Архвы Дерини - Куртц Кэтрин Ирен (книга жизни .txt) 📗
— Хотелось бы верить, но это невозможно, — с трудом выговорил он. — Джилберт сказал, опухоль вернется, и будет чем дальше, тем хуже. Можно отрезать руку — это поможет, если я выживу в результате — но что это даст? Я все равно не смогу вести ту жизнь, которую выбрал бы, будь мне это дано...
— Выбор есть всегда, сынок, — ответил Симон тихо, но так убедительно, что Джилре не удержался от того, чтобы снова посмотреть на него. — Если ты сейчас выберешь мою помощь, перед тобой может снова открыться тот выбор, которого ты так желаешь. Что ты теряешь?
И правда, что я теряю? — подумал Джилре, глядя старику в глаза и чувствуя легкое головокружение. И вслед за тем, словно его заставила действовать некая сила извне, он обнаружил вдруг, что вынимает левой рукой кинжал из ножен и протягивает его старику рукоятью вперед, а потом он встал, по знаку Симона снова накинул на плечи плащ и поднялся по алтарным ступеням.
— Садись сюда, — шепнул старик, подталкивая его в левую сторону.
Джилре, придерживая меч у правого бока, опустился на холодный мрамор, прислонился спиной к каменной плите и расправил плащ. С северной стороны алтаря намело снегу, и Симон, оттянув ему рукав, зарыл больную руку в сугроб для того, чтобы она онемела. Юноша не сопротивлялся. Солнце уже наполовину склонилось к закату — неужели прошло столько времени? — но свет его, когда Джилре опустил голову на мраморную плиту, ударил прямо в глаза и заиграл золотыми отблесками на лезвии кинжала, которое Симон протирал в это время подолом своей на удивление чистой серой нижней рубашки.
От холода руку заломило еще сильней, чем от опухоли, и тогда Симон развернул ее внутренней стороной кверху и провел рукой по тому месту, которое надлежало вырезать.
— Не смотри на это, — сказал он и отвернул захолодавшими пальцами голову Джилре. — Смотри на закат, думай о чем-нибудь. Любуйся облаками. Вдруг ты прочтешь в них ответы на свои вопросы.
От прикосновения старика мозг Джилре словно онемел, как и его плоть, и юноше показалось, что он странным образом отделился от своего неподвижного тела. Когда Симон снова взялся за больную руку и приставил к ней лезвие, Джилре собрался с духом и глянул все-таки туда, где сталь взрезала край черного пятна, которое он так ненавидел и боялся. На снег брызнула алая кровь, над нею в морозном воздухе закурился парок, и Джилре, отведя глаза, уставился в небо. Через несколько мгновений глаза его закрылись, и он уснул.
И снова оказался в церкви, но теперь она выглядела меньше, чем та, что привиделась в первый раз, была не больше часовни, а Джилре стал участником событий, а не наблюдателем — он шел по узкому нефу вслед за несколькими, такими же счастливыми, как он сам, юношами в белых одеяниях. Как и остальные, в правой руке он держал зажженную свечу, а левую прижимал благоговейно к покрывавшей его грудь дьяконской епитрахили. С другой стороны сидели в ряд люди, одетые в серые, а не в белые, как в первом видении, сутаны, но у некоторых из них волосы были так же заплетены в косу. А у подножия алтаря ждали два человека в полном облачении, в митрах.
Джилре и его сотоварищи опустились на колени у их ног — откуда-то он знал, что это епископ и аббат; старший из священников произнес какие-то неразборчивые слова, но Джилре ответ был известен. И он запел вместе с остальными юношами, поднявши свечи, и голоса их в этом святом месте зазвучали чисто и звонко.
«Adsum domine...» Вот я, Господи...
На этом видение задрожало и растаяло, к его великому сожалению, а потом он долго пребывал в пустоте и отрешенности, печалясь об утраченном и лишь смутно ощущая, как солнце согревает лицо, а спину холодит мрамор даже сквозь куртку и плащ, правая же рука, лежавшая на снегу, закоченела так, что ее он не чувствовал вовсе.
И не было у него желания ни открыть глаза, ни пошевелиться, ни даже думать. Через какое-то время видение вернулось — он стоял перед епископом на коленях, и тот возложил ему на голову руки, посвящая его.
«Accipe Spiritum Sanctum...»
И Джилре явственно ощутил, как священная Сила пронизала каждый нерв его и каждый мускул, как наполнила его божественная Энергия — до краев, через край. Джилре охватил такой восторг, что его даже пробила дрожь.
