Возвращение к себе (СИ) - Огнева Вера Евгеньевна (книги бесплатно без регистрации полные TXT) 📗
- Нет, отойду.
Обратную дорогу от кустов к костру монах прошел почти без посторонней помощи, но на одеяла рухнул как подкошенный. Роберт, прикрыв его от утренней сырости попоной, подбросил дров в огонь. Вскоре хриплое, прерывистое дыхание болящего выровнялось. Но святой отец не заснул. Из вороха тряпок поблескивали темные, глубоко запавшие глаза.
- А ведь я тебя знаю. Ты - Роберт Парижский, - прошептал он неожиданно. - Сна-чала у Готфрида в авангарде был, потом с Танкредом воевал, потом ушел на границу.
Гово-рили, там и сгинул.
- Не сгинул. Ты, выходит, тоже в Палестине побывал?
- Три года как вернулся.
- И сразу в монахи?
- Нет. Помыкался сперва, - и глухо замолчал.
Кто бы другой, а Роберт допытываться не стал.
- Сейчас в монастыре?
- Послушник. Настоятель на постриг разрешения не дает. Говорит: в вере до конца не утвердился.
- Тонзура-то откуда?
- Сам выбрил. За то на меня отец Адальберон епитимью наложил: три ночи молиться в монастырской часовне, потом обойти окрестности со словом Божьим.
- Одного отправил?
- Епитимья, она на то и дается. Да я не в претензии. Пошел с легкой душой. Год за стенами просидел. Так мне там все надоело!
- Часто вас по окрестностям посылают?
- Я - первый за год. Слух прошел нехороший. Шалит кто-то в округе.
- Кто, не знаешь?
- Теперь-то знаю. В лицо видел. Только откуда они вылазят… не уверен пока.
- Тебя как величать-то, святой отец?
- Теобальт, я, вассальный рыцарь барона Конрада Монфора. Был. А сейчас, сам не знаю - кто. Ни Богу - свечка, ни черту, прости Господи, кочерга.
Бывший вассальный рыцарь замолчал, переводя дыхание.
- Я тебя буду звать: отец Теобальт.
- Нельзя. Непострижен.
- Да кто нас в лесу услышит?
- Он, - послушник ткнул пальцем в небо.
- Не все ли Ему равно, как один воин обращается к другому? - усмехнулся Роберт.
- А не богохульствуешь ли ты, сыне?
- О, слышу голос священнослужителя!
Теобальт только крякнул.
Вначале своего негаданного путешествия, выставленный за ворота обители отцом Адальбероном с посохом в руках да малым узелком, в котором одиноко болтался кусок ле-пешки, послушник Теобальт двинулся по натоптанной тропе в обход баронских владений Барнов к единственному знакомому в округе месту - Дье. В этой деревне они останавлива-лись, когда год назад вместе с монахом-провожатым шли в монастырь. Легкая, желанная до-рога по летнему, пронизанному светом и теплом лесу, сама стелилась под ноги. Не смущала даже перспектива двух ночевок в лесу.
Надо было год сидеть за сырыми, недавней постройки стенами, чтобы по-новому взглянуть на товарной мир. Если бы год назад Теобальту сказали, что взрослый, битый жиз-нью мужчина и воин не из последних, по-детски начнет радоваться каждой травинке - не поверил бы.
- Вот славно-то, - твердил он, то и дело останавливаясь у цветущего орешника или, склонившего набок головку колокольчика. Славно - блеск ручейка в чистой зелени.
В светлом полуденном мареве и покое леса растворялись боль и горечь, накопившиеся еще в Палестине и тоска, присоединившаяся после возвращения на руины, бывшие некогда его домом. Надо было год прожить в склепе, который по недоразумению назвали монастырем, чтобы вновь почувствовать себя живым.
Дорога до Дье показалась вдвое короче, чем в прошлом году. Вечером он сноровисто разводил костерок, ломал мягкий лапник, кидал на него охапками свежую, до головокруже-ния пахнущую траву, падал в нее широко раскинув руки и вдыхал полной грудью чистый ночной воздух.
Дье встретило послушника настороженно. Он и в первое посещение не заметил у посе-лян большой радости от присутствия духовных особ, сегодня же, только за топоры не похва-тались.
