Год змея - Лехчина Яна "Вересковая" (книги серия книги читать бесплатно полностью TXT) 📗
Единственная встреча Сармата с княжичем, случившаяся пару лет назад, закончилась плохо.
— Хватит об этом, — сказал Хортим тихо, но решительно. Корабль шел в исполинские, уходящие под воду ворота, и люди на боковых пристанях встречали его взглядами. — Держи себя в руках.
Воевода не терпел, когда ему указывал мальчишка. Фасольд — муж и воин, он грабил тукерские шатры, резал, жег и насиловал, когда Хортима и на свете не было. Но тот, пусть и разменял только девятнадцатую осень и, как и все, сидел на веслах, не позволял забывать, кто здесь власть. Фасольд помог Хортиму добыть корабль и привел своих людей, тех немногих, что ушли за воеводой. Не потому, что Фасольда любили, — раньше его душегубам жилось привольно, а теперь Кивр Горбович спустил бы с них по три шкуры. (Фасольд осклабился. «И тебя взяла могила, гордый гуратский князь. Бывший соратник. Злейший враг».) Но сердцем отряда оставалась Соколья дюжина Хортима. Отчаянные парни, горячие головы, самому старшему из которых не было и двадцати пяти. Они слушались княжича беспрекословно, хотя тот не слыл сильным воином и редко позволял пускаться в набеги. Соколья дюжина — половина от того, что привел Фасольд, но Хортим ценил ее вчетверо больше.
Корабль причалил к Волынской пристани. В морозном воздухе заливались колокола и застывали крики людей и чаек, шумел порт: десятки рабочих разгружали трюмы. Они сновали по мостам из темного северного дерева, несли мешки с зерном, бочки с рыбой и пивом, рулоны тканей. Дальше от побережья начинался рынок — длинные торговые ряды, обрывающиеся у вторых ворот, поменьше, но с двумя железными волчьими головами.
— Неплохо у них тут, — заметил Арха, становясь по праву руку от Хортима. Услышав его, Фасольд нахмурился. Арха — один из Сокольей дюжины, ближайший друг княжича. Его бешеный и игривый, но покорный пес. Гуратское солнце не щадило Арху: из его кожи и прозрачных, как стеклянные струны, волос, заплетенных в косу, кажется, вытекла вся краска. Серые глаза имели красноватый оттенок, в них лопались сосуды, а на кусочке шеи и пальцах бугрились зажившие ожоги — Арха вытаскивал господина из-под Сарматова огня. — Если ничего и не добьемся, то хотя бы поедим.
Хортим с горечью осознал, как сильно устали его люди. Арха пытался развеселить его, но невольно натолкнул на мысль, насколько они измотаны и голодны. Случись что, Мстивой Войлич раздавит их одним мизинцем.
Корабль уже встречали. Не успел Хортим по подогнанной дощечке спуститься на землю, как к нему приблизился человек — глава небольшого, но вооруженного отряда. У человека были кудрявые, светлые в рыжину волосы, шайка, подбитая соболиным мехом, и богатый кафтан, но главное — меч в ножнах.
Хортим откашлялся.
— Мир Волчьей Волыни. Я — гуратский княжич Хортим Горбович. — (Как будто они не знали!) — а это — мои люди. Мы пришли к вашему господину.
Человек, крепкий и молодой, лет тридцати, почесал рыжеватую бороду. Обманчиво расслабленный жест — его светлые глаза не мигали.
— Мир и тебе, княжич, — сказал он. — Меня зовут Тужир, и я кметь князя Мстивоя. Позволь провести тебя к нему.
В Княжьих горах было довольно княжеств и их столиц, но три из них — кряжистый Черногород, ослепительный Гурат и холодная Волынь — разительно отличались друг от друга. Запад, юг и северо-восток. Быт, некоторые обычаи, имена — в Черногороде они зачастую были хлесткие, похожие на бесснежную зиму, в Гурате — певучие и звонкие. В Волыни — более мягкие, восточные.
За вторыми воротами, с волчьими головами, открывался вид на крепость Мстивоя Войлича. Она была такая же круглая, как и весь город. Окольцованная каменными стенами, за которыми стояли дома, напоминающие перевернутые корабли, — в них жили воины, ходившие со Мстивоем в походы. А по центру, будто выложенный горой, высился сам Волчий дом. В нем по случаю прибытия гостей собрали пир. Этот обычай чтили везде, будь то Черногород или Гурат-град: никто не говорил о делах сразу. Сделать это — оскорбить хозяина и покрыть себя позором. Сейчас Хортиму меньше всего хотелось веселиться, но порядки не обсуждали.
