Пророк, огонь и роза. Ищущие (СИ) - "Вансайрес" (книги хорошем качестве бесплатно без регистрации TXT) 📗
Большое окно от потолка до пола, занимавшее значительную часть противоположной стены, было распахнуто настежь в благоухающий сад, из которого в комнату тянулись ветви цветущих кустарников, усыпанные крупными, тяжёлыми цветами.
Комната была тёмной и прохладной, сад же в проёме окна — пронизан солнечным светом. Он, несомненно, должен был вызывать у всякого человека желание поскорее пройти к противоположной стене, выбраться через окно наружу и окунуться в сияющее великолепие по-летнему ярких красок, насладиться медвяным благоуханием цветов… Впрочем, тот человек, который жаждал покоя и ничего иного, остался бы в комнате, и в её прохладной тишине обрёл бы желанное умиротворение.
Но Иннин не интересовали ни комната, ни сад.
Остановившись на пороге, она не сводила глаз с художницы. Та подняла голову и скользнула по ней знакомым взглядом светло-фиолетовых глаз.
— Вы пришли, чтобы заказать мне картину или портрет? — наконец, спросила она ровным, безразлично-приветливым голосом.
Иннин как будто окатили ледяной водой.
После того, что между ними было, она делает вид, что не узнаёт её — или и впрямь не узнаёт? Так мог бы, наверное, чувствовать себя любовник, который провёл со своей возлюбленной невероятную ночь и абсолютно уверился в том, что теперь их связывают незримые узы, а наутро получил неожиданную отставку и полное безразличие.
Впрочем, она быстро справилась с собой.
Чего она ожидала от этой встречи? Ничего.
— Возможно, — проговорила Иннин. — А могу я купить у вас уже готовую картину?
— Конечно, выбирайте, — откликнулась госпожа Эбара.
Иннин медленно обошла комнату, вглядываясь невидящим взглядом в пейзажи, яркие и сумрачные, написанные густыми мазками или же, наоборот, совсем лёгкими прикосновениями кисти к бумаге. Среди всех цветов, которые использовала художница, в значительной степени преобладал фиолетовый; одна из картин изображала просто звёздное небо.
Вдруг один из портретов привлёк внимания Иннин; подойдя ближе, она непроизвольно вскрикнула.
— Это же мой брат! — воскликнула она изумлённо.
Художница встала со своего места и подошла к ней.
— Я написала этот портрет, когда путешествовала по Канси, — сказала она. — Человек, заказавший мне его, остался недоволен исполнением, и картина осталась у меня. Ваш брат когда-нибудь бывал в Канси? Если так, то, возможно, это действительно он. К сожалению, я не помню фамилию и имя заказчика.
— Санья, — пробормотала Иннин. — Его фамилия была, несомненно, Санья.
Конечно же, это не мог быть Хайнэ, который никогда в жизни не бывал в Канси, но как же он был похож… Впрочем, все Санья похожи друг на друга, иногда очень сильно, так что это было неудивительно.
Приглядевшись внимательнее, Иннин вдруг поняла, что послужило причиной недовольства заказчика портрета — выражение лица. Ни один Санья, несомненно, не пожелал бы видеть самого себя с выражением смирения и скорби во взгляде. Наверное, именно этот взгляд, нехарактерный для Санья, и послужил причиной ошибки Иннин, увидевшей на портрете собственного брата.
— Боюсь, что я не смогу продать вам этот портрет, — сказала, тем временем, художница. — Он писался для другого человека, и хоть тот и не пожелал его приобрести, я не думаю, что вправе отдавать его в чужие руки.
Иннин отрицательно покачала головой.