Крестьянин на ближнем к лесу подворье, не сказав слова в ответ на приветствие, мот-нул головой - проходи - и подался к дому, на пороге которого топтались двое крепких пар-ней. Дальше ворота просто запирали перед носом послушника. Только в одном месте ему сунули в руки кусок засохшей лепешки.
Теобальта узнал староста. Иначе опять пришлось бы ночевать в лесу теперь уже на го-лодный желудок. Худой, невысокий, средних лет виллан с маленькими, близко посажеными глазами, вспомнил, что они останавливались на его подворье прошлым летом.
- Нехорошее время ты выбрал для похода.
- Исполняю волю настоятеля. А что случилось?
- Разное. Ну, заходи, раз пришел.
Слово за слово Теобальт выспросил у неразговорчивого старосты и у молодухи, хлопо-тавшей у очага, о делах, творящихся в окрестностях. По их словам, ватага не то разбойников, не то странствующих рыцарей начала беспокоить хутора и поместья. Но сильно пострадал только один хутор у Большой пустоши. Там всех вырезали. В поместьях после морового поветрия людей осталось мало. Завидя опасность, они прятались. Никто и не думал браться за оружие. Разбойники налетали, забирали все мало-мальски ценное, угоняли скот. Если кто из жителей попадался на глаза - убивали, не жалея ни старого ни малого.
Нельзя сказать, что в прежние времена тут было совсем уже спокойно. Стычки между баронами - дело обычное. Но такого как сейчас местные леса не помнили.
- Кто такие, откуда? - послушник дохлебывал жидкий суп из надтреснутой глиняной миски.
- С юга, - убежденно заявил староста. Но Теобальт заметил быстрый косой взгляд его невестки. Сама она, похоже, так не думала.
Даже если и врет, рассудил послушник, как за это осуждать? На мне не написано, вправду я по монастырской надобности иду или подсыл вражеский. А так: откуда, куда, кто - не ведаю, и сторону не ту показать - все беду от дома отведешь.
На расспросы как пройти в ближайшее разоренное поместье, староста ответил подроб-но, а потом спросил:
- Чем питаться собираешься, господин послушник? Края там скудные, люди с голоду траву едят. На подаяние-то не больно надейся.
- Меня со словом Божьим послали. Что до пропитания - лес прокормит.
Ночь он провел на сеновале. Под сопревшей прошлогодней соломой шуршали мыши, в открытую дверь тянуло холодком. Кто-то зашел на порог. Уже засыпая, Теобальт пробормо-тал сквозь дрему: 'кто тут'? Ему не ответили.
Утром опальный послушник исправно съел выставленный завтрак. Не отказался и от краюхи перемешанного с лебедой хлеба - староста несколько раз пожаловался на бедность - и пошел подметать полами рясы лесные дорожки.
Давно сомкнулись за спиной, разросшиеся на кромке леса кусты. Тропинку стиснули стволы, отступая только на небольших полянках да на взгорках. Лес звенел и переливался, вытесняя нехороший осадок, оставшийся от посещения людского селища.
Как намедни, ду-ша была готова открыться чистой простой красоте…
- Теобальт! - прозвенел вдруг совершенно неуместный в этой благости женский го-лос.
Тьфу, бес! - плюнул послушник, относя крик на счет наваждения, часто в последнее время посещавшего крепкого не старого еще мужчину. Ну, никакие молитвы не помогали!
- Послушник!
Теодора обернуться. За деревом, прижимая к груди дорожную сумку из крашеной ряд-нины, стояла старостина невестка. Ко дну сумки прилипли желтые хвоинки. Мужчина заце-пился за них взглядом. На них надо было смотреть, а не на женщину, своим голосом вмиг разрушившую мирное утреннее умонастроение.
Женщина несмело вышла из-за дерева и протянула сумку.
- Я тебе поесть собрала.
- Свекор узнает - не похвалит.
- Изобьет.
Взгляд предательски сполз с прилипших к сумке хвоинок на руки, которые прижимали эту сумку к полной крепкой груди.
- Чего ж бежала-то, коли знаешь, что изобьет? - Теобальт говорил лишь бы запол-нить натянувшуюся между ними тишину. Чтобы пустота, в которую сейчас ухнут оба, стала твердой стеной из слов и не допустила… но стоял, как вкопанный, уже понимая: никакая си-ла не заставит его бежать от этой румяной, ладной, потупившей глаза женщины.
