Дракон должен умереть. Книга III (СИ) - Лейпек Дин (книги .TXT) 📗
Она закрыла глаза, а когда снова открыла их, они были спокойными, ореховыми.
— Уезжай, Генри. Пожалуйста, — прошептала она с усилием. Отвернулась и пошла в сторону замка. Ветер опять кидал волосы ей в лицо, и она машинально убирала их. Члены совета один за другим быстро скрылись в ратуше.
Генри подошел к фонтану и снова сел на край. Поднял глаза и посмотрел на небо. Оно было совершенно таким же, что и неделю назад, ярко-синим, с рваными, стремительно несущимися облаками. То же самое небо. Тот же самый ветер. Ничего не изменилось.
Генри снова прикрыл глаза. Потом глубоко вздохнул и заставил себя встать. Пора было ехать.
***
Леди Теннесси сидела в кабинете и вязала. Теперь она могла делать это только днем, при ярком свете, идущем из высоких окон — в последнее время зрение стало ее подводить. Заказанные очки помогали, но все же леди Теннесси не хватало одной свечи, а тратить еще больше не хотелось. Она стала раньше ложиться, а если не удавалось сразу заснуть — что случалось все чаще, — просто лежала и думала. Ее жизнь была длинной. Ей было, о чем подумать.
Дни стояли удивительно теплые, даже несмотря на сильный ветер. В парадных помещениях дома окна открывались— леди Теннесси приказала распахнуть их настежь, подпереть все двери, и теперь по всему дому гуляли веселые сквозняки, вздымая пыль из углов и шевеля остывшую золу в каминах. Леди Теннесси вязала и сосредоточенно считала петли, то сдвигая очки на кончик носа, то поднимая их наверх, и бормотала себе под нос цифры, чтобы не сбиться — в коридоре послышались шаги, а несколько мгновений спустя в кабинет вошел Генри.
Леди Теннесси подняла глаза и внимательно посмотрела на него поверх очков.
Генри подошел к ней, наклонился и мягко поцеловал в щеку, после чего сел в кресло напротив. Леди Теннесси опустила глаза на вязание, поправила очки и спросила:
— Насколько все плохо?
Генри сдержанно улыбнулся.
— Бывало и хуже.
Она кивнула, не подымая головы. Генри сидел, подперев голову, и внимательно следил за движениями ее рук.
— И на сколько ты здесь? — спросила она чуть погодя.
— Надолго.
Леди Теннесси снова взглянула на него.
— И как долго продлится это надолго?
Генри слегка усмехнулся.
— Есть большая вероятность, что оно затянется навсегда.
Безмолвие гор
— Вы уверены, что хотите пойти один, милорд?
Ленни стоял рядом, озабоченно глядя, как Генри укладывает вещи в котомку.
— Конечно.
— Но ведь в этом больше нет смысла. Там никого нет. И, кстати сказать, вообще не известно, осталось ли от дома что-нибудь.
— Не говори глупостей. Ему не могло ничего сделаться за три года.
— И все же...
— Ленни. Пожалуйста, — Генри повернулся к нему. — Отпусти меня. Мне очень нужно побыть одному. Понимаешь?
Ленни не понимал. Его натуре были совершенно чужды тонкости вроде рефлексии или стремления к уединению. Но он прекрасно знал, что у Генри были свои причуды, и хорошо умел чувствовать, когда этим причудам следовало потакать.
— Я пробуду там недели две. Может, дольше. Поохочусь, приведу дом в порядок. Не волнуйся. Я вернусь.
Ленни кивнул. Судя по всему, ему был обеспечен как минимум месяц категорического безделья — потому что Генри редко возвращался в означенный срок.
И Ленни не ошибся.
***
Генри соскучился по горам, их совершенной тишине и абсолютному спокойствию. Кроме того, он чувствовал свою вину в том, что дом Сагра, скорее всего, медленно приходит в упадок, а он ни разу там не побывал. Генри казалось, что он в некотором роде получил это место в наследство.
