Маша Орлова. Тетралогия (СИ) - Чурсина Мария Александровна (лучшие бесплатные книги TXT, FB2) 📗
Следователь царапал что‑то плохо пишущей ручкой на листе бумаги. Он не торопился, куда ему было торопиться. Белая лампа высвечивала чернильные строчки, и Маша не могла разобрать ни буквы, как ни щурилась.
Страшные мысли уже закрадывались ей в голову, хотя Маша пыталась их гонять. Под гудение белой лампы и быстрые взгляды следователя получалось не очень. От усталости в душу лезла страшная ересь. Что если Антонио сам её подставил? Решил таким образом убрать опасного свидетеля, защитить свою биологичку. Что если ему предоставили выбор: Вета или Маша?
Одна из них призовёт второй фантом. Одной из них придётся пожертвовать собой на благо города. Маша опустила голову и тряхнула волосами. Нельзя поддаваться упадническим настроениям. Это просто ночь и недосып.
Она играла со следователем в слова, пока не устала. Он делал вид, что не устал совершенно, но костистые пальцы дёргали странные чётки, едва не разрывая металлические кольца.
– Я ничего вам не говорила. Запишите в протокол.
– Откуда вы знаете, что существует второй фантом?
Она облизнула пересохшие губы. Нужно же было так разговориться сегодня утром перед троицей старших офицеров. Вот ей и аукнулось.
Угнетает, когда факты входят в игру по одному, словно козырные карты, и каждая – сильнее предыдущей.
– Моё предположение. Фантазия.
– И вы всегда делитесь фантазиями с высшими чинами?
Тлеющие апельсины – вот чем пах её страх. Он шаг за шагом прокрадывался в душу. Маша молчала, разглядывая край стола. В особенно глубоких царапинах набилась пыль и запёклась старая кровь. Кровь и тлеющие апельсины. Предчувствие уже жгло изнутри, но ещё не обернулось в догадку.
В комнату вошли ещё двое. Маша видела только ноги в форменных брюках и начищенные ботинки. Заглядывать им в лица ей не хотелось. Следователь поднялся и вышел вместе с ними, и бормотание за дверью быстро заглохло.
Пытаясь отвлечься, Маша снова думала о видеозаписи. Она пришла на набережную не со стороны речного порта, где даже в полночь ярко горят фонари и бродят гуляющие. И не из центра города – так, чтобы через железнодорожные пути и мосты. Она вышла к Матери‑птице по узенькой тропинке через рощу, нацепляв на себя ёжиков чертополоха и собрав подошвами кроссовок непросыхающую грязь. Где там могли найтись камеры?
Нет, камер быть не могло. Определённо – не могло. А это значит только одно, Машу подставили. Кто‑то выдал её, тот, кто знал, что ночью она была на набережной. Кто, Вета и Антонио?
Дверь снова открылась, и вошёл следователь. Хлопнул об стол толстой папкой с делом, но садиться не спешил. Маша подняла глаза: следом за ним в комнату вошла женщина в тонком летящем плаще. Неслышный стук каблуков по звукоизолирующему полу Маша ощутила всем телом.
Она села на место следователя, хотя и брезгливо поджала губы. Это было не самое приятное место, не самое приятное время – на часах с запястья пришелицы Маша рассмотрела время. Половина третьего ночи. Ещё пара часов, и над рекой займётся рассвет.
– Может быть, ты расскажешь?
Демоновы жжёные апельсины. Мама принесла их с собой – так пахли её волосы и просторные рукава блузки. Вычерненные ресницы и высветленные губы.
Маша выдохнула и откинулась на спинку стула, чтобы сделаться подальше. От апельсинов – а, может, от недосыпа – слезились глаза.
– О чём ты? Ничего не понимаю.
Прежде чем старые обиды рванули наружу, Маша успела увидеть на её лице испуганное нетерпение.
– Хватит ломать комедию! Ты понимаешь, насколько всё серьёзно? Ты не была там, а я была. Двадцать пять лет назад. Это жутко, можешь поверить. Почему ты ведёшь себя, как обиженный детсадовец? Ты обязана повзрослеть.
Маша не испугалась этой вспышки: разговоры на повышенных тонах, впрочем, как и холодные, сквозьзубные отговорки, для них были нормой.
