Чародей и Дурак - Джонс Джулия (книги онлайн полные версии бесплатно TXT) 📗
— Хорошо. — Обычно Баралис не любил, когда ему приказывали, но теперь, когда Брену грозила осада, он счел за лучшее придержать язык. — И еще: все городские ворота, кроме одних, следовало бы запереть этой ночью. Необходимо преградить чужеземцам доступ в город. А через два дня нужно будет закрыть и эти последние ворота, сегодня же оповестив об этом жителей. — Баралис подумал немного. — Припасов нам должно хватить: нынче утром в город еще ввозили зерно и пригоняли скот. Если нам понадобится еще, провизию можно будет доставлять через озеро.
— А то зерно, что в поле?
— До жатвы еще несколько недель.
— То, что не удастся убрать в последующие три дня, должно быть сожжено.
Баралис прерывисто вздохнул.
— Если вы это сделаете, народ взбунтуется.
Кайлок отпил глоток вина.
— Тогда нам придется сжечь заодно и бунтовщиков. — Он спустил ноги на пол и сел прямо. — Вы же знаете, что нельзя оставлять урожай в поле, когда вражеская армия подходит к городу. Зачем нам кормить неприятеля? Я не хочу, чтобы Град убрал наши поля и забрал зерно себе. — Последние слова Кайлок произнес холодным как металл голосом.
Баралис пристально посмотрел на него. Слова короля имели смысл, но Баралису не нравилось, как король говорит. Как-то повлияла на него брачная ночь? При взгляде на Кайлока никто бы не догадался, какое страшное дело он сотворил. Одет он красиво и опрятно, темные волосы аккуратно подстрижены, подбородок гладко выбрит. Он полностью уверен в себе, даже беззаботен — в нем не заметно ни напряжения, ни внутренней муки.
Но если последить за ним внимательно, как делает это Баралис, можно заметить некоторые странности: то, как пьет Кайлок из бокала, не забывая каждый раз обтирать ободок; то, как он избегает касаться предметов, побывавших в руках у слуги, а кончики его пальцев всегда красны и стерты до мяса. На вид Кайлок вполне здоров душевно, но на деле он — точно замкнутый наглухо сундук, а ключ к нему — ивиш, наделяющий человека безумием, манией преследования, бредовыми видениями. Баралис не знал, что побудило Кайлока сломать шею Катерине, но был убежден, что приступ ярости вызвал у него ивиш. Ивиш вынул своих демонов, и они загнали короля куда хотели.
Теперь не важно, почему Кайлок убил Катерину — дело сделано и успешно замято, — но важно то, что он способен колдовать в его крови столько ивиша, что все сосуды уже обросли им и тем не менее он исторг из себя чары. Как это возможно? Сильнее ивиша ничего нет на свете. Но Кайлок как-то победил снадобье, прорвался сквозь белую преграду.
Быть может, это всего лишь нелепая случайность, вызванная сильным чувством, какие редко испытывает человек. Быть может, из-за брачной ночи Кайлок решил уменьшить порцию снадобья — даже Баралис не знал, как влияет ивиш на мужскую силу.
Но какова бы ни была причина, нельзя допустить, чтобы это случилось снова. Нужно увеличить Кайлоку дозу. Баралис уже позаботился о том, чтобы вся еда Кайлока посыпалась не солью, а ивишем. Через пару недель, когда пищу перестанут «солить» подобным образом, Кайлок привыкнет к возросшему количеству порошка и сам станет принимать больше.
— Сегодня я пошлю в город королевских гвардейцев, — заявил Кайлок, прервав мысли Баралиса. — Пусть нагонят страх Божий на тех, кто осмеливается хотя бы произнести имя Меллиандры. Я не потерплю, чтобы кто-либо поддерживал ее или ее ребенка. — Он сжал в кулак обтянутую перчаткой руку. — Тех, кто выступает против меня, следует примерно наказать.
Глаза Кайлока стали пустыми, и Баралис содрогнулся при виде этого обращенного внутрь взгляда. Король, должно быть, видит сейчас острые ножи, горящую плоть и льющуюся кровь. Баралис даже пожалел тех бедолаг, которые осмелятся воспротивиться Кайлоку.
Вскоре взгляд короля снова обрел выражение, и он сказал, разжав кулак:
— Заодно мои гвардейцы займутся кузнецами. Есть еще такие, что вопреки моему приказу куют подсвечники и пряжки, в то время как мне нужны копья и наконечники для стрел.
— Пошлите лучше герцогскую гвардию, — сказал Баралис. — Кузнецы с меньшей враждебностью отнесутся к своим землякам, нежели к чужеземцам.
— Вы всегда остаетесь дипломатом, Баралис, — нахмурился Кайлок.
