Малахит (СИ) - Лебедева Наталья Сергеевна (серия книг TXT) 📗
Человек-цапля превращается во что-то еще более бестолковое, становится маленьким, суетливым существом. Он машет руками, беззвучно кричит и постоянно наклоняется к пашиному лицу, обдавая его парами алкоголя. Раздражает. Тошнит.
Синие-синие глаза смотрят в упор. Нежная кожа. Нос с горбинкой. Прохладные пальцы проводят по лбу. Спать… Спать…
Паша проснулся. Перед ним за высоким и узким окном огромное и красное солнце садилось за зубчатую стену. Розовые отсветы перемешивались с яркой лазурью неба, в котором застыли тонкие облака, ярко-белые сверху и серые, словно грозовые тучи, снизу.
Он смотрел на это великолепие невидящими глазами и плакал о Вадиме. Сон и явь так причудливо и крепко связались в его сознании, что он был уверен в смерти своего друга.
Послышались легкие шаги. Кто-то быстро приближался к Пашиной кровати. Паша отвернулся к стене, чтобы этот кто-то не видел его слез. Натянул одеяло до середины щеки.
Прохладные тонкие пальцы дотронулись до его лба. Сразу стало легче. Паша крепко зажмурился, будто пытался затолкать обратно подступающие слезы и обернулся. Перед ним стояла девушка лет шестнадцати. Ярко-синие глаза блестели под темной челкой, смотрели сосредоточено и участливо. Кожа смуглая. Нос — тот самый, с горбинкой. Платье синее с золотым шитьем и бледно-желтыми манжетами.
— Как вы? — спросила она.
— Вадим…
— Что Вадим?
— Он умер?
— Вот глупости, от таких ран не умирают! Скажите лучше, как вы себя чувствуете.
— Я нормально, а что с ним?
— У него рваная рана. Кровь остановили, но время от времени рана открывается. Все с ним будет в порядке. Лучше дайте мне осмотреть ваш живот. Да, кстати, меня зовут Лазурит.
И она протянула Паше тонкую маленькую руку.
Паша пожал ее. Его ладонь по сравнению с ладонью девушки была такой большой, что он едва почувствовал, что обхватил чьи-то пальцы — словно сорвал тонкую травинку.
Паша попытался присесть в постели. Но едва только приподнялся, опершись на руки, как что-то начало звенеть и постукивать. Оказалось, что на его шее висит больше десятка шнурков с небольшими темно-синими камнями.
— Что это? — спросил Паша.
— Это лазуритовые обереги.
— Обереги?
— Да. Примитивное лекарство, конечно. Но хватает на то, чтобы немного помочь — пока не приедет знахарь. Они успокаивают, снимают боль, мои камешки.
— А от ваших прикосновений становится совсем легко… — Паша сказал это, совершенно не подумав, просто потому, что это было правдой. Но девушка вспыхнула румянцем смущения. Она не знала, что ответить, и рука ее, занесенная, чтобы приоткрыть одеяло для осмотра живота, замерла в воздухе.
— Перестаньте! — сказала она строго, но с дрожью в голосе. — Разве можно говорить такие вещи сиделке? Вы мешаете мне вас лечить!
Ну вот. Опять он сказал что-то не то.
Если нельзя быть искренним, как тогда вообще нужно разговаривать с девушками? Почему они видят намеки там, где их нет, а когда на самом деле на что-то намекаешь, они и не думают сердиться?
И как теперь быть?
Паша понимал, что если он сейчас начнет оправдываться, это будет выглядеть как отступление, и Лазурит тогда возмутится еще больше.
Вадим бы выкрутился. И именно поэтому у Вадима было море девчонок, а у него, у Паши, — сплошные неудачи.
Лазурит все еще не решалась осмотреть его больной живот. Ситуация была неловкая.
Снова послышались шаги.
Паша хотел обернуться на звук шагов, но не смог: резкая боль разлилась под ребрами. Он даже тихонько застонал от неожиданности.
— Больно? — в поле его зрения возникла девушка. Та самая, с агатом, свисающим на лоб с тонкого обруча. Ее темные глаза поблескивали тревогой. Она была стройной, и высокой. Ее голос проник в самую глубину, и сердце боязливо сжалось. Он даже не смог сразу ответить.
— Больно? — спросила она еще раз.
— Нет. Нет, все хорошо.