Была середина осени. Горы, как и всегда, были безмолвными и равнодушными, и это успокаивало. Генри успел устать от чуткой проницательности своей матери, которая видела его насквозь и прекрасно понимала, что он чувствует. Поэтому сейчас Генри с удовольствием прислушивался к совершенному безмолвию, висевшему над верхушками деревьев вместе с густым туманом. Безмолвие ни о чем не спрашивало, оно не следило за ним с сочувствием или беспокойством — оно просто висело, мягко и неслышно, как и положено безмолвию.
Дом оказался в худшем состоянии, чем Генри ожидал. Крыша в нескольких местах прохудилась и начала течь, внутри было сыро, местами появилась плесень. Печка тоже пришла в полную негодность, при первой попытке растопить ее дым повалил изо всех щелей, и Генри долго держал двери нараспашку, чтобы в доме снова стало возможно дышать. В результате ему пришлось разводить костер на улице и готовить еду на нем. Спать в доме первые ночи тоже было неуютно — сырость и холод пробирали насквозь, воздух был затхлым и стылым.
Но Генри был рад. Ему предстояло столько работы, что он мог спокойно ложиться спать, не боясь, что назавтра ему нечем будет заняться. Он разобрал печь и сложил ее заново. Починил крышу. Половицы прогнили в тех местах, где на них попадала вода — он переложил пол. По ходу дела Генри вспоминал все, что ему когда-либо объяснял Сагр — о плотницком и столярном деле, о свойствах дерева, о правильном устройстве дымоходов, крыш и дверей, — осознавая, что едва ли не все эти полезные навыки он получил когда-то давно именно здесь. Он мог — теперь Генри понимал это, — жить здесь сколько угодно. При желании — всю жизнь. И это желание возникало у него все чаще.
Он много охотился — и в конце концов дичи стало столько, что Генри решил спуститься в деревню за солью. Кроме того, он почувствовал, что уже достаточно времени провел в одиночестве — можно было разбавить его каплей общения с живыми людьми.
В деревне были ему рады, как и всегда. Генри уже общался со старостой по дороге из Тенгейла, поэтому сейчас все темы для обсуждения сводились только к сетованию на промозглую погоду и предсказаниям ранней зимы. Лишь в самом конце, когда Генри принесли наконец соль, и он собирался уходить, староста спросил его:
— Не сочтите за грубость, ваша светлость, но вы надолго здесь?
Генри слегка нахмурился.
— Еще не уверен, — ответил он осторожно. — А к чему вы спрашиваете?
— Да хотелось узнать, поедете ли вы на торжества.
— Какие торжества?
— Как это какие! Или вы не знаете? — удивился было староста, но тут же сообразил. — А, ну конечно! Вы же уже вторую неделю в горах. Наша королева выходит замуж.
Генри, который укладывал соль в свою котомку, замер.
— И кто же будет королем? — спросил он, не подымая головы. Контролировать голос было проще, если не нужно было думать про лицо.
— Говорят, за старшего из сыновей лотарского князя, как бишь его?..
— Брайан, — машинально подсказал Генри.
— Верно, Брайан. А вы его знаете, милорд?
— Да, — очень спокойно ответил Генри, выпрямляясь. — Спасибо за соль, — вежливо добавил он, закидывая котомку на спину и собираясь уходить.
— Так вы поедете на торжества, ваша светлость? — спросил староста.
— Возможно, — сухо бросил Генри, не оборачиваясь, и поспешил прочь, пока староста не успел спросить еще что-нибудь.
Дойдя до переправы через ручей, Генри подумал: «Ну и отлично. Пускай выходит замуж. Непонятно, правда, как они уговорили лотарца с их обычаями жениться на женщине без ребенка — но это не мое дело. Это не имеет ко мне никакого отношения».
Начав подниматься по тропе вдоль скалы, он подумал: «Пускай выходит замуж. Но почему, о Тьма, она выходит замуж именно за этого идиота?»
Остановившись, как обычно, передохнуть на широкой каменной ступени под самым обрывом, он вынужден был признать: «Дело не в том, что он идиот, а в том, что она выходит замуж».
И наконец, на заходе солнца добравшись до дома, Генри устало сел на ступени и пробормотал:
— Проклятье.
Он долго сидел на крыльце, пытаясь как-то разнообразить это утверждение или привести его к какому-то более положительному виду. Но ничего не получалось. Он слишком быстро признался себе, насколько все плохо. Глупо было пытаться убедить себя в обратном.
