Король-Бродяга (День дурака, час шута) (СИ) - Белякова Евгения Петровна (читать книги без регистрации полные .txt) 📗
— О, сударь богат… — она с интересом присмотрелась к связке и подковыляла ближе. — И может вообще то себе позволить большее, нежели хромоножку и уродину.
— Я извращенец, — и усмехнулся, а надо же, было ощущение, что никакие эмоции мне сейчас недоступны. И, однако — горечь и дрожь за бравадой. — И какое твое дело, если я плачу.
— Сударь к тому же и очень щедр.
Да, несмотря на свою болезнь, она не промахнулась. Подобралась достаточно близко, чтобы достать меня, а неверные тени скрыли от меня ее движение. В живот холодом и огнем вошел нож, с хрустом вспарывая кожу и еще что-то внутри. Одновременно другой рукой она схватила монеты на шнурке и потянула на себя, скалясь мне в лицо.
От неожиданности я упал, прямо на нее; костыли подломились, и мы рухнули на скользкие от влаги доски. В классической позе любовников — мужчина между ног женщины, лицом к лицу. Я почувствовал, что рукоятью ножа уперся ей в ребро, понял это по тому, что лезвие повело вбок, разворачивая мне кишки. Она охнула и попыталась укусить меня за щеку. Безжалостно, как зверь — щелчок зубами и назад, к себе, специально, чтобы оставить рваную рану. Я прогнулся назад в последнюю секунду, и, защищаясь, инстинктивно сильно хлопнул ладонью ее по лбу, мокрому от болезненного пота. И взрыкнул на низкой, хрипящей, дикой ноте:
— Да-гэ!
Глаза у нее закатились, она обмякла. Безотказный прием, приводящий жертву в бессознательное состояние на несколько часов. Если бы я по привычке еще и согнул пальцы, и удар пришелся костяшками — ей тогда не жить.
Прохладный вечер перерос в ночь, а теперь она стала знобящей. Поплыли первые завитки тумана, расползаясь, подобно заразе, от моря.
Я отодвинулся от тела. Нож торчал в моем животе под неестественным углом; я вынул его и отбросил в сторону. И хорошенько подумал.
Хотя нет, вру. Я не думал, не размышлял; я метался в собственном мозгу, ища там хоть какую-то подсказку. Или намек на дальнейшие действия — потому что, если уж говорить прямо, мне очень сильно хотелось просто обнять ее, прижать к своей груди, и прыгнуть с причалов в темные волны, обросшие перьями грязной пены. Проклятая актерская душонка, мелодраматичная до абсурда.
Я почувствовал губами ее дыхание, приблизив свое лицо; она была жива… и тем не менее, я помнил, ее могилу, то, как хоронил ее… Ведь именно это я вспомнил первым, когда очнулся.
Я был болен тогда, я сошел с ума, а сейчас все по-другому, сейчас…
А что сейчас? Могу ли я знать, действительно ли то, что происходит? Может, я мечусь сейчас в бреду, надо мной заламывает руки Пухлик, безостановочно стенает и воет Зикки, а все вокруг — марево моего больного сознания? И море, и обмякшее тело у меня на руках, и ночь эта — бред?
У магов есть очень хороший способ справляться с такими мыслями. Асурро научил меня ему, когда путем долгих расспросов сумел вытащить наружу мои сомнения в реальности мира. Я тогда как-то до странности плохо перенес очередное превращение в молодого мужчину, и буквально приполз к нему, не сумев вернуть на лицо даже не пару — десять лет. Он навалился на меня своим обаянием и всепониманием, и я признался, что порой мне кажется, что некоторые вещи или люди — лишь мои нездоровые фантазии.
'Я не знаю, на самом деле что-то происходит, или мне кажется?' — пожаловался я.
'А ты не пытайся разделить или вычленить', - сказал он мне, поигрывая усмешкой, — 'Просто прими за истину, что все вокруг не настоящее. Но ты в этом живешь'.
Именно поэтому тогда, в порту, я не стал думать о причинах и следствиях, об истинности или ложности этого мира, я просто поднял ее на руки.
Цеорис. Да…
Память не подвела меня, и всего через полчаса я стоял у двери единственного знакомого мне в этом городе лекаря.
Я постучал в нее, ногой, гулко и тревожно. Через некоторое время раздались шаги, и мужской голос внутри пробубнил:
— Кто там?
— Тот, кто уходя, украл у вас большую сумму. Тот, кого вы излечили, а он вместо благодарности обобрал вас.
