Дань псам (ЛП) - Эриксон Стивен (библиотека электронных книг txt) 📗
Трепещущий Нимандер заставил себя идти дальше. Он видел спину Десры, двигавшейся вслед Аранате.
Знаки на стенах начали сочиться слезами, и тут же он ощутил, будто растворяется. Вдруг накатила слепота; ужасные звуки битвы начали затухать, как бы отодвигаясь вдаль, пока, наконец, он не стал слышать лишь шум крови в ушах. Шум, подобный буре.
И через него из далекой дали послышался детский голосок. Он тихо пел.
Сирдомин вышел из Ночи и прищурился под полуденным солнцем. Над головой серебристые тучи, нависшие над курганом словно саваны небес. Нескончаемо льется дождь.
Сжимая талвар в руке, он поспешил к могильнику. Ноги скользили по жидкой грязи.
Она ушла одна.
Спиннок Дюрав — единственный друг, у него остающийся — признался в любви. Но он не понимает… да, она откажется от его помощи. Однако нельзя идти у нее на поводу. Ему нужно понять и это.
Боги, это не битва Сирдомина. Не ему биться за Селинд. И все же он шагает, похолодевший от страха, трясущийся от жара, и каждая деталь, увиденная вокруг, словно кричит — словно мирские истины способны обжигать, плескать кислотой в глаза. Колеи, сломанные спицы, горшки, лужи мутной воды, выступившие наружу корни — все это стало зарубками на земле, настойчиво требующими прочтения. «Мы тут», словно кричали они, «только мы тут и есть. Мы…»
Не его битва. Но Спиннок не понял. Он Тисте Анди. Он отсчитывает время столетиями; то, что упущено сегодня, можно наверстать позже, через год, век, эпоху. Для них нет перемен. Они считают, что ничто не изменяется. Падший народ. Мечты о возвращении рассыпались прахом.
Она ушла одна. Ушла туда, где под светом дня нагло вышагивают заговорщики, готовя возвращение времени страданий. Где они оскверняют святилище безразличного бога. Может быть, она присоединилась к ним. Если так, Спиннок имеет право узнать истину.
Крыса скользнула в канаву в нескольких шагах впереди. Он подходил все ближе и уже ощущал вонь лагеря, смрад, не смываемый даже ливнем.
Ему заступят путь? Он надеялся на это. Если заговорщики попрячутся, отыскать их будет нелегко. Если и она решила спрятаться… что же, ему придется перевернуть каждую хижину, каждый жалкий шалаш, вломиться в каждую волглую палатку и каждый ржавый фургон.
С деревьев на другой стороне доносилось пение птиц. Звук, на удивление чистый. Щупальца дыма извивались над промокшими кострами, и глазам Сирдомина они представлялись толстыми змеями. Да, он идет в самое логово.
«Но, Спиннок, не тебе это делать. Не тебе об этом знать. Это дела людей, и если она захочет, я вытащу ее отсюда. Назад, к тебе». Он спасет одну жизнь, и этого будет достаточно.
Сирдомин принялся гадать, видит ли Искупитель происходящее таким вот образом. Принять одну душу, невзирая на тысячи просящих о том же? Нет, он не станет судить, не станет выбирать. Он примет всех.
Сирдомин понял, что ему все равно. Этот бог оказался не для него.
Он склонял колени перед курганом не ради искупления. «Я был одинок. Я думал, он тоже одинок. Проклятие тебе, Верховная Жрица, почему ты не оставила меня одного?!
Не хочу вмешиваться.
Спиннок, ты задолжал мне, но ты не узнаешь об этом. Я не расскажу. Пусть ливень смоет кровь с рук…»
Он вышел в путь полупьяным, но сейчас совершенно протрезвел. Разум охватило пламя.
Дойдя до главной улицы лагеря, он начал подниматься. Дождь стал мелким, словно туман, но он уже промок. От рук поднимался пар. Грунт хлюпал при каждом шаге. Забравшись на гребень холма, он согнулся, пытаясь отдышаться. Выпрямился… что-то мелькнуло перед глазами… послышался треск, в голове вспыхнуло, и больше он ничего не чувствовал.
Градизен встал над упавшим Сирдомином, вгляделся в разбитое, покрывшееся кровью лицо. Жрикрыс подошел, присел над телом. — Жив. Но утонет в своей же крови, если ты его не перевернешь. Урдо, чего ты хочешь?
— Да, переверни его. Я хочу, чтобы он пожил еще немного. Забери оружие, свяжи по рукам и ногам, потом тащи в Священную Палатку.
