Дело о пропавшем боге - Латынина Юлия Леонидовна (читать бесплатно полные книги .txt) 📗
Запястье у Кирена было тонкое, девичье, кончики пальцев были выкрашен хной. Нан знал – в детстве Кирен выпал из люльки, сломанная ножка не хотела срастаться и сохла. В лицее мальчик часами скакал на ножке. Играл в мяч, перепробовал все амулеты…
Нан повертел в руках кинжал и заметил, что в империи качество стали не в пример выше. Кирен вспыхнул и возразил, что в империи кинжалы делают в цехах и бумагах, а этот, с бронзовой собачьей мордой у рукояти, шаманы купали в пяти золотых росах, и когда его вонзают во врага, собачья морда радуется и лает. Господин Нан сухо заметил, что в империи тоже достаточно колдунов, которые искупают кинжал в каких угодно росах, и что вон, говорят, у Кархтара кинжалы умеют убивать сами собой.
– Шаманы горцев сильнее, – возразил Кирен. – Большой Барсук на год старше меня, а уже убил семнадцать человек. Правда, в бою он убил только пятерых, а остальных зарезали так, но все равно: ему служат семнадцать душ, а в битве он может оборотиться волком.
Настоящее колдовство только там, где живут в естественном состоянии. Горцы сохранили тайны, которые мы утратили, когда… когда…
– Когда государь Меенун стал искоренять военных чиновников, – докончил за умолкшего юношу инспектор.
Кирен кивнул. «Вот и еще один почитатель естественного состояния, – подумал Нан, – который, однако, не нашел бы общего языка с длинными хлебами…»
Красноватый песок сада скрипел под ногами, аромат цветов не исчезал даже в полдень, и висящая над городом жара, не выдержав соперничества с цветущими деревьями и проворными лианами, убежала в кварталы Нижнего Города. Ручейки растворили и смыли ее остатки в гигантскую серебряную каплю пруда.
Ах, пруд – око Бужвы в саду наместника! По уставам, трижды в год совершаются у него возлияния. По уставам писцам наместника положены бамбуковые шляпы с широкими полями. Говорят, наместник любит поманить писца пальцем и поджечь бамбуковую шляпу. Писец скачет из беседки прямо в пруд, а наместник хохочет…
Все вокруг напоминало, что сады лежат вне пространства, как праздники – вне времени. За их стенами пространство изобилия свернулось клубком у ног власти, как будто важный сановник – как раз герой волшебной сказки, который принес себе из-за гор чудесный персик, в плоде которого – баран; в баране – корова; в корове – чин; в чине – достаток; в достатке – счастье. Здесь павлины ходили с распущенными хвостами, похожими на искусной работы ушанские веера; здесь ластились к чиновнику барасинги с кисточками на ушках, давно истребленные алчными добытчиками. И плоды, как в Золотом веке, спели в любое время – в теплицах.
Но худощавый юноша в запыленных сапожках на высоких каблуках был чужд и игрушечной роскоши сада, и изощренному вольнодумству отца.
– А правда, – внезапно спросил он, – что вы лично схватили Азвета и его разбойную шайку?
Нан улыбнулся.
– Истории с драками и убийствами вовсе не так занимательны, как это кажется мальчикам в столичных школах. И боюсь, что шайку Азвета схватить куда легче, чем князя Маанари с его варварами. Что вы скажете о его лагере?
– Лагерь Маанари не уступает нашему, – сказал мальчик. – Каждый воин Маанари вооружен коротким копьем, мечом и щитом, и несет с собой длинный кол, и когда приходит на стоянку, втыкает кол в положенном раз и навсегда месте. Где бы ни случилось расположиться, каждый воин знает, где воткнуть кол и разбить палатку. Этот способ называется «способ четырех углов и восьми стен», и его использовали государь Аттах и государь Вадунна, а шесть лет назад – господин Андарз. Преимущество его в том, что каждый солдат знает свое место, и лагерь вырастает в любой дождь и сумятицу. Недостаток его в том, что он не применяется к особенностям данной местности.
Мальчик остановился и стал чертить на дорожке.