— Кому-то нужно им быть, — отрезал Баралис.
Они некоторое время смотрели друг на друга, и воздух между ними точно потрескивал от напряжения. Баралис знал, что первым должен нарушить молчание.
— Кроме того, — сказал он, — мне хотелось бы, чтобы королевская гвардия продолжила облаву. Южная сторона осталась нетронутой.
Эти слова сразу разрядили напряжение, как и ожидал Баралис. Кайлок встал.
— Но ведь герцогский боец покинул город. Шестеро солдат гнались за ним и видели, как он шмыгнул под стену точно крыса.
— Не совсем как крыса, Кайлок. Скорее как лисица.
— Думаете, он вернулся?
— Нет. Я думаю, он бежал из-за того, что мы подошли слишком близко. — Баралис шагнул к Кайлоку. — Подумайте сами, государь. Зачем ему было бежать так открыто? Люк он открыл заранее — отчего же он не ушел тогда? — Баралис едва заметно улыбнулся. — Да оттого, чтобы мы с вами знали, что его в городе больше нет.
— И отозвали бы солдат?
— Вот именно. Мы сыграли ему на руку. Предлагаю завтра же обыскать квартал, до которого мы еще не дошли. Убийцу скорее всего не найдем, зато можем обнаружить некую даму.
— Быть посему, — кивнул Кайлок, — начнем облаву еще до рассвета.
VIII
Порой хочется, чтобы ночи не было конца, и Джек переживал как раз такую ночь.
Близился рассвет, и свечи, которые зажигали они с Мелли, догорели одна за другой в лужицах растопленного воска.
Они говорили, смеялись, делили вино и хлеб, молчали, держались за руки, соприкасались плечами и говорили снова. Это была ночь открытий и нежного понимания. Мелли была прекрасна — она стала радостнее, чем когда-либо прежде, но и тверже. В ее характере чувствовалась сталь, а в шутках сквозила горечь. Да, она стала тверже — но и уязвимей в то же время. Дважды за эту ночь он видел слезы у нее на глазах — один раз, когда она рассказывала о встрече с отцом на праздничном пиру, а второй — когда говорила о человеке по имени Таул. О герцоге она вспоминала без слез.
Джек понял, что Мелли влюблена в Таула, однако она отрицала это, говоря, что это Таул любит ее. Но Джек не поддался. Когда женщина говорит о мужчине так, как Мелли о Тауле, из этого можно вывести только одно. Просто она этого еще не знает.
Джек рассказал ей, что видел, как Таул бежал из города, и она стиснула руки так крепко, что костяшки побелели.
— Как он выглядел? — спросила она.
Джек ответил, что просто великолепно, и это была чистая правда.
Тут к ним вошел лорд Мейбор, и разговор о Тауле прекратился. Между отцом и дочерью чувствовалась легкая натянутость, и Джек догадывался, что причиной тому уход Таула.
Лорд Мейбор относился к Джеку с ворчливым добродушием, но выказал некоторое уважение, узнав, что Джек хорошо владеет оружием. Он побыл с ними несколько минут и вышел, пробурчав, что поистине плохие времена настали, если лорды принуждены полагаться на кухонных мужиков. Мелли стала извиняться за отца, но Джек остановил ее:
— Я уж давно перестал быть кухонным мужиком, но не обижаюсь, когда поминают мое прошлое, — я его не стыжусь.
Им стало весело. Боджер и Грифт постучались к ним и накрыли роскошный стол, где были вино и эль, сыр и ветчина. Грифт советовал яйца для лучшего пищеварения и угрей для души, холодного барашка против дорожной усталости и незрелые абрикосы против тошноты. Они наелись до отвала и напились так, что перед глазами все плыло. Все попеременно делались то веселыми, то глупыми, то печальными, то слезливыми — и зачинщиком всегда был Грифт.
Позже, когда Боджер повалился под стол и Грифту пришлось его унести, беседа стала тихой и сонной. Джек и Мелли сидели рядом, задремывая и пробуждаясь снова, — они то обменивались секретами, то снова погружались в сон. Он рассказал ей о Тариссе — но не все, а только хорошее. Пока он рассказывал, его отношение к Тариссе невольно менялось. Раньше он вспоминал только о плохом — а теперь, когда он стал говорить вслух о хорошем, это оказало на него глубокое действие. Рассказывая Мелли о храбрости Тариссы, о ее умении сражаться, о ее сияющих карих глазах, он снова видел все это перед собой. Боль его смягчилась, и он почти что понял Тариссу. Она не могла поступить по-иному — если бы она не сказала ему, что Мелли мертва ей пришлось бы самой убивать Ванли.
