Паломничество жонглера - Аренев Владимир (лучшие книги .TXT) 📗
— Проклятие!
— А ведь в этом что-то есть…
— Но даже если Баллуш ошибается, мы можем избегнуть беспорядков и множества смертей, — подытожил Ильграм Виссолт. — Разумеется, если примем его точку зрения. А лично мне она кажется вполне разумной. За исключением некоторых деталей.
— Нельзя ли поточнее?
— Можно, Эмвальд. Если Баллуш всё-таки ошибся, то зверобоги очень скоро дадут нам об этом знать. Недвусмысленно, так, что ни у кого уже не останется и тени сомнения. Или, выражаясь по-другому, так, что мы уже не сможем прикрыться своей неуверенностью и поэтому не выполнить их требований и уничтожить их фистамьеннов. Что тогда?
— Тогда мы вступим с ними в переговоры, — заявил Тихоход, поражаясь собственной смелости. Но, в конце концов, он должен был это сказать, иначе всё, что произошло здесь до этого, окажется лишь бессмысленным сотрясеньем воздуха. — Мы выиграем время и отыщем Носителей — и когда зверобоги подтвердят, что фистамьенны — именно фистамьенны, мы выдвинем свои условия. Или, если угодно, предложим им свои услуги.
В зале снова зашумели, и Секач, приподнявшись, рявкнул:
— Да заткнитесь же вы наконец!.. братья! Дайте ему сказать, а потом станете обсуждать что почем и кудахтать о ереси. Тагратвалл!..
— Ты прав, Эмвальд, — кивнул Блистающий. — Братья, давайте соблюдать порядок. Позволим высказаться Баллушу до конца.
— Уже одно то, что мы слушаем его!.. — прошипел Хиларг Туиндин.
— И тем не менее, как председатель Собора, я велю вам слушать и молчать! — рассердился Тагратвалл. — Говори, Тихоход.
— Благодарю, Блистающий. Итак, мы предложим Сатьякалу свои услуги. Я уже говорил об этом: имея на руках хотя бы одного Носителя, мы можем вступить в переговоры со зверобогами и униженно умолять их, чтобы они не нисходили; а те, что низошли, — оставили Ллаургин. В зависимости от того, зачем им понадобились Носители (и в каком виде, живыми или мертвыми), мы и поступим: либо сохраним пойманному Носителю жизнь, либо умертвим его. И тем самым предотвратим угрозу нового Нисхождения.
— Звучит разумно, — пожал плечами Ларвант Тулш.
— Как и всякая ересь! А перед нами — ересиарх высочайшего уровня, вы только вдумайтесь!..
— Уже вдумались, Анкалин. — Ильграм Виссолт оглядел собравшихся за столом и продолжил, убедившись, что никто не намерен перебивать его: — Полагаю, что и сам Баллуш понимал, когда решился выступить перед нами, чем может грозить ему сказанное здесь.
— Мы отвечаем не только за себя, — заметил Оппалаф Рэмлиш. — Если зверобоги… если мы разозлим их, смертей будет еще больше, чем во время любого из Нисхождений.
— Но так у нас появляется шанс, — возразил Осканнарт Хэйр. — Мизерный, но шанс.
— Я согласен с Хэйром, — поддержал его Тагратвалл Блистающий. — Однако, как председатель Собора, вынужден вынести данный вопрос на обсуждение. Вы все, полагаю, ясно поняли, что предлагает Баллуш. Прежде, чем голосовать, я хотел бы, чтобы каждый из вас высказался. Начнет, полагаю, Салымкар.
Забурлило обсуждение («как вода, — подумал Тихоход, — когда акулы добираются до своей жертвы»); каждый произносил примерно то, чего Баллуш от него и ожидал. Кто-то безоговорочно соглашался с ним, кто-то осторожно юлил, выжидая; Анкалин и прочие слепцы, не желавшие видеть ничего дальше собственного носа, твердили о ереси и не хотели вступать ни в какие дискуссии. Дело, по сути, было не в этих, предсказуемых, членах Собора. Намного сильнее Тихохода волновало, что скажут молчавшие до поры «драконы» — именно их мнение могло преломить ход обсуждения в ту или иную сторону.
— Аррбан Острэйс? — произнес наконец Тагратвалл, приглашая хайвуррского патта высказаться.
— Я внимательно слушал и Баллуша, и всех, кто так или иначе оценивал его предложение. Сам я считаю план Тихохода чересчур рискованным, как для Собора, так и для всего Ллаургина. Впрочем, может статься, что он — единственно возможный в нашей ситуации. И мы могли бы его рассмотреть, но при одном непременном условии.
