Пророк, огонь и роза. Ищущие (СИ) - "Вансайрес" (книги хорошем качестве бесплатно без регистрации TXT) 📗
Это всегда поражало Хайнэ в нём: каким образом крестьянский сын, никогда и ничего не знавший о жизни знатных людей, мог так легко приучиться к многочисленным церемониям и участвовать в них с таким изяществам и достоинством, не путаясь ни в одной из сложных деталей?
На лице Онхонто была улыбка, вежливая, не слишком яркая, но и не принужденная. Взгляд Хайнэ случайно скользнул по лицу Верховной Жрицы, стоявшей справа от Онхонто, и вдруг ему подумалось: а ведь они похожи. У обоих было совершенно непроницаемое выражение лица, но если у Даран непроницаемо-холодное, то у Онхонто непроницаемо-тёплое. Он излучал симпатию и доброжелательность, и всё же за этими чувствами, неподдельно искренними, было и что-то другое, тайное, неизвестное и неподвластное никому.
«Удивился ли он, не увидев меня среди встречающих? — гадал Хайнэ. — Огорчился ли?»
Взгляд Онхонто не говорил об этом ничего.
На мгновение в душе у Хайнэ вновь шевельнулась гордость: есть ли смысл навязывать ему своё восхищение, свою любовь, если он для него — лишь один из многих? Но мгновение это продлилось недолго; едва только гости скрылись из вида, он, ковыляя, обогнул дом и, зайдя через двери для слуг, поднялся в комнату, приготовленную для Онхонто.
Здесь ему предстояло ждать ещё несколько часов, в течение которых гости вкушали приветственную трапезу. В душе у Хайнэ долго боролись два противоположных желания: быть в это время рядом с Онхонто, увидеть, какое впечатление на него произвела усадьба Санья, пытаться угадать его мысли, да и просто провести с ним на несколько часов больше, или же поздороваться с ним позже, наедине. В конце концов, второе желание победило.
Хайнэ сел на пол на колени. Ему хотелось приветствовать Онхонто по-настоящему, как своего правителя, упав перед ним ниц и коснувшись лицом пола, и будь он нормальным, не калекой, он сделал бы это в тот же момент, когда дорогой гость появился бы на пороге. Но со своими больными, увечными ногами он мог превратить этот торжественный и красивый жест в глупую комедию, и поэтому решил подготовиться заранее, хоть это и значило провести несколько часов, сидя на холодном полу, не двигаясь с места.
Светлое небо за окном потемнело, взошла полная луна.
Хайнэ напряжённо вслушивался в звуки снаружи; ноги у него затекли и болели от напряжения. Но, наконец, долгожданный звук послышался: тихие, лёгкие шаги. Онхонто вошёл в первую комнату вместе со слугами, переоделся с их помощью и отпустил их.
И в тот момент, когда он отодвинул тяжёлые занавеси, закрывавшие вход во внутреннюю комнату, где находилась постель, Хайнэ, как мог легко, согнулся, практически ложась на собственные руки, которые выставил вперёд. Длинные волосы, которые он оставил распущенным, и широкие шёлковые рукава его верхней накидки расстелились по полу.
— Я безмерно счастлив приветствовать вас в моём доме, на той земле, где я родился, — проговорил он, стараясь, чтобы голос его не дрожал. — Прошу вас, будьте моим гостем, одновременно оставаясь моим правителем и повелителем, не только по букве закона и традиций, но также согласно самой искренней воле моего сердца.
С этими словами он поднял голову и протянул Онхонто цветок.
— Мне, конечно, не пристало дарить высочайшему гостю столь слабую, к тому же ещё не распустившуюся розу, — улыбнулся Хайнэ. — Но это первый бутон на тех кустах, которые я посадил в вашу честь, и для меня он особенно дорог. Прошу вас, примите его.
Онхонто молча взял цветок.
Лицо его оставалось всё таким же непроницаемым, и Хайнэ успел похолодеть от мысли, что он сделал что-то не так, может быть, обидел его тем, что в последний момент решил не встречать у ворот, или что так гордо объявил себя хозяином дома, а его — своим гостем.
Но Онхонто, наконец, заговорил.
— Если бы я знать, что вы делать это, я бы спрятать один из цветов, которые были в моём букете, чтобы подарить его вам сейчас, — сказал он. — А теперь у меня ничего нет. Но как я могу нарушить столь красивую традицию? Видимо, мне придётся поступить вот так.
С этими словами он вытащил ярко-алый цветок из своих волос и протянул его Хайнэ с лёгкой улыбкой.
Тот настолько обрадовался, что Онхонто не сердится, что мигом растерял свою торжественность.
