Ведьмаки и колдовки - Демина Карина (бесплатные версии книг TXT) 📗
— Отдыхай. Завтра у нас с тобой непростой день будет.
Гавел послушно закрыл глаза. Что бы ни было завтра, до него еще дожить предстояло…
…Евдокию украли прямо у старых конюшен.
Глупо получилось.
Да она и не занята на съемках, и вообще пребывает в статусе весьма сомнительном, и всякий раз, когда ловит на себе взгляд Клементины, об этой неопределенности вспоминает и смущается, но смущение Евдокия преодолевает.
И намеков, что, дескать, ей бы иное занятие найти, к примеру, в парке прогуляться, не слышит… прогуляется, потом, когда вся эта мутная история с зеркалами и призраками разрешится, а пока Евдокия будет за сестрицею приглядывать.
А то больно осмелела эта сестрица.
До конюшен Евдокия дошла. Перехватили на входе, мальчишка подлетел, сунул записочку, что, мол, ждут Евдокию с очень важной информацией по одной интересующей ее персоне. Кто сунул? А дядька какой-то… Какой? Обыкновенный.
В общем, испугаться она не испугалась.
И любопытство неуместное проявила, понадеявшись на револьвер, с которым не расставалась… оно, конечно, револьвер — всегда аргумент веский, но тот, кто похищение затеял, оказался личностью продуманной.
До револьвера Дусе дотянуться не дали.
Стоило за конюшни завернуть, на старый каретный двор, который после перестройки так и остался каретным двором, но уже подновленным, как Евдокию окликнули.
Она и обернулась.
А в следующий миг в лицо вдруг дыхнули белой ванильной пылью. Евдокия чихнула… и голова вдруг кругом пошла. Ноги сделались мягкими, и Евдокия упала бы, но не позволили, подхватили на руки, захлопотали… она понимала, что ее похищают, но ничего-то не была способна сделать.
Евдокия видела черный экипаж самого обыкновенного виду, подобных на каретном дворе было несколько. Видела четверик лошадей и человека в ливрее, дверцы распахнувшего.
Хотела закричать, но губы онемели.
Ее бережно уложили на диванчик и прикрыли плащом.
— Так оно лучше будет, панночка Евдокия, — раздался смутно знакомый голос. — А то больно вы прыткая.
В экипаже пахло все той же ванилью. Или это Евдокия просто утратила способность иные запахи различать? Она закрыла глаза, велев себе успокоиться и досчитать до десяти.
— Не притворяйтесь спящей, панночка Евдокия. — Ее легонько шлепнули по щеке, и удар этот несильный, но весьма обидный Евдокия ощутила. — Я точно знаю, что пыльца болотной лилии лишает человека сил, но не разума. Вы пребываете в ясном сознании… достаточно ясном, чтобы Ирженин камень не потемнел.
Ирженин камень? Значит, везут в храм.
Зачем?
Ясно зачем… жениться будут. Евдокия вспомнила первое похищение и того неудачливого похитителя, который остался лежать на мостовой. Он, помнится, тоже о женитьбе говорил…
— Удивлены? — Евдокию рывком подняли. — Мне кажется, так нам удобней будет разговаривать. Ах да, вы говорить неспособны, но это ненадолго… погодите минут десять…
Замолчал.
И пальцем отодвинул шторку, впуская какой-то чересчур уж яркий дневной свет. Евдокия зажмурилась и застонала: больно.
— Хорошее средство. Жаль, что дорогое. Но для вас, панночка Евдокия, мне ничего не жаль. Выпейте. — Флягу прижали к губам и наклонили. Евдокии пришлось глотать горький травяной отвар, чтобы не захлебнуться.
Но как ни странно, полегчало.
— В-вы… в-вам…
— Видите, говорить уже способны.
Губы онемевшие, язык тяжелый, распухший, еще немного, и Евдокия им подавится. Она трогает этим чужим языком зубы и щеки, но прикосновений не ощущает. Руки бессильны. И ноги ватные. И сама она словно кукла, мокрой шерстью набитая.
— Если… вы думаете… что вам… — говорить тяжело, но Евдокия говорит и пытается пальцами шевелить, кровь разгоняя.
— Сойдет с рук? — подсказал пан Острожский. — Конечно, сойдет. Вы, панночка Евдокия, при всем моем уважении, в некоторых вопросах на удивление наивны. Когда брак будет заключен, я получу полное право распоряжаться как вашим имуществом, так и вами…
Он выглядел весьма довольным собой.