— Ну ладно. Лазурит… — девушка явно хотела о чем-то спросить, но, обернувшись в сторону Лазурит, осеклась. — Ах вот вы где! — воскликнула она, сурово сводя брови. Я вас обыскалась! Вас ждут у Бирюзы. Там снова открылась рана, а вы неизвестно где бродите!
Паша превозмог боль, чтобы повернуться и понять наконец, кому она все это говорит. И вздрогнул от неожиданности. Тот самый фантасмагорический, похожий на цаплю старик тихонько сидел в кресле у самой двери. Паша не слышал его шагов, значит, он сидел здесь уже давно. Паше стало неуютно. Была в этом старике какая-то зловещая ущербность.
— Пойдемте, — говорила строгая девушка, пока Паша рассматривал старика, — я вас провожу. А то уйдете опять куда-нибудь не туда.
— Агат, — проговорила вдруг Лазурит, — давай, я его провожу. А ты посидишь здесь. — И ушла, осторожно взяв под локоть старика, который был выше ее чуть ли не в два раза.
— Куда они пошли? — спросил Паша. Он спросил не только потому, что хотел знать, но и потому, что неловкое молчание казалось ему катастрофой.
— Они пошли к вашему другу, — ответила девушка.
— Ему хуже?
— Нет, не намного.
Агат села на табурет и принялась аккуратно складывать небрежно брошенное на столик полотенце.
— А этот старик… он — врач?
— Что? Нет, нет он не врач. Он — Кремень.
— В каком смысле?
— А в том смысле, что кремень останавливает кровь и заживляет раны. И не знать этого стыдно!
Паша замолчал, испугавшись так, как пугался раньше преподавательских замечаний на экзамене.
— Давайте посмотрим живот, — ее рука решительно отогнула край одеяла. Скосив глаза, Паша увидел, что его любимый серый свитер разрезан сверху донизу самым варварским способом, а над солнечным сплетением алеет огромный кровоподтек, смазанный толстым слоем прозрачной жирной мази. Кровоподтек выглядел отвратительно и страшно, он был похож на красную медузу и щупальца ее змеились по всему животу. Паша готов был самоуничтожиться от того, что Агат увидела его живот. Он был толстенький и рыхлый, смешно поднимался и опадал при дыхании. Паша стыдливо натянул одеяло и сказал:
— Мне совсем не больно.
Но она отвела его руку, снова откинула одеяло, сняла полотенцем старую мазь, а потом начала накладывать новую. Паше было очень неприятно. Он даже рад был тому, что ее прикосновения вызывали боль. Синяк пульсировал, словно был существом с собственным, отдельным от Пашиного, сердцем. Но и боль отвлекала не так, как хотелось бы, и тогда Паша снова заговорил:
— Какой-то он странный…
— Кто?
— Кремень.
— А, да.
— Ни слова не сказал.
— А он все время молчит.
— Немой?
— Кто-то говорит, что немой, кто-то вроде бы слышал, как он бормочет что-то… Смешной он, — тут Агат улыбнулась, и Паша почувствовал облегчение, — делает только кремни для огнива и дарит огнива всем на день рождения. Тут у каждого огнив столько, что на сто жизней хватит. Хороший старик. За каминами следит. Вот только жалко — кроме огнив у него ничего не получается. Он время от времени пытается сделать что-нибудь красивое — и такие беспомощные выходят вещи… Такие же беспомощные, как и он сам. А ведь казалось бы — сильный камень. Он последний Кремень в королевстве. Страшно представить, что будет, когда его не станет. Кто будет лечить раны? Кто будет разжигать камины? А впрочем, он же огнивами нас не зря обеспечил…
Нагибаясь над лежащим Пашей, Агат оперлась о кровать левой рукой. От нее исходил приятный, немного странный запах: смесь терпкого аромата мази, нежного аромата роз и свежести раннего туманного утра.
Паше казалось, что он опьянел. Он уже не знал, правда ли все, что с ним приключилось. Был ли портал, была ли эта другая, чужая и прекрасная страна… Может быть, это был всего лишь сон, только сон, вызванный желанием увидеть это неземное существо, почувствовать то, что он чувствует сейчас.
Мелкие частые шажки разрушили странное Пашино состояние, и он разозлился на Лазурит, впорхнувшую в комнату подобно райской птичке.
