Память льда - Эриксон Стивен (читаем книги онлайн TXT, FB2) 📗

— Не трудитесь, капитан. Я поклялся в верности Фэнеру. Если понадобится, я безропотно разделю судьбу своего бога. Предательство для меня неприемлемо.

— Но вам предлагают спасение, а не предательство! — воскликнул Рат’Трейк.

— Слова — надежное прикрытие для чего угодно. Довольно слов! — Он поглядел на очнувшегося Рат’Фэнера и шепотом добавил: — Я пока что еще в строю.

По телу Рат’Фэнера пробежали судороги. Из горла вырвался душераздирающий вопль. Он молотил в воздухе культями, будто отбиваясь от чьих-то невидимых рук. На коже проступили темные узоры татуировки, но не те, что принадлежали Фэнеру, ибо Вепрь Лета не востребовал отрубленные кисти жреца-предателя. Письмена были чужие. Кто-то из богов подтверждал свое право на душу Рат’Фэнера, и каждое слово впивалось, вплавлялось ему в кожу. Потом тело изменника покрылось волдырями. Они быстро лопались, исторгая густую желтую жидкость.

Вся площадь сотрясалась от невыносимых криков Рат’Фэнера. Его плоть сгорала на внутреннем огне. Казалось, бывший жрец вот-вот умрет. Однако жизнь не оставляла его.

Итковиан убрал меч в ножны.

Паран был первым, кто догадался о его намерении. Малазанец схватил несокрушимого щита за руку:

— Заклинаю вас, не делайте этого!

— Капитан Норула! — позвал Итковиан.

Мертвенно-бледная женщина взялась за рукоятку меча.

— Капитан Паран, — звонким, натянутым голосом произнесла она, — извольте не мешать нам!

— Даже вас ужасает затеваемое несокрушимым щитом.

— Я выполняю приказы своего командира. Уберите руку, или мне придется вас убить.

Малазанец оторопел, но Итковиану было сейчас не до Парана. Рат’Фэнер понес достаточное наказание, и теперь следовало прекратить его страдания.

Паран разжал пальцы.

Итковиан склонился над корчащимся телом отступника, в котором было невозможно узнать прежнего напыщенного жреца.

— Рат’Фэнер, выслушай меня… Да, это я. Ты согласен принять мои объятия?

Вопреки зависти и злости, наполнявшим душу истерзанного жреца, вопреки всему тому, что привело его к предательству не только смертного меча Брухалиана, но и самого Фэнера, в сердце этого человека еще теплилась искра сожаления. Сожаления и понимания. Тело жреца дернулось в сторону, конечности затряслись, словно он пытался выползти из тени Итковиана.

Несокрушимый щит наклонился и поднял перепачканного гноем жреца.

«Я понял твой жест. Ты не жаждешь искупления, но я помогу тебе, Рат’Фэнер. Я приму твою боль в себя. Не сопротивляйся оказываемой тебе милости. Я освобожу твою душу, и она найдет успокоение…»

Парану и всем остальным казалось, что несокрушимый щит замер, держа в руках Рат’Фэнера. Окровавленный жрец сделал последнюю отчаянную попытку вырваться, но затем смирился и затих.

А перед мысленным взором Итковиана разворачивалась вся жизнь этого человека. Он видел чистого сердцем юного послушника, стремившегося к вере и благочестию, но вместо этого получавшего циничные уроки борьбы за мирскую власть. Будущий Рат’Фэнер воспитывался в змеином гнезде, наблюдая вечное соперничество мелких и тщеславных умов, гонявшихся за призрачными благами. Невольничья крепость с ее унылыми холодными залами и коридорами выхолостила душу молодого жреца. Место утраченной веры заполнили страх и зависть. И конечно же, больше всего Рат’Фэнер боялся за собственную жизнь. Инстинкт самосохранения превратил все лучшее, что еще оставалось в нем, в товар, который можно предложить покупателю по сходной цене.

Но Рат’Фэнер торговал не только собой. Падая все ниже и ниже, он постепенно начал торговать жизнями других людей. Вступление в сговор с тайными посланцами Паннионского Домина было неизбежным и закономерным. Этот человек уже не имел сил остановиться. Знал ли он, что его не пощадят ни собратья по Совету масок, ни паннионцы? Не мог не знать. Однако жрец ушел слишком далеко от поруганной веры, чтобы думать о возвращении к ней.