И вдруг он почувствовал прикосновение к лицу холодных рук и услышал мягкий голос старого Симона, приказывавший ему открыть глаза. Джилре с трудом сглотнул, ибо в горле у него пересохло, и некоторое время еще никак не мог сообразить, где находится. Лицо Симона расплывалось перед глазами.
— Это ты... я...
— С тобой все в порядке. Похоже, ты у меня даже заснул, — улыбаясь сказал старик. — Сны видел?
— Да. Откуда ты знаешь? Симон, это было чудесно! Я...
Смутившись, Джилре поднял руки и протер глаза, и тут только до него дошло, что правая рука слушается его, как и левая, и совершенно не болит. От запястья и выше она была перевязана полоской серого холста, и повязка лежала ровно — нигде ни намека на выпуклость. На снегу виднелись пятна крови, но их было гораздо меньше, чем он ожидал. Симон очистил лезвие кинжала талым снегом и, протерев насухо, вернул его Джилре.
— По-моему, ваш врач слишком уж тебя напугал, — сказал старик. — Опухоль не вернется. Несколько дней рука еще будет слабовата, но меч, я думаю, удержать ты сможешь... да и все, что пожелаешь.
— Но...
Симон покачал головой и поднял руку, предупреждая вопрос, потом встал и, прикрыв глаза рукой от солнца, посмотрел на запад. Джилре тоже поднялся на ноги, и тут Симон принялся закидывать снегом пятна крови, уничтожая следы того, что здесь произошло. Закончив, он посмотрел на Джилре.
— Сюда идет твой брат, и с ним еще люди, — сказал Симон. — Боюсь, он несет печальное известие... но как бы там ни было, теперь ты можешь принять решение, думая о том, чего ты хочешь на самом деле, а не о своем нездоровье. И если ты хочешь отблагодарить меня, прошу, никому не рассказывай о том, что исцелил тебя я.
— Даю слово, — ответил Джилре.
Старик поспешил прочь и исчез среди развалин так быстро, что Джилре, хотя и смотрел ему вслед, не заметил, в какой стороне тот скрылся.
А потом послышался голос брата, выкликавший его имя, и юноша понял, что его вот-вот обнаружат. Он торопливо зашел за разрушенный алтарь, чтобы еще хоть на несколько минут укрыться от Капруса, и дрожащими пальцами, боясь поверить в невозможное, сорвал с руки повязку. На месте рокового черного пятна он увидел только бледную желтоватую тень — да еще розовую полоску, след разреза. От опухоли не осталось и следа.
Совершенно потрясенный, он согнул пальцы, сжал руку в кулак, глядя на напрягшиеся под кожей сухожилия, — мышцы повиновались безупречно. В душе шевелилось какое-то смутное подозрение насчет старика Симона, но пока он не мог ни о чем думать, кроме своей руки. Довольно и того, что произошло чудо, он снова волен выбирать.
— Лорд Джилре!
Голос сэра Лоркана, сенешаля, прозвучал совсем близко, вернув его к действительности, и Джилре, бросив повязку на снег, поспешно опустил рукав. Не время думать о чудесах. Не без труда натягивая на влажные руки перчатки, он услышал глухой перестук подков по плитам разрушенного нефа, и звук этот привел его в ярость.
Глупцы! Неужели они не понимают, что здесь по-прежнему святое место? Как они смеют вести сюда лошадей?
Преисполнившись возмущения, он выпрямился и опустил правую руку на рукоять меча. Рассказывать о том, что здесь произошло, он пока не собирался. Вышел из-за алтаря, и тут его заметили наконец, Капрус указал в его сторону, подзывая остальных. Лошади скользили и оступались на неровных, присыпанных снегом плитах, и всадники их больше следили за дорогой, чем озирались по сторонам в поисках Джилре.
Всего всадников было десять, во главе с Капрусом и Лорканом. Капрус с растрепавшимися золотыми кудрями казался разъяренным, а морщинистое лицо Лоркана было таким мрачным, каким Джилре его никогда не видел. Следом ехали отец Арнуфф, мастер Джилберт, врач, и с полдюжины всадников в доспехах, несущих цвета отца — теперь уже его цвета, понял вдруг Джилре. Короткие их копья были воткнуты в стременные упоры, священник держал в руке серебряную корону отца! И хотя Джилре этого ожидал, по телу его пробежал озноб.