— Нет, я и не думала просить этот портрет… Просто он очень сильно напомнил мне моего брата. — Она запнулась, хотела было замолчать и непонятно зачем продолжила: — У меня есть брат-близнец. Я очень сильно привязана к нему, и иногда мне даже кажется, что не совсем по-родственному… То есть, и не как к любовнику, конечно, тоже, — поспешно прибавила она, испугавшись, что женщина сделает из её слов именно такой вывод. — Просто, как бы это объяснить…. Я ощущаю его как часть себя, но нездоровую, уродливую часть, которая причиняет мне боль. И вместе с тем совершенно необходимую. Вы когда-нибудь видели растения, паразитирующие на других цветах? В детстве мне их показывали, и я была возмущена, я не могла понять слов о том, что этот симбиоз необходим обоим растениям. Мне казалось, что нужно просто оторвать паразитирующую часть. Но наставница говорила мне, что другое растение тогда тоже умрёт. Теперь я это понимаю. То есть, я не хочу этим сказать, что Хайнэ — паразит… — Она запнулась, чувствуя сильное замешательство. — В детстве мне доставляло большое, даже слишком большое удовольствие издеваться над ним, насмехаться, пугать его, драться с ним… Я никому не говорила, даже самой себе, что это всего лишь признаки моей любви к нему. Он ненавидел меня за эти издевательства и, наверное, до сих пор не может простить. Я сделала его неуверенным в себе, ненавидящим себя. В детстве он был, наоборот, слишком красив, и я считала, что он возгордится. Кто же мог знать, что с ним случиться это несчастье, что болезнь изуродует его, превратит в жалкое подобие самого себя. — Она закрыла лицо ладонями, но через мгновение опустила руки. — Иногда меня одолевают самые странные фантазии, иногда мне кажется, что ребёнок, которого я ношу — это наш с ним ребёнок. У Хайнэ никогда не будет своих детей.
Женщина молчала, но Иннин и не хотела от неё ответа.
Поклонившись, она вышла на улицу, села в экипаж, вернулась домой, собрала вещи и тем же вечером выехала обратно в Арне.
Глава 21
Иннин вернулась в самый разгар лета, в середине Второго Месяца Воды, тогда, когда по предположениям Хайнэ и всех домашних, уже должен был родиться их с Хатори ребёнок.
По мере того, как оттягивался срок её возвращения, Хайнэ боялся, а, может быть, наоборот, надеялся, что она приедет уже с младенцем.
Но этого не произошло.
Она вышла из экипажа с некоторым трудом, держась рукой за свой огромный живот, но всё ещё ступая легко, как будто этот груз был для неё не слишком тяжек.
Было в её взгляде что-то странное, что-то новое и горькое, некое понимание, которого не было прежде.
Она уткнулась лицом в грудь Хатори, который встретил её первым, и тот её обнял.
Хайнэ, стоявший в сторонке, робко сжался. Всё это время он мучил себя вопросом — любят они друг друга или нет? По всему выходило, что не очень. Хатори не демонстрировал слишком много чувств, хотя всегда был нежен по отношению к Иннин. Иннин… если бы она так сильно его любила, то уехала ли бы в столицу так надолго? Она не взяла с собой Хатори, и тот не последовал за ней.
Но сейчас, видя их безмолвные объятия, Хайнэ с тоской понял, что, вероятно, заблуждался. И в чём-то ему приятно было видеть их обоюдною нежность, а в чём-то — невыносимо, как будто его резали острым ножом.
«Я не хочу видеть этого ребёнка, — с отчаянием думал он. — Не хочу слышать его крика, не хочу смотреть, как они по очереди носят его на руках, кладут в свою постель, ласкают его, дарят ему свою любовь. Великая Богиня, куда бы мне сбежать отсюда».
Иннин взяла Хатори под локоть и пошла вместе с ним к брату. На лице её была улыбка, хотя Хайнэ предпочёл бы хмурое или безразличное выражение.
Сестра взяла его руку и положила на свой живот.
Хайнэ едва удержался от того, чтобы отдёрнуть её, и низко опустил голову, чтобы не выдать себя выражением лица.
«Оставь меня в покое, в покое, в покое, — мысленно твердил он. — Не принуждай меня любить его, я его ненавижу…»
— Хайнэ, напиши для нашего малыша сказку, — вдруг предложила Иннин.
— Сказку? — переспросил тот. И, не сдержавшись, добавил довольно резко: — Я не умею писать сказки.
— Ну, это же просто, — улыбнулась, ничуть не смутившись, сестра. — Любую. Всё, что угодно, чему бы ты хотел научить его.
— Не знаю, — хмуро ответил Хайнэ. И, устыдившись своих злых чувств, постарался смягчить тон: — Я правда не умею…
Иннин, наконец, отпустила его руку.
— Я привезла тебе кое-что, что тебя наверняка порадует, — сообщила она, доставая из рукава письмо Онхонто. — Может, надо было послать его раньше, но я решила отдать его лично.
