До неба трава (СИ) - Шишкин Артемий (хорошие книги бесплатные полностью txt) 📗
- Вот, воевода, это всё, что осталось от летунов. Шелом со щёткой, да сечка боевая, да труба самострельная. - Гудим тяжело дышал и говорил короткими фразами.
Шлем в руках у воеводы блеснул начищенным металлом. Его чёрного цвета плюмаж был когда-то чистым, и лоснился далеко не дешёвым мехом. Простой, без особых украс, он нёс лишь гравировку растительного орнамента, да три неведомых Светобору знака. То, что гридь поименовал сечкой, на поверку оказалось не длинным, размером с сулицу, ратовищем, с насаженным на неё железным полумесяцем. Клинок был крайне остёр и на вогнутой стороне имел острый шип, - в палец длинной. Металлическое навершие сечки, напомнило воеводе непропорционально длинные, широкие, шкуросъёмные ножи охотников. Трубка была из дерева, вернее сказать, из стебля травины, но не клееная, а выполненная из цельного куска. Воевода так и не смог узнать породу дерева и те три неведомых знака, что вместе с травами были вырезаны по всей поверхности трубы. Труба была полой и ровной, величиной с локоть взрослого мужа. К одному из её концов был приделан, образовывая петлю, упругий жгут. Жгут с усилием растягивался, но, будучи отпущенным, мгновенно возвращал себе прежнюю форму. Недалеко от жгута, в трубе было небольшое сквозное отверстие.
- Своих подстреленных они забрали. Но мне смоглось углядеть одного по дороге отсюда. Вида людского. Глава, руцы, нози, живот. Всё ровно человеческое, токмо о крылах. Крыла мушиные, большие, да прозарные. Сам ростом невелик. Почитай с Раску станет. А лёгок, словно девка малая.
Гудим выпил из фляги, протянутой ему воеводой, и продолжил свой рассказ:
- Это, значит, я его к лесу отволок. На обрате, думаю, сберу. Пошёл далее - вызнаю, думаю, ход на дорогу. Долго шёл, всё по дороге да прямо. Уже и надежду стерял. Но добрался-таки до прямоезжей. А на оной и дюжины шагов не смог ступить. И вовсе там беда творится. Схоронился я за каменем великим и гляжу, а неподалёку с пяток мурашей многоножицу тиранят. Да роста такого великого, что мураши те, как медведь, станут. А многоножица и вовсе быку с повозкой равна будет.
Разведчик вновь припал к фляге. Пока он пил - все четверо с широко открытыми глазами смотрели на него. Горазд потрогал лоб пьющему собрату и, отрицательно помотав головой, пожал плечами. А Гудим напился, отдышался и вновь продолжил:
- Хотел уж было я обойти разящихся, да только глянул на соседний камень, - а там и вовсе чудо страшенное сидит и на меня многоглазье своё пялит. Чудо о многих крылах, великих да прозарных. А клычья с морды торчат во все стороны. Хвост словно чешуя на доспехе чуждом. А ног и вовсе считать не сподобился. Зыркат глазьями на меня, а ходу не даёт. Тады я обрат в лесу схорониться решил. Только шагнуть и смог, как чудо крылатое снялось с каменя и на меня устремилось. Уж я петлял-петлял, ровно беляк от коршуна. Да токмо уйти не сподобился бы. Дюже ловко, да скоро летает сия гадина хвостатая. Едва не словила слёту. Да только и на этого зайца свой ловчий нашёлся. Не ведаю и откудати птица некая слетела, да прямиком на гадину ту. Птица из малых - щегол, а ростом ровно змий, о коем дед Путята сказывал. Змий, что о горах жил, да девок красть на деревню дедову слетал. Так вот, позобатился тот щегол да сидит, позыркивает на меня. А я, знамо дело, в лесу травяном схоронился, а сам поглядываю. Ну, а далече и вовсе жуть пошла. Лисица по самому краю дороги пробежала. Лисица, - терем под брюхом оставит! Порхнула та птаха в мою сторону, да только как перелетела дорогу - вмиг малой стала. Пястью объять можно. Ну, я до вас и поспешил. Людей о крылах, знамо дело, не сыскал. А только вот едва сам дотащился. Стень жжёт пламенем, дак ступать совсем не можно стало.
Гудим кивнул на бедро, над которым сейчас работал Горазд.
- Чевер по запаху тот же самый, что и в краении у Волена. Хотя само краение и невелико, - не отрываясь от раны разведчика, проговорил Горазд.
