Дракон должен умереть. Книга III (СИ) - Лейпек Дин (книги .TXT) 📗
Иногда ей удавалось задремать на час или два, но это не приносило облегчения — и очень часто оканчивалось кошмаром, который снова начал ее преследовать. Она вскакивала, испуганная, растерянная, несчастная, а вокруг была лишь темнота ночного замка — которой, строго говоря, тоже не существовало для Джоан. Как-то раз она не выдержала и пошла бродить по пустым коридорам и переходам, чтобы хоть как-то прийти в себя. В замке было очень тихо — правда, не для ушей Джоан. Но она старалась не слушать.
Позже она не могла себе сказать, оказалась ли здесь случайно, или подсознание вело ее сюда вполне целенаправленно — но в конце концов Джоан обнаружила себя стоящей перед дверью в комнату Генри. Если бы она полностью владела собой, то, разумеется, тут же ушла бы. Но ей было очень одиноко, в замке было очень пусто... Джоан посмотрела по сторонам и бесшумно проскользнула в комнату.
Уже закрывая дверь, она подумала, что Генри вполне может оказаться не один. Мысль эта сковала ее ужасом, и она прислушалась. Но в немного душной тишине было слышно только одно дыхание — и она слишком хорошо знала его.
Джоан видела и слышала Генри спящим бессчетное количество раз. На протяжении всего их знакомства она ложилась позже, а вставала раньше — и потому знала наизусть, как он засыпает и как просыпается, на каком боку спит — и как он дышит.
Сейчас Генри лежал на спине, закинув руку за голову. У него было странное для спящего напряженно-сосредоточенное выражение лица. Джоан постояла над ним, потом отошла к креслу, стоящему справа от окна, забралась в него с ногами и положила подбородок на колени. Она сидела, не шевелясь, всю ночь, до самого утра, пока где-то в отдалении не пропел петух, а далеко внизу не послышались голоса замковой челяди. Тогда Джоан невидимой тенью выскользнула из его комнаты и, никем не замеченная, вернулась в свой кабинет. Спустя несколько часов она встретила Генри на заседании Совета. Его лицо было таким же серьезным и сосредоточенным, как во сне.
С тех пор каждый раз, когда ей снился кошмар, Джоан приходила к нему. И чем дольше она смотрела на него, тем больше чувствовала себе не драконом и не королевой, а маленькой девочкой из хижины Сагра, к которой вернулся ее друг. Иногда, посидев немного у Генри, Джоан уходила к себе и засыпала — глубоко, спокойно, без снов. И утром просыпалась совсем другим человеком. Вернее, просто человеком.
Поначалу они не очень часто виделись днем. Генри проводил почти все свое время в библиотеке, а ее времени хватало только на то, чтобы устроить перенос книг оттуда в кабинет. Когда библиотекарь доложил, что лорд Теннесси читал одну из книг, которую она просила достать, Джоан стало любопытно, и она приказала отправлять ей все книги, которыми интересовался Генри. Библиотекарь повиновался, со свойственной своей профессии скрупулезностью составляя для нее списки с указанием даты и количества прочитанных страниц. Позже Джоан просматривала эти списки со странным ощущением причастности, возникавшим от знания, что именно и когда Генри читал. Как и звук его дыхания во сне, это чувство успокаивало ее.
Пару недель спустя Генри пришел к ней в кабинет, молчаливый и вежливый, с совершенно невозмутимым видом взял книгу с полки и сказал просто «я еще не дочитал», и Джоан страшно испугалась — как тогда, когда он застал ее за чтением писем. Она боялась предположить, что он мог про нее думать.
Джоан перестала забирать книги, и после этого долго видела его только на заседаниях Совета — и по ночам, когда его молчание было естественным и не могло означать, что он что-то от нее скрывает. А потом она совершенно случайно встретила Генри на галерее, и у него был такой растерянный вид, напрочь лишенный его обычного выверенного спокойствия, что она сама растерялась в первое мгновение. Джоан не могла предположить, что могло с ним случиться, а он явно не хотел, чтобы она знала — и это ранило, саднило, мешало спокойно разговаривать с ним. Но он пошел вместе с ней, и просидел в кабинете всю ночь, — это тоже успокаивало. Как и много лет назад, молчание вместе с ним имело свою ценность.