– Я хочу вернуться в камеру, – сказала она, поймав взгляд следователя. – Я имею на это право после трёх часов допроса.
Он глянул на часы. Выполнять её просьбы он, конечно, не торопился, и Маше некому было жаловаться. Но чем больше они на неё давили, тем меньше ей хотелось сдаваться.
– Лучше бы вы начали с нами сотрудничать. Я бы посодействовал, чтобы вас отпустили под подписку.
Маша слишком устала, чтобы злиться.
– Я сотрудничала с вами, или вы не заметили? Я сама приехала на набережную, чтобы поймать фантом. А теперь вам что ещё нужно? Из этого застенка я точно никого не поймаю. – Она резко дёрнула головой, обозначая своё зажатое в угол положение.
Руки мамы лежали неподвижно – таких идеальных рук не было ни у кого во всём мире. Если не считать торжественной бледности и вовсе не торжественной дрожи.
– Нам нужна помощь другого рода, – выдавил следователь. Вымучил из себя по слову, как будто это его пытали, а он мужественно держался.
– И какого рода? – Маша смотрела исподлобья. Свет резал глаза, а от жжёных апельсинов некуда было деваться.
– Ваши преподаватели говорили, что у вас есть способность призывать сущности. Нам необходимо, чтобы вы привели фантом города в одно строго определённое место.
Закрыв на мгновение глаза, Маша подумала, что рассвет уже занимается над серыми водами реки. Над обрушенной набережной. Какая же долгая ночь.
– Это невозможно. Вы же понимаете, что это невозможно, правда? – Она нервно рассмеялась. Мама царапнула длинными ногтями по столешнице. – Это как если бы в институте я решала квадратные уравнения, а вы бы пожелали: докажи теорему Ферма. Это невозможно и это опасно для жизни. Не только для моей.
Мама смотрела на неё, не отрываясь. Морщинки залегли у уголков её губ, на переносице и тонкая паутинка подёрнула виски. Но всё равно это была та самая Вера, которую преподавательница биологии так легко назвала первой красавицей класса. Та Вера, которая вместе со своими друзьями‑идиотами вызывала первый фантом. Она‑то конечно знала, чем всё может обернуться теперь, потому и дрожали её пальцы. А вот Маша не знала, потому ей было проще.
– Не беспокойтесь, о своих жизнях мы как‑нибудь позаботимся, – монотонно отозвался следователь.
Маша бросила взгляд на часы – маленькие золотые часики на мамином запястье – стрелка неугомонно ползла к четырём.
– Я имею право вернуться в камеру на следующие три часа. Протокол о защите прав подследственных. Знакомо?
– Правильно ли я понял, что вы отказываетесь сотрудничать? – безо всяких эмоций осведомился следователь.
Мама смотрела испуганно и зло. Даже не понять, чего больше в её взгляде: страха или злости.
– Правильнее и не бывает. – Маша протянула руки конвойному – кулаки сжаты, беззащитна тыльная сторона запястий. Пусть бы скорее зазвенел металл наручников. Даже это лучше, чем прожигающая ненависть этих двоих.
– Проводите её, – разрешил следователь после секундной заминки и кивнул Маше, как будто прощался с ней на вокзале. – Встретимся через три часа.
В общей зале, которая амфитеатром спускалась к трибуне, было непривычно пусто. Сабрина сидела в первом ряду, забросив ноги на соседний стул, и юбка широкими складками стекала к полу, обнажая загорелые щиколотки.
– Сегодня в восемь утра они позвонили в институт, – сказал Антонио, выключая телефон. Его шаги в пустых проходах между столами отдавались коротким эхом.
Она была непривычно медлительна, и десяток секунд потратила на то, чтобы расправить подол как следует. Но её медлительность обманчива – это Антонио прекрасно знал.
– И что это значит?
Плетёные браслеты на её руках, собранные на затылке волосы, голые загорелые руки.
Он встал, оперевшись кулаками на стол. Бессонная ночь пока что не давала о себе знать: в голове было светло и спокойно.
– Ли сказал, у них там есть аспирантка. Она давно сотрудничает с поисковиками, и вот сейчас собрала вещи и уехала. За ней даже выслали машину.
Сабрина опустила и подняла ресницы: «понятно».
– Она занимается созданием каких‑то знаков, я не вдавался. Главное, что с помощью этих знаков она может призывать сущностей.
