Пророк, огонь и роза. Ищущие (СИ) - "Вансайрес" (книги хорошем качестве бесплатно без регистрации TXT) 📗
Глаза Онхонто, утратившие прежний изумрудно-лучистый оттенок и сейчас казавшиеся почти чёрными, вдруг странно сверкнули.
— А он не увидит меня таким, — ровно проговорил он и закрыл глаза.
Когда он открыл их снова, это был прежний Онхонто.
— Я знаю, что у меня есть два варианта, — сказал он тихо. — Я могу оставить всё, как есть, послушно следуя своей роли, а могу измениться и изменить здесь всё. И второй вариант даже проще для меня. Но… я не выберу ни один из них.
«Вот как должна решаться проблема мучительного выбора, замкнутого круга, — промелькнуло в голове у Иннин, хотя она и не знала, что именно он имеет в виду. — А не так, как решала я, когда металась от одного исхода к другому…»
Онхонто сказал ей, что напишет короткий ответ для Хайнэ, и она осталась ждать письма в коридоре.
Он же вошёл в свои покои и остановился посередине комнаты.
Таик лежала в постели спиной к нему, но не спала.
— Где вы были? — спросила она хриплым, равнодушным голосом.
Он не ответил.
А она, не чувствуя в себе силы даже злиться на него, ощущала одно лишь бессилие, бесплодие, пустоту…
— Отобрав у меня мою ненависть, вы отобрали у меня всё, — проговорила она с горечью. — Кем вы меня сделали? Прежде я была демоном, а теперь стала коконом. Пустой оболочкой без содержания… И вы считаете, что этим я больше приблизилась к Богине, Милосердному, или в кого вы там верите? Все говорят, что я убийца, но убийца — это вы. Это ваши руки в чужой крови, хоть её и не видно глазу. Вы приносите одно лишь несчастье. О, теперь я разгадала ваш секрет. Люди думают, что вы Любовь, но вы — это Смерть. Я могла бы открыть эту тайну моему народу и этим благословить его… Но кто мне поверит, ведь меня считают рехнувшейся? По поводу того рассказа, который вы прочитали мне. Я поняла его символическое значение. Муж Богини был Смертью, Прекрасной Смертью, как вы. И поэтому он был главным её помощником, потому что без страха перед смертью нет веры в богов, и одновременно самым сильным противником, ведь открыв этот секрет, что смерть добра и прекрасна, а вовсе не страшна, люди прогнали бы всех своих богов и поклонились одной лишь ей. Это был рассказ о борьбе Смерти и Жизни, а вовсе не Ярости и Милосердия. Что вы молчите? Вы думаете, что это бред сумасшедшей?
Онхонто подошёл к ней ближе.
— Нет, я думаю, что вы правы, — сказал он. — Я действительно приношу несчастье, и мои руки действительно в крови.
Тогда Таик повернулась к нему, и увидела, что вся его светлая одежда запятнана багровыми пятнами.
И из груди её вырвался хриплый крик.
***
В тот день Иннин вернулась в дом лишь поздно ночью, сполна почувствовав, что значит быть старшей дочерью и распоряжаться всем — все члены семьи Фурасаку, включая Ниту и госпожу Келену, были слишком убиты горем, чтобы думать о чём-то ещё.
Иннин взяла организацию церемоний на себя; никто не спросил её о том, почему она действует не как жрица, а как светское лицо.
Даран смотрела на неё тусклым, цепким взглядом.
«Из тебя получится хорошая глава семьи Санья», — обмолвилась она, проходя мимо.
Иннин не знала, воспринимать это как комплимент или как презрительную насмешку.
Но ощущение её не радовало.
Добравшись до постели, она рухнула в неё, и какое-то время прислушивалась к тому, что происходило внутри неё — к шевелениям и толчкам маленького существа, которому пришлось пережить в этот день, вместе с самой Иннин, целых два потрясения.
Иннин не желала вспоминать о втором из них.
Закрыв глаза, он вернулась в памяти к первому — невидимые цветы, увившие стены и двери лавки, нежданный поединок, светло-фиолетовые глаза… Само лицо волшебницы никак не желало воскресать в памяти, расплываясь, как отражение в воде после того, как в него бросили камень — были лишь эти глаза, странные, глубокие, будто бы не мигающие, и белый цвет — белые волосы, белая накидка, белоснежный снег, словно бы окутавший незримую фигуру тонкой вуалью.