— Здесь в покоях есть тайный ход, который ведёт в глубину сада. Я взял на себя смелость объявить слугам, что вы любите спать подольше, значит, с утра у вас будет несколько часов, чтобы выйти и побродить по нашим владениям в полном одиночестве, — начал рассказывать он с наивной гордостью ребёнка, желающего порадовать родителей. — Хатори будет ночевать вместе с моей сестрой в дальнем флигеле, и, если кто-либо вас увидит, то примет за него. Вот его одежда, я принёс её вам…
Хайнэ развернул свёрток, спрятанный в комнате заранее, и показал Онхонто тёмные штаны и платье.
И тут внезапно слабость и усталость охватили его.
«Я сделал всё, что мог, теперь лучше уйти…» — мелькнуло у него в голове, и он сделал шаг к дверям.
Но Онхонто схватил его за локоть с неожиданной силой.
— Вы не можете выйти из комнаты сейчас, у дверей дежурят слуги, — сказал он с лёгким смехом. — И до утра не сможете.
— Но я ведь могу воспользоваться тайным ходом… — растерянно возразил Хайнэ.
— Ох, и непонятливы же вы, Хайнэ, — покачал головой Онхонто, продолжая смеяться. — Ну хорошо, попробуем по-другому. Я приказывать вам остаться. До утра. И гулять я хочу тоже с вами, а не один.
— Правда?.. — глупо пробормотал Хайнэ, но на этот вопрос ответа уже не получил.
Онхонто привлёк его к себе и уложил с собой в постель.
И только тогда, когда все светильники были погашены, и лишь лунный свет освещал его молочно-белое лицо, Хайнэ показалось, что он, наконец, увидел его настоящего, без маски непроницаемого дружелюбия и безличного, ровно-доброго отношения ко всем.
Он лежал в его объятиях, боясь шевельнуться, глядя в огромные, широко раскрытые, по-кошачьи мерцавшие изумрудные глаза.
— Я приехать сюда, чтобы сделать кое-что, — тихо проговорил Онхонто, почти не шевеля губами. — Боюсь только, что вы возненавидите меня за это потом. Так что любите сейчас, пока вам ещё хочется это делать.
И он прижал Хайнэ к себе сильнее.
Тот хотел было спросить, о чём он говорит, но провалился в глубокий сон прежде, чем сумел открыть рот. Наутро же он не мог понять, слышал он эти слова наяву или уже во сне, и так ничего и не сказал.
Проснувшись, он увидел сквозь полупрозрачную ткань полога, как Онхонто одевается в одежду Хатори. Закончив, тот повернулся, и на мгновение Хайнэ охватили самые противоречивые, не поддающиеся никакому описанию чувства.
— Я готов, — сказал Онхонто весело. — Теперь вы вести меня и показывать ваши любимые места.
Он подвязал волосы тёмной лентой и окончательно стал похож на Хатори — точнее, совершенно на него не похож, но по-другому Хайнэ не смог бы описать свои ощущения.
Он растерянно взял его под локоть, чувствуя сильное головокружение.
Впрочем, в саду от свежего воздуха он пришёл в себя и, пытаясь решить, куда же вести Онхонто прежде всего, почему-то повёл его в дальний флигель, где располагалась теперь Иннин.
Про себя он молился, чтобы Хатори всё ещё спал. Тот разрешил отдать Онхонто свою одежду, но всё же Хайнэ был абсолютно уверен, что это зрелище — не то, что порадует брата.
Вдвоём они вошли в главные двери. В присутствии Онхонто Хайнэ даже ходьба давалась гораздо легче, и он почти что скользил по коридору, держа своего спутника за руку.
Справа показались приоткрытые двери в спальню, в которой Хайнэ увидел сестру и брата спящими в обнимку — зрелище, ставшее привычным, но не менее болезненным, чем раньше.
«Я гораздо счастливее их двоих. Я счастливее всех на свете, — подумал он, справившись со своими чувствами и легко сжимая пальцы Онхонто. — Кто и когда испытывал такие же чувства, как я сейчас? Разве что, может быть, мой отец… Может, и он думал то же самое, когда любил ту женщину, прекрасно зная, что союз с ней не принесёт ему ничего, кроме горя. А, может быть, это тот выбор, который приходится совершать каждому — либо испытать то, чего не испытывал никто, и остаться наедине со своими чувствами, о которых никому не рассказать, разве что стихам и бумаге, в надежде вызвать сочувствие у далёких потомков, либо же жить так, как все, но и довольствоваться только этим, обычным счастьем. Впрочем, для меня второй вариант был отрезан изначально, мне даже мучиться выбором не пришлось».