Пока шел, я собрал на лице морщины, высушил кожу и убрал блеск из глаз.
— А… Это хорошо, что ты сказал, я подозревал кого из прислуги. Теперь я избавлен от неловкости, — в голосе за дверью мне послышалась улыбка.
— Ты — врачеватель, Цеорис, а у меня на руках тело девушки, и ей нужна твоя помощь.
Лязгнул засов, и в появившуюся щель я увидел его лицо — он почти не изменился. Цеорис бегло осмотрел меня, мою ношу, и коротко кивнул. Раскрыл дверь пошире, и впустил меня внутрь, подсвечивая масляной лампадой путь.
— Осторожно, тут ступенька. Вот так, иди за мной. — И добавил, — Ты хорошо выглядишь.
Мы прошли на кухню, полную запахов имбиря, корицы и свежего хлеба. Лекарь смел посуду со стола, и жестом показал, чтобы я положил на него девушку.
— Мой кабинет сейчас малодоступен, — он закатал рукава халата, положил руку на лоб Хилли, нахмурился, — там ремонт — недавно кусок крыши ввалился внутрь, чуть ли не мне на голову. Моя младшая жена, помню, еще сказала, что это к несчастью.
— Назвать меня счастьем трудно, так что в принципе, она права.
Я следил за тем, как вздрагивают крылья его носа, поджимаются губы. Он мог ничего и не говорить, однако же…
— Она тяжело больна, — сказал Цеорис.
Да, мы оба узнавали подобное сразу. Только он видел конкретные симптомы, а я — смерть вообще.
— Я знаю.
— И она без сознания… Странно. Это вызвано не болезнью, хотя скоро начнет случаться и так.
— Это я. Я ее… ударил, она пы… — я хотел было сказать 'пырнула меня ножом', но вовремя одумался. Еще, неровен час, Цеорис настоит на том, чтобы осмотреть меня, а, понятное дело, раны никакой уже и в помине не было, — … пыталась зарезать меня ножом. И отобрать деньги.
— А ты принес ее ко мне. Так… — он одобрительно глянул на меня. Такие порывы, или в его случае — осознанные благодеяния были ему понятны и близки. Я не стал объяснять, что, будь это любая другая шлюха, я бы оставил ее у причалов, или вовсе скинул в воду. — И что ты хочешь, чтобы я сделал? Скажи мне…
— С каких пор тебе, целитель, нужны чьи-то слова, чтобы исцелять?
Он грустно глянул и откинул подол платья Хил, открыв ее похожие на тростинки ноги.
— Я могу привести ее в сознание. Могу сделать так, чтобы она почувствовала себя лучше. На время. Но не более.
— О чем ты? — Холод пересчитал все мои позвонки. — Ей ведь необходим уход, и еда… Много еды, чтобы она встала на ноги, смогла ходить, как все нормальные люди… Наверняка есть зелья, помогающие… Это ведь просто нищета и голод!
Цеорис, стоя напротив, через стол, покачал головой профессиональным, привычным жестом. Сколько раз за свою карьеру он говорил пугающие, страшные, нежеланные вещи родственникам больных? Много, много раз, а благодаря Каре Богов — так много, что и запомнить было сложно.
— Это тлиппа. Излечить невозможно, задержать болезнь в начальной стадии чрезвычайно трудно… Развивается она медленно, но неостановимо. Мы, лекари, не знаем, как она возникает, но ее симптомы можно заметить еще во младенчестве. Смотри…
Он взялся за ступню Хилли и покрутил ею в стороны. Потом вывернул под невероятным углом, так, что пятка почти достала до икры.
— Кости становятся мягкими, человек не может сначала ходить, потом двигаться вообще, и затем… Смерть. — И добавил, совсем другим тоном, — Мне очень жаль. Я вижу, она тебе небезразлична…
— Видишь? Что ж… Это хорошо. Значит, во мне осталось кое-что внутри. То, что видно снаружи. — Я сел на пол, скрестив ноги, и прикрыл глаза. — Скажи мне, Цеорис, только все скажи, до последнего слова. Я хочу знать. Надежды я не дождусь, я знаю — но мне нужна уверенность в безысходности. Давай… я справлюсь.
— Я уже почти все сказал. Ах да… Сроки. Месяц, может быть, два. Я очень удивлен, что она вообще дожила до этого возраста.
— Просто это очень сильная девочка… — пробормотал я. — Что еще?
— Ей будет очень больно умирать.