— Каком же? — невозмутимо спросил Баллуш.
… пахло сиренью.
Он открыл глаза и тотчас зажмурился — так ярко светило солнце.
Мгновенно его тело пронзила острая, беспощадная боль, которую причиняло буквально всё: любое движение, любая мысль. Некоторое время (вечность, не меньше!) он лежал не шевелясь и стараясь ни о чем не думать. Только о сирени. «Какой у нее бледно-желтый, густой запах. Идет сплошной полосой…»
Он вздрогнул, почувствовав, что слишком близко оказался рядом с запретным. И напомнил себе о сэхлии, как их там учили владеть своим телом и своим сознанием. «Боль — всего лишь бешеный пес. Однажды пожалеешь, накормишь — потом никогда не сможешь прогнать. Поэтому забудь о жалости и дай псу хорошего пинка под ребра, чтоб убежал, поджимая хвост и скуля!»
Он так и сделал. Приподнялся на локте, до скрежета стиснув зубы и приказывая себе терпеть. Долго и тупо разглядывал два темных полукружия, валявшиеся на земле. Почему-то решил: чьи-то челюсти. Наконец догадался: браслет, ступениатский браслет, разломанный пополам! И даже забыл удивиться, хотя никогда раньше ни о чем таком не слышал.
Устал; снова лег на землю, понимая, что нельзя долго лежать, нужно двигаться, скоро (ладно, не скоро, но — рано или поздно) наступит ночь, и без огня он попросту замерзнет. Хотя… вот доползешь до башни, а там Кепас, огорченный твоим возвращением, возьмет да и устроит тебе еще одно путешествие к Внешним Пустотам. На сей раз — без возврата.
Хочешь?!
Однако, как выяснилось, тропарь уже дней пять как не мог никому ничего устроить. В Неарелме, особенно рядом с Пеленой, животные чувствовали себя неуютно, поэтому тело его осталось нетронутым, только несколько не впавших в спячку жуков-трупоедов суетились возле ресниц и ноздрей да еще парочка пыталась подрыть землю под ним — безумный и безуспешный труд.
Тушей шестиклыка, валявшейся неподалеку, все они дружно пренебрегли.
Фринию не нужно было обладать даром прошловидца, чтобы разобраться в случившемся. Он еще во время путешествия сюда заметил, какую невероятную ненависть вызывали у Кепаса именно шестиклыки. Если к другим зандробам тропарь относился бесстрастно, словно к незначительным, досадным препятствиям у себя на пути, то любое столкновение с шестиклыками превращало его в неистового и жестокого убийцу.
А в таких случаях эмоции подобны нетяжелым цепям: вроде и не замечаешь их, кажется, и не мешают…
Кепасу тоже, наверное, не мешали.
Фриний постоял в проеме ворот, глядя на то, как жуки продолжают рыть землю. Привалившись плечом к холодной каменной кладке и опираясь на подобранную по пути палку, он немного передохнул и внимательнее оглядел внутренний дворик башни. Верблюды пропали, скорее всего сбежали, когда появился шестиклык. Что ж, главное — восстановить свои силы, а там он и без верблюдов…
Чародей дохромал до каморки, в которой жил все эти дни Кепас, подкрепился куском сыра и разбавленным вином, после чего запер дверь изнутри и забылся тяжелым, болезненным сном. Сном, в котором его ждали падение, крики и разноцветные полосы — отныне и навсегда…
Он провел в башне еще дней шесть. За это время, конечно, полностью восстановить силы Фриний не успел, однако по крайней мере мог теперь ходить, не опираясь на палку, и совершать чародейства, не требующие слишком больших затрат энергии. Таким образом ему удалось обнаружить одного из верблюдов — животное, предоставленное самому себе, ухитрилось выжить и бродило в расстоянии дня пути от башни. Собрав самое необходимое, Фриний совершил свою первую серьезную прогулку после посещения Пелены — он отыскал верблюда и вместе с ним вернулся к башне, чтобы навьючить на зверя остальные вещи, без которых выжить в Вольных Землях было попросту невозможно.
Еще одним испытанием сил Фриния оказался Кепас, точнее, его тело, которое следовало захоронить. Даже на морозе оно начало издавать неприятный запах, который был невыносим для человека, но мог привлечь менее изысканных и более голодных обитателей Неарелма.