«Я видел все ступени твоего предательства, Рат’Фэнер, и понимаю, что двигало тобою. Однако злодеяния нельзя оставлять безнаказанными. Я свершил правосудие, заставив тебя испытать боль, которую ты причинял другим.

После исполнения закона Тайного ордена Фэнер должен был принять твои отсеченные кисти, дабы надзирать за отступником до конца его дней и запечатлеть на твоей коже слова, которые предназначены только для тебя. После твоей смерти наш бог должен был даровать тебе прощение грехов… Но Фэнер покинул свои владения. А у тех сил, что стремятся подчинить твою душу… иные желания. Не бойся, я не позволю им завладеть твоей душой».

Рат’Фэнер вновь пронзительно закричал. А в мозгу несокрушимого щита отчетливо послышался крик его души: «Итковиан! Не смей вмешиваться! Прошу тебя, оставь меня. Я никогда не покушался на твою душу. Не тронь же и ты мою, Итковиан».

Однако несокрушимый щит лишь крепче сжал Рат’Фэнера в своих духовных объятиях, ломая последние преграды.

«Нельзя оставлять ничью душу отягченной горем. Даже твою».

Когда последнее препятствие исчезло, Итковиана едва не сбило с ног невидимым ураганом. На него обрушилась лавина боли и страхов, долгие годы терзавших Рат’Фэнера. Несокрушимый щит раскрылся навстречу боли, оглушаемый ее многоголосием.

Когда утихает битва, на поле сражения остаются не только трупы погибших. Остается еще и боль. Она проникает в землю, заполняет все трещины в камнях; она разносится по воздуху, сплетая сети памяти. Память без умолку поет свои поминальные песни. Иногда они бывают беззвучными. Однако клятва, принесенная Итковианом, отвергала дар тишины и молчания. Он слышал скорбную песнь, заполнившую все его существо. Несокрушимый щит добавил к ней свой голос, прозвучавший наперекор: «Они не получили твоей души, Рат’Фэнер. Ты не потерян, и я возвещаю об этом».

Внезапно среди хаоса и боли пришло обоюдное узнавание: Итковиан ощутил чужое присутствие. То была некая громадная сила. Не злобная, нет… просто совершенно иной природы. Итковиан уловил ее изумление и страдание. Это она приняла две отсеченные кисти, чтобы сотворить из них… нечто прекрасное. Но никакая человеческая плоть не выдержала бы подобной красоты.

«Слышишь, Рат’Фэнер? Даже боги плачут. Что ж, я готов взять на себя и боль богов тоже».

Незримый свидетель поспешил было прочь, но, как оказалось, слишком поздно: Итковиан заключил в свои духовные объятия и его тоже. Душа несокрушимого щита вдруг начала таять и распадаться на куски.

Лица богов были холодными, словно маски, но под масками ощущалось тепло. Смертным боги всегда казались непостижимыми. Однако на самом деле все обстоит как раз наоборот: это смертные непостижимы. А боги — они всего лишь платили смертным.

«Мы — та дыба, на которой они распяты».

Потом удивительное ощущение пропало. Неизвестный бог удалился, оставив Итковиану отблески горестей далекого мира. Мира, у которого хватает своих собственных мучений и жестокостей; мира, чья история запутана и далеко не безоблачна… Потом угасли и отблески.

Бог исчез, а душа Итковиана начала заполняться болью всех жертв капастанской бойни. Он принимал абсолютно каждого, ибо был не вправе никого отвергать. А души все несли и несли ему свою память, полную страданий, надежд, любви, разочарований. И каждый отдавал воспоминания о страшных последних мгновениях жизни. Несокрушимый щит чувствовал вкус железа, запахи огня и дыма. И конечно, запах праха… Кто-то завершал свое земное существование с благочестивой молитвой на устах, кто-то посылал проклятия всем богам. Иные умирали молча. Десятки тысяч душ, боль которых Итковиан принял в себя.

«Я должен искупить эти смерти, дать освобождение от страданий. Я должен им ответить. Каждой душе. Да, абсолютно каждой».

Лавина чужого горя грозила опрокинуть Итковиана, однако он не сдавался. Он без устали дарил душам мир, очищая их от боли, дабы они отправились… куда? К стопам бесчисленных богов? В мрачные владения Худа? В пропасть Хаоса? Это уже зависело не от него. Он всего лишь выполнял свой долг, вызволяя эти души, пойманные в ловушку собственных мучительных смертей.