Мстивой Войлич умел быть щедрым. Его слуги накрыли длинные столы, ломящиеся от еды и напитков. Его музыканты начали играть, а его соратники приветствовали гостей. Когда Хортим с людьми зашел, князь Мстивой поднялся с места и радушно развел руки. На указательном пальце холодно блеснул перстень в виде волчьего черепа. Хортим видел Мстивоя впервые, но догадывался, чего стоит ожидать. Отец ненавидел его — а он мог ненавидеть только по меньшей мере равного себе.
— Хортим Горбович со своей бравой дружиной, — промурлыкал Мстивой, а Фасольд скрипнул зубами. — Не откажешься быть моими гостем?
Как он мог отказать?
Мстивой Войлич был высок и, пожалуй, красив — вождь, переживший множество схваток и готовый вынести еще больше. Грива медовых волос стелилась по плечам — когда он вел головой, из-под прядей показывались единичные тоненькие косички, пережатые серебряными кольцами. Синие глаза, мягкая, отливающая медовым золотом борода. Княжича-изгнанника Мстивой посадил за свой стол, и там же сидела его молодая княгиня — четвертая жена, и никто не знал, что действительно случилось с предыдущими. У княгини была толстая коса цвета льна, убранная под венец с белым платком, кожа как лебяжий пух и тонкие шея и руки. Настоящая волынская красавица, светлая и нежная. В Гурат-граде ценили других женщин — таких, как старшая сестра Хортима, чернобровая и вспыльчивая Малика.
«Боги от такой сохрани», — подумал Хортим и осушил кубок.
Мстивой собрал добрый пир. Рабы подносили мясо и хлеб, а дочери воинов наливали пиво. Тужир, княжеский кметь с пугающим взглядом, плясал, перекидывая остро наточенные ножи так искусно, что сравниться с ним мог разве что Арха, да и тот оступился и распорол себе ладонь. Под музыку танцевала гибкая юная невольница — ее привезли в Волынь издалека. Кожа у нее была золотисто-смуглая, а брови — черные, будто угольные. И несмотря на то что она травами выкрасила себе волосы в светлый, грязно-песочный цвет, никто на севере не считал ее красивой. И все равно любовались тем, как она, стройная и узкая, кружилась в перезвоне струн.
Фасольд уже был довольно пьян, и глаза у него стали дикие, ошалелые. Он жадно следил за танцем невольницы, сжимая кулаки так, что белели костяшки пальцев. Когда кмети Мстивоя заметили это и решили необидно пошутить, — увлекла девка, воевода? — Фасольд метнул из-под бровей дрожащий злобой взгляд.
Пир был хорош, но позже его редко кто вспоминал: не случилось ничего удивительного. Князь Мстивой готовился и на следующий день — Хортим знал, что гости могли жить месяцами прежде, чем заговаривали о деле. Но не выдержал.
До нового застолья он и его люди, успевшие отоспаться после ночи, пришли в зал, где Мстивой Войлич и пировал, и принимал послов. Князь сидел на огромном каменном троне, не отделанном ни самоцветами, ни дорогим металлом, — от ручек до спинки вилась лишь глубокая древняя резьба. Ладьи, волны и змеи, а за ними — очертания гор. С Мстивоем была только его личная малая дружина, и Хортим понял, что их ждали. Большим пальцем Мстивой подглаживал перстень-череп, и на его губах блуждала легкая полуулыбка.
Хортим снова невольно сравнил Мстивоя с отцом, и внутри что-то отозвалось непонятной болью. Кивр Горбович был примерно его возраста, тоже высок и статен, но носил волосы черные, как безлунная степная ночь, и обруч на челе. Длинные одежды, достойные гуратского вельможи, расшитые золотом вдоль ряда пуговиц. И его отец редко улыбался. А так обманчиво мягко — никогда.
— Прости меня, князь. — Хортим склонил голову. — Твой дом радушен. Твои люди учтивы, а еда сытна. Но у меня есть дело, которое больше не может ждать.
Мстивой, не меняя лица, повел пальцами, будто приглашая продолжить.
— Говори.
Узкие ноздри Хортима расширились, а горло обожгло:
— Знаешь ли ты, что случилось с Гурат-градом?
Он, конечно, знал. Войличи держали под собой далекий север, но новости слетались к ним, словно птицы, на купеческих и боевых кораблях. Кровавый, южный, великий Гурат-град, с которым могла сравниться только Волчья Волынь, сожжен. Слова дались тяжело, а люди Хортима напряглись так, будто услышанное разбередило старую рану. Может, они и изгнанники, но почти у каждого в Гурате была семья. Раньше, до дракона.