- Я тоже смекал про чевер. Уж больно жар стень мает. - Гудим улыбнулся Волену и поискал глазами за спинами собравшихся. - Ничего, брат, выдюжим! Потребно ноне, чтобы Первуша...
Разведчик рассмотрел за спинами дружинников покрытое тело воина, и внезапно улыбка осенним листом под порывом ветра слетела с его губ. Гудим отодвинул руку Горазда и, пошатываясь, подошёл к погибшему другу. Он так же, как и воевода до него, встал на колени и, взяв павшего за руку, стал глаза в глаза прощаться с ним.
В маленьком лагере повисла тишина. Горазд вновь взялся за Волена, Раска вертел в руках трофейный шлем, пытаясь его примерить, а Светобор вновь взялся изучать деревянную трубу.
Несложная вещь была выточена из травины, подобной одной из тех, что окружали сейчас отряд. Со жгутом у воеводы вышло затруднение - ничего подобного он прежде не видывал и не ведал, как такое можно было вообще сотворить. Жгут был одновременно похож и на жильную тетиву, и на не окончательно застывшую смолу. Среди принесённых с дороги Гудимом трофеев, была толстая деревянная стрела, раза в два короче трубки. Венчал её металлический и зазубренный наконечник с небольшим шипом, торчащим вверх. Оперение было коротким и чересчур жёстким, выполненным из плотной материи, крашеной в чёрно-жёлтый цвет. Светобор осторожно взял её в руку и, поднеся к глазам, увидел маслянистое нанесение болотного цвета, оставшееся на кончике. Воевода несколько раз воткнул стрелу в землю и, вытерев её об мох, вложил в трубу. Внутри снаряд сидел не слишком плотно, оставляя место для узкого оперения и металлического зубца. Уперев тупой конец стрелы в жгут, воевода несколько раз натянул его, проверяя ход. Стрела двигалась в трубке уверенно, с приятным шорохом, но с небольшим люфтом. Светобор натянул сильнее, слегка приподняв оперённый конец вверх, и железный зубец, царапнув дерево, вошёл в одно из отверстий. Воевода отпустил древко стрелы, и та осталась в натянутом положении и в ожидании смертельного броска.
"Хитро удумали, стервецы". - Цокнул языком воевода. - "Взведи самострел сей, да и посиживай в засаде".
Светобор поднял руку с трубкой, отвёл её в сторону чащи и, нажав большим пальцем на торчащий из дырки кончик зубца, легко спустил стрелу.
"Далече такая стрела не слетит", - подумал воевода, когда снаряд, молнией спущенный с тетивы, скрылся в траве. - "Да и добрый доспех не прошибёт. Но вот сблизи, да по слабо защищённому телу такая чемеритая стрела может смертельную рану принести".
Светобор отложил оружие в сторону и отправился на дорогу к Шибану. Когда они возвращались, то рядом с ними шёл живой и здоровый, последний воин их отряда - Смеян Светлов. Тиверец, как его все называли, улыбался постоянно, и улыбка та всегда отражала его душевное настроение. Сейчас на красивом и сильном лице молодого мужчины скорбела тихая, скованная лёгкой грустью, улыбка. Светобор уже поведал о гибели Первуши.
- А я его лошадь сыскал. Малость поодаль привязал, - проговорил Смеян, подходя к другу для прощания.
Сидевший на земле Гудим обрадовался Тиверцу, и вовсе не удивился тому, что сбежавшую в испуге лошадь, сыскал именно он. Смеяна любили и слушались все лошади, которых только мог припомнить разведчик в многочисленных совместных походах с ним. Да и сам Тиверец отвечал животным добротой и лаской.
Вскоре, собрав вокруг недвижного Волена всех оставшихся в живых воинов своей дружины, Светобор оглядел их пристальным и требовательным взглядом. Он попросил Гудима ещё раз пересказать вкратце историю его хождения на прямоезжую дорогу. После рассказа разведчика наступила тишина, кою осмелился прервать один лишь Шибан.
- Сколь углядником ныне стоял, а ничего подобного не узрел. Зверьё, птицы, букаши какие... все должного размеру. А живности в лесах... тьфу... травах... Одним словом, - великое множество.
- Мнится мне, что, когда сошли мы с дороги прямоезжей, ворожба на всех нас напала. - Печально покачал головой Светобор. - Мурашами малыми мы обратилися. И назад дороги нет, потому как ноне до княжества нам и до зимы теперь не добраться, а вдобавок сожрать нас схочет и любая букава здешняя. Видать, есть где-то черта заповедная, через кою переступишь - мурашом станешь. В том, видимо, пропадшее место и есть.