Градизен облизнулся, вкусив нечистоту сухого келика. Ему хотелось еще, хотелось выпить свежего, горько-сладкого… но ему нужен рассудок. Острый, трезвый, всё сознающий. Когда Жрикрыс приказал двоим урдоменам заняться телом, Градизен направился к Священной Палатке. Освященная земля, да… но временно. Скоро они захватят сам курган. Курган и тупого божка, что в нем.
Он шествовал, и недавние поклонники Искупителя склонялись перед ним. Некоторые дергались в последних судорогах танца ночи. Остальные стояли в грязи, склонив головы, и бурая жижа стекала из раззявленных ртов. О, это может показаться падением, развратом — но Градизен не намерен опровергать заблуждения.
Умирающий бог важнее Черного Коралла и его мрачных владык. Важнее Искупителя и его жалкого культа. Песня Умирающего — песня боли, но разве боль — не проклятие смертных?
Он слышал о другом, иноземном культе, посвященном какому — то Увечному Богу.
Жрикрыс сказал сегодня утром: «Похоже, это тенденция».
В его замечании было нечто богохульное, и Градизен напомнил себя, что надо избить мага. Но не сейчас. Градизену крысиный жрец нужен, хотя бы на время.
Он вошел в палатку.
Да, она все еще танцует, извивается на глиняном полу, слишком усталая, чтобы стоять… но чувственные движения заставили Градизена восхищенно вздохнуть. Уже не важно, что она Дочь Мертвого Семени. Родителей не выбирают, не так ли? К тому же она нашла нового отца. Умирающего Бога, благословляющего болью и экстазом боли.
Так что пусть танцует, пока не разверзнутся врата.
Градизен поднял глаза, принюхался — о, пролита кровь, жертва приближается к порогу. Уже скоро…
Умирающий Бог истекает кровью. Смертные поклонники пьют его кровь. Потом разбрызгивают, преобразив, так что Умирающий может снова вобрать ее в себя. Вот тайна кровавого приношения. Бог дает, смертные возвращают. Все прочее… всего лишь облачение, всего лишь обман зрения.
«Умирайте, далекие друзья. Умирайте во множестве. Мы почти достигли».
— Ты умираешь.
Сирдомин открыл глаза. Сверху на него взирало незнакомое лицо.
— Ты кровоточишь в уме, Сегда Травос. Они хотят использовать тебя. Пытать ужасными зрелищами. Урдо по имени Градизен думает, что ты изменник. Он хочет, чтобы ты страдал, но ты не доставишь ему удовольствия. Ты умираешь.
— Кто… что…
— Я Итковиан. Я Искупитель.
— Я… прости…
Человек улыбнулся, и Сирдомин заметил, как подходит улыбка его добрым глазам, мягкому лицу. Но его сочувствие… неправильно.
— Может, так кажется — но ты силен, твой дух очень силен, Сегда Травос. Ты думаешь, будто я лишен подлинного сочувствия. Ты думаешь, я принимаю страждущих ради личной выгоды, ради утоления голода и страсти. — Итковиан отвел добрые глаза. — Может быть, ты прав.
Сирдомин осторожно сел. Увидел купол неба, блестящий словно бы миллионами миллионов звезд, созвездиями, столь плотно забившими все пространство, что тьме не остается ни одного уголка. Зрелище вызвало головокружение, и он торопливо опустил глаза. И понял, что опирается на почву, составленную из монет. Медь, олово, бронза, серебро, кое-где и золото. Тут и там поблескивают каменья. — Мы, — благоговейно шепнул он, — в твоем кургане.
— Да?
Сирдомин бросил на бога быстрый взгляд: — Ты не знаешь…
— Так ли необходимо знание, Сегда Травос?
— Я больше не пользуюсь этим именем. Сегда мертв. Я Сирдомин.
— Воин — жрец паннионского Провидца. Вижу в тебе воина, но не жреца.
— Кажется, я и воином оказался неважным, — признался Сирдомин. — Я пришел спасти ее…
— И теперь, друг мой, тебе придется сразиться с ней.
— Что?
Итковиан указал пальцем.
Коленопреклоненный Сирдомин повернул голову. Буря нависла, проникая в курган жертвоприношений; он видел, как чернота поглощает сверкающие звезды, словно топит их. Под кружащими тучами стояла фигура. Нет, плясала, и каждый бешеный взмах руки выбрасывал новые порции полуночной силы кверху, в растущие тучи. Казалось, она находится в тысяче шагов, и все же она росла с каждым мгновением.
