.
— Почему? — жадно спросил Уилл, — Почему, мистер Лайвстоун?
— Потому что ответ на него ничего не меняет и не объясняет, — ответил Лэйд, с отвращением расслышав в собственном голосе поучительные нотки. Должно быть, с подобными интонациями разговаривал Архитектор, — Разумен он или нет, мы с ним стоим на столь разных ступенях устройства и развития, что любое значение ответа меняет в окружающем мире не больше, чем одна черная песчинка в пустыне из белого песка. Сейчас, погодите, я постараюсь придумать визуальный образ, чтоб вам было проще понять. О, нашел! Вообразите себе такую картину… Беспечный водитель грузового локомобиля легкомысленно встал из-за баранки, чтоб разжиться табачком в ближайшей лавочке, но не заметил, что забыл застопорить колеса и подложить тормозные башмаки. Воспользовавшись отсутствием хозяина, его машина, извергая пар и дребезжа, медленно двинулась вниз по улице. Навстречу… — Лэйд не удержался от зловещей паузы, заметив, как напрягся собеседник, — Навстречу ползущему по своим делам муравью.
Мысль о муравье отчего-то насмешила Уилла, так что он едва не прыснул.
— Допустим, представляю.
— Вообразите себе их встречу, если бы были на месте муравья. Для него, крошечного работяги с крошкой сахара в зубах, это устройство космической, потрясающей воображение мощи. И такой умопомрачительной сложности, что всей его жизни не хватит даже на исследование протектора одной покрышки. Может ли он представить, что нечто, обладающее такой колоссальной силой и таким устройством, не наделено разумом? Что это движение, изменяющее известный ему мир и с легкостью крушащее устои мироздания, не часть божественного замысла, а всего лишь неупорядоченное случайное движение бездумного механизма? Это божество из металла и каучука может уничтожить его мир — не глядя, мимоходом, просто по капризу судьбы. Может покрыть расстояние, которое он не в силах даже вообразить. Может испепелить миллионы ему подобных одним только своим огненным выдохом и ядовитым дыханием. А между тем, локомобиль не более разумен, чем эта трость или вывеска парикмахерской. Вы уловили суть?
Уилл задумчиво склонил голову.
— Возможно.
— Муравей никогда не поверит, что существо, наделенное божественной силой, может не быть разумным — для него оно разумно, поскольку повелевает запредельными для его понимания энергиями и силами. Ну а что думает о муравье локомобиль, нам и подавно не узнать… Мы просто встретились с Ним на одной улице и все наши попытки найти с ним общий язык или понять образ мысли напоминают попытки муравья установить контакт с ползущим локомобилем. Иногда подобного рода попытки заканчиваются плохо, но это не значит, что локомобиль имел умысел раздавить бедного исследователя. Он просто… действовал исходя из законов его мира.