С тех пор он стал часто приходить к ней в кабинет. Они не договаривались об этом, никто никого ни о чем не просил — просто иногда Генри появлялся, и Джоан каждый раз незаметно вздыхала, испытывая чувство непонятного облегчения. Она снова стала спать — все еще сильно меньше, чем спали все нормальные люди, но достаточно, чтобы приходить к нему по ночам все реже и реже. Иногда, впрочем, Джоан все равно не могла уснуть — тогда она бесшумно проскальзывала по коридорам, пробиралась в его комнату и там сворачивалась в кресле, глядя на его напряженное лицо и ожидая, когда он вздохнет и его лицо расслабиться. После этого она неслышно поднималась и уходила, забирая с собой часть его спокойствия и оставляя вмятину в мягкой обивке кресла, которая успевала выправиться до того, как он просыпался.
Каждый раз после ночи у него Джоан не сразу могла посмотреть Генри в лицо. В этот момент она обладала тайным знанием, как будто оставив себе часть несуществующей между ними близости, и ей требовалось время, чтобы напомнить себе, что между ними ничего не существовало. Вероятно, она не вполне владела собой тогда — потому что Генри в таких случаях пристально глядел на нее, и его лицо было таким же сосредоточенным и серьезным, как ночью.
Джоан старалась реже смотреть на него днем — потому что уже привыкла смотреть на него ночью часами и боялась, что привычка может взять свое. И только это могло объяснить, почему она не заметила сразу.
Это случилось нечаянно, как всегда случаются такие вещи, — Генри протянул руку через стол в тот момент, когда она ставила горячий чайник, и кипяток плеснул ему на руку. Джоан бросила взгляд, чтобы убедиться, что ничего страшного не случилось — и вдруг увидела уродливые отметины, идущие через пальцы, скрытые загаром и потому не такие заметные.
— Генри, — позвала она тихо, и он тут же вскинул на нее глаза, потому что ее голос звучал не совсем обычно. — Что случилось с твоей рукой?
Он удивленно поднял брови.
— Ты же сама только что облила меня кипятком.
— Нет, не это, — возразила она, не обращая внимания на свежее красное пятно и не сводя глаз со старых шрамов.
Он недоуменно посмотрел на свою руку, неожиданно понял, о чем она, и поднял глаза, холодные и настороженные.
— Я не помню, — сказал он наконец спокойно, но это было совсем не то спокойствие, за которым Джоан приходила к нему по ночам.
— Покажи мне вторую руку.
Он молчал.
— Генри, покажи мне вторую руку, — приказала она тихо, и он поднял и повернул к ней кисть тыльной стороной. Джоан долго смотрела на полосы.
— Ты не помнишь, — повторила она.
— Нет, — отрезал Генри, убирая обе руки и быстро вставая из-за стола. — Я вернусь позже.
Она ничего не ответила, глядя прямо перед собой, а тошнотворный ужас ворочался внутри нее, сковывая конечности и наполняя жутким бессилием.
***
Кошмар был таким же ярким и настоящим, как обычно — еще более настоящим оттого, что весь вечер она смотрела на Генри и на его руки всякий раз, когда он не мог этого видеть.
Джоан проснулась растерянная и расстроенная, и тут же пошла к нему, быстро проходя по пустым коридорам. В комнате Генри она забралась в кресло привычным движением. Мягкая подкладка слегка поддалась, принимая форму ее ног, которые Джоан подобрала под себя.
Лицо Генри снова было сосредоточенным, напряженным, и Джоан стала ждать, когда он вздохнет и расслабится. Она знала, что рано или поздно это должно произойти, и замерла, глядя на него и отмеряя время его ровными вдохами и выдохами. Тишина была разлита в воздухе комнаты, обволакивая ее, как клубы дыма без цвета и запаха, и она впитывала ее кожей, с каждым вдохом и выдохом все больше успокаиваясь.
***
Ночной полумрак, так до конца и не ставший тьмой, медленно проползал по небу следом за блеклой перламутровой полосой, оставшейся после солнца, постепенно превращаясь в холодные застывшие предрассветные сумерки, как будто впитавшие в себя бесцветность ночи. Он растворялся в густом тумане, оседая на земле, крышах, стенах домов напоминанием о темноте — а потом солнце продралось сквозь серое небо, и реальность кристаллизовалась под его мягкими, неуверенными лучами. Генри глубоко вдохнул, выдохнул — и открыл глаза.