– Чтобы получить тактическое преимущество над Маанари, – продолжал мальчик, – я устроил лагерь сверху его и использовал способ Золотого Государя. Если открыть шлюзы Черепаший и Бирен, мы затопим Маанари в четыре с половиной часа. Я сам рассчитал напор воды: полководцу необходимо знать гидравлику. А при северо-восточном ветре сильнее четырех узлов мы можем применить способ огненной атаки. Для этого я приготовил десять брандеров и сковал их цепями.
– Стало быть, – спросил Нан, – варвары – серьезная угроза?
– Варвары хороши в открытом бою и не умеют брать города. Нам нечего опасаться, кроме предательства.
«А ведь если б не этот хромоножка, варвары разорили бы половину Харайна!» – подумал Нан. Если б ему еще забыть половину прочитанного! И как этот мальчишка уживается со своим отцом, благо сыновняя любовь свойственна больше варварам и простолюдинам?
Юноша с лицом, тонким как луковая кожица, и с варварским кинжалом за поясом стоял на садовой дорожке и глядел на столичного чиновника, самолично арестовавшего грабителя Азвета – Великий Вей, чего только не рассказывали об этом в лицее! Он ожидал, что инспектор похвалит его, или…
Но Нан ничего не сказал мальчику, а если б сказал, многое бы могло быть иначе.
Господин наместник выглядел еще изящней и благородней, чем на кинопленке, и даже черные круги под глазами напоминали не столько о ночных забавах, сколько о нездоровых с детства почках.
Полдень миновал, но одежда наместника была утренней и свободной. Он был совсем один в резной, запеленутой шелком беседке, если не считать мальчика с неопределенно-блудливым выражением лица, который сидел у его изголовья и пощипывал лютню.
Наместник слегка поворачивал руку, любуясь перстнем с золотистым гелиодором, – подарком столичною чиновника.
Кирен зачарованно уставился на перстень: а правда ли, такие камни – самый лучший оберег, а откладывает их вместо яиц раз в триста лет черепаха Шушу, далеко в северных горах?
Наместник засмеялся, снял с пальца перстень и сказал:
– Это работа ламасских мастеров пятой династии, потому что только они умели делать вот такие завитки. А уж после, на Западе, завитки делали двойные. Правда, перстень страшно испортили, кто-то вынул из-под камня хорошую блесну и поставил плохую, и такую несправедливость могли учинить только в начале нынешней династии, когда государев дворец горел два месяца со всеми лучшими ювелирами. Но я, пожалуй, прикажу поставить хорошую блесну, и это будет такой красавец, что за него не жалко отдать полжизни.
Нан слегка побледнел. Новую блесну поставили не в начале прошлой династии. Новую блесну приладил Келли в начале этого дня. И блесна, может, была не так уж и хороша, но зато обладала одним полезным свойством, благодаря которому Келли, в монастыре, мог беспрепятственно выслушать мнение наместника о художественных достоинствах блесны. Это было бы печально, если б наместник в первый же день отдал перстень в переделку.
Наместник осведомился, будет ли высокий столичный гость пить чай или вино. Нан выбрал чай. Вашхог едва заметно усмехнулся, и услал услужливого лютниста за чайником для гостя. Нан заметил, как передернулось лицо Кирена при виде маленького женственного прислужника, и с каким неприкрытым осуждением юноша уставился на запотевший кувшин и толстобокие винные чашки. Несмотря на дневной час, наместник был уже слегка пьян. Отпуская сына, он поглядел ему вслед с нежностью, которую в любом другом состоянии при столичном инспекторе полагалось бы не обнаруживать.
Пятеро слуг внесли подносы с чаем и прочей снедью: закуски, салаты, слезящийся агатовый срез пузанка, вынесенные из ледника далекие морские рыбки, два подноса со всевозможными сластями и печеньем. Потом расставили по столикам новые вазы с ветвями и плодами, время которых еще не наступило или уже прошло, и неслышно удалились.
Нан глубоко поклонился и принес извинения по поводу своего секретаря: что делать, бестактность влюбленных… Ведь и Ишмик тоже готов творить глупости ради некоей девицы Ниты, арестованной в Иров день.
– Какие глупости? – спросил наместник.
– Ну, он даже выпросил у вас бумагу об ее освобождении…