Странное чувство пронзило Иннин, такое, какого она никогда ещё не испытывала — смесь тоски, счастья и ожидания. Или, может быть, испытывала, но в далёком детстве, когда предавалась мечтам о дворце и своём пути жрицы… Слабый отблеск этого чувства также посещал её в самом начале отношений с Хатори.
Но теперь всё было по-другому — долгожданные явления волшебства, чудес, необычного, случились с ней именно тогда, когда она раз и навсегда выбрала другую судьбу. Тот путь, который она сочла под конец плодом собственного воображения, действительно существовал, и она получила тому несомненные доказательства… Но он уже был для неё закрыт.
С тоской Иннин перевернулась на бок и приложила ладонь к животу.
«Может, это ты будешь волшебником, — прошептала она. — Теперь я знаю, что у меня действительно есть способности, и я научу тебя. Даже если ты окажешься мальчиком».
Решение это вернуло ей спокойствие и уверенность.
Но, засыпая, она чувствовала себя вновь окутанной нежной дымкой молочно-белого цвета — то ли снег, то ли дым, то ли цветы, сквозь которые смутно проступали очертания женской фигуры.
И Иннин шептала, то ли наяву, то ли уже во сне:
— Я хочу хоть раз увидеть тебя снова, снова, снова…
Наутро она поднялась с твёрдой, непоколебимой решимостью разыскать волшебницу, каких бы усилий ей этого не стоило.
Таким образом, её поездка в столицу растянулась на гораздо дольшее время, чем было задумано. Из Арне ей слали письма; Иннин обещала вернуться со дня на день, а сама с тревогой думала о том, что предполагаемая дата родов приближается, однако продолжала день за днём приходить в торговый квартал в надежде встретить незнакомку там, где они однажды увиделись.
Никто о ней ничего не знал — ни хозяева лавок, ни посетители, никто как будто и никогда не видел. Иннин это не слишком удивляло, но она продолжала упрямо верить в свою удачу. Вопроса, зачем ей нужна новая встреча, у неё не возникало — она просто точно знала, что так должно быть.
И перед этой абсолютной, ни на чём не основанной уверенности, отступали любые вопросы, сомнения, соображения логики и даже безопасности.
В один из таких дней Иннин, вновь появившись в знакомой лавке, увидела, как белоснежный шёлк, на который когда-то любовалась, чуть наклонившись, волшебница, снимают с витрины и заворачивают в рулоны. В ответ на вопрос Иннин, служанка сказал, что материал продан, и его укладывают, чтобы доставить покупательнице.
Повинуясь внутреннему наитию, Иннин поспешила обратиться к хозяйке с желанием перекупить материал, причём объявила, что готова заплатить впятеро больше установленной цены. Хозяйка колебалась, опасаясь за свою честную репутацию. В конце концов, Иннин предложила, что сама съездит к покупательнице и договорится с ней обо всём.
С некоторым сомнением хозяйка протянула ей карточку с адресом.
«Госпожа Иллания Эбара» — было написано на ней.
Имя казалось каким-то нездешним, иностранным.
«Это она», — подумала Иннин с необъяснимой уверенностью и поехала по указанному адресу.
В саду, засаженном белыми розами, её никто не встречал — ни сама хозяйка, ни слуги, но ворота были открыты. Отбросив сомнения, Иннин прошла через сад, поднялась на веранду, увитую цветами и решительно толкнула двери.
Перед ней открылся прохладный дом, утопающий в синевато-лиловом, светлом сумраке.
Дверей в следующую комнату не было — вместо них тихо шелестела полупрозрачная светло-фиолетовая ткань, занавешивавшая проём в стене и всколыхнувшаяся от порыва ветра, который принесла с собой Иннин.
Иннин шагнула в этот проём, и шелковистая, мягкая ткань прильнула к её лицу и телу, на мгновение показавшись живым существом…
Госпожа Иллания Эбара сидела в центре просторной комнаты за мольбертом и рисовала. Все стены были увешаны картинами; там были и пейзажи — величественные горы, цветущие луга, штормовое море, и портреты людей в самых разных нарядах, и натюрморты — вазы с цветами, столы, заставленные какими-то диковинными предметами, причудливыми склянками, астролябиями, которые живо напомнили Иннин о господине Главном Астрологе и заставили её непроизвольно поморщиться…