Мерзкий человек.
Не зря он Евдокии с первого взгляда не понравился.
А выглядит почти порядочным. Одет по моде: полосатые штаны, до того узкие, что еще немного — и лопнут, полосатый жилет, из кармана которого свисает толстая цепочка с дюжиной брелоков, широкий пиджак с чрезмерно длинными рукавами, вновь же полосатый. На ногах — узконосые белые штиблеты. На голове, прикрывая раннюю плешь, которой пан Острожский несколько стеснялся, шляпа с узким шнурочком.
Волосы уложены.
Усы напомажены.
Бачки подстрижены аккуратно, а подбородок выскоблен… но чем-то, быть может, этой вот полосатостью, напоминает пан Острожский крупного колорадского жука.
— Что ж вы упрямая-то такая, а, Евдокиюшка? — поинтересовался он, когда Евдокия отвернулась к окну. И потянулся, вцепился узкими пальцами в щеки, сдавил так, что рот сам собою некрасиво открылся. — Мы бы могли поладить… я ведь пытался…
И вправду пытался.
Приносил хризантемы и шоколад. Шутки шутил. Ручки целовал… Евдокия же о шахтах думала.
— Шахт… нет?
— Вот что вас интересует. — Он руки убрал и платочком пальчики отер, не скрывая брезгливости. — Вы совершенно неправильная женщина, дорогая моя. Но вы ошибаетесь, шахты есть. Только вести разработки на них — полнейшее безумие… увы, Серые земли — не то место, где можно делать бизнес.
Это он зря, при должном подходе бизнес можно вести везде.
— Вы… мош-ш-шенник, — выговорила Евдокия не без труда. И кажется, ей удалось пошевелить мизинцем.
— Как грубо, дорогая. И нет, разве я бы обманул вас? Вы бы получили свой пай… я — деньги… но вы оказались столь упрямы, что и свою маменьку переубедить сумели, а она — иных моих клиентов. И это очень нехорошо. Просто-таки непорядочно с вашей стороны. Я так много потратил, готовясь к нынешнему делу… а что в результате? Появилась какая-то наглая девка, которая…
Он стиснул платок в руке и Евдокию одарил улыбкой, от которой к горлу тошнота подкатила. А может, не от улыбки, но от понимания, что с этим ничтожеством Евдокию вот-вот узами брака свяжут?
Нет, развод получить возможно.
Особенно в нынешнем случае, когда будет иметь место факт принуждения… и маменька не останется в стороне, и Лютик…
Лихо…
— Вы меня очень расстроили, Евдокиюшка. Поначалу. А после я взглянул на это дело с другой стороны. Вы не замужем, я холост… чем не партия? Объединяем судьбы, а заодно и капиталы, но вы вновь изволили упрямиться. Пришлось брать дело в свои руки.
— И надеетесь, что у вас получится?
— Уверен, что получится.
Он выглядел до отвращения самодовольным. И Евдокия не удержалась:
— В прошлый раз вы тоже были уверены.
— Увы. Но теперь у меня опыт имеется… и кое-какая информация. На кого вы рассчитываете? На маменьку? У нее, если не ошибаюсь, большие проблемы со здоровьем. На отчима, который оные проблемы решить пытается? И решит. Вот-вот отправит свою дорогую супругу в Пресветлый лес. Ваша сестрица, думаю, отправится вместе с ним… вряд ли он оставит дочь без присмотра. Что же до вас, Евдокия, то… вы ведь не захотите, чтобы ваша дорогая маменька от этой поездки отказалась? Больную женщину беспокоить… это нехорошо… вы ведь так самостоятельны…
Издевается.
И если он говорит правду, то…
…маменька больна.
…и Лютик приехал в Познаньск явно не для того, чтобы за Евдокией присматривать…
…развод займет время… может затянуться на полгода, а то и дольше… маменька уезжать не захочет, пока все не разрешится… а если это ее убьет?
— Вижу, вы все прекрасно понимаете.
Пан Острожский широко и радостно улыбался, поблескивая золотым зубом.
— Я с вами и без помощи посторонней справлюсь, — сказала Евдокия, морщась: голова все еще кружилась, а тело не слушалось.
— Да, конечно… не исключаю… вы — женщина решительная, я бы сказал, чрезмерно решительная. А потому рисковать я не намерен. Как только брак будет заключен, мы обратимся к одной милой даме, моей старой знакомой, которая избавит вас от излишней строптивости. Уверяю, вам оно лишь на пользу пойдет